Шахнаме. Том 1
Шрифт:
Антиарабская тенденция выражена не менее ярко, а в конце поэмы исключительно сильно. Она неизбежно переходит в антимусульманскую, что, конечно, не к месту при Махмуде, получающем инвеституру для «священной войны» с «неверными» в Индии от повелителя «правоверных» — аббасидского халифа. Но, пожалуй, и эта тенденция — не решающий фактор неприятия поэмы. Махмуд — политик, а не верующий мусульманин и, думается, вопросы правоверия (суннитства и шиитства) сами по себе не имели для него значения.
Но что бесспорно не зависело от момента — это не сразу ощутимая, скрытая за аристократическим иранским легитимизмом и национализмом, народная тенденция, противопоставленная абсолютизму владык Ирана.
В ней заключена основная причина непримиримого противоречия между султаном и поэтом. Подобная тенденция не могла быть по душе и саманидам, но для них в поэме было много таких положительных моментов, которые могли временно затенить, как-то уравновесить противоречивые социальные элементы произведения. Ведь за внешним, с чем можно было бы примириться,
Попутно возникает небезинтересный вопрос: почему так долго редактировалась поэма для поднесения султану Махмуду? Ведь, время, несомненно, было бесконечно дорого автору.
Может быть, утверждение, что автор готовил новую редакцию около 10 лет, само себя опровергает?
Мы не знаем, что и как было дополнено, хотя и допускаем вероятность включения новых эпизодов. Наряду с добавлением нового, возможно было и изъятие кое-чего из старого. Но вот, что бесспорно: поэма должна была быть заново оформлена для поднесения Махмуду, а это не достигалось только заменой или припиской посвящения, что могло иметь место при посвящении лирического «дивана», где текст оставался неизменным. В посвящении большой эпической поэмы, которая и читалась бы по частям, недостаточно было общего посвящения, Надо было не только рассыпать по всей поэме оформляющие панегирики (в связи с которыми мы находим такой лирический шедевр, как «Памятник»), но и многое изъять из того, что могло показаться Махмуду одиозным (упоминания, а тем более возможные панегирики саманидам, вельможам их окружения). Наконец, все это необходимо было заново переписать, переплести, т. е. оформить как книгу, но не книгу-том, а несколько томов (семь, как указывают источники). Все это требовало не только времени, но и средств, а их могло и даже должно было быть мало. Нужно было искать кредит, заручиться поддержкой новых лиц, которые могли и захотели бы рискнуть, полагаясь на бесспорные художественные достоинства, монументальность и занимательность произведения. Рискнуть, потому что быть посредником в таком деле и заманчиво, и опасно: не известно еще какой прием получит поэма.
Пребывание Фирдоуси в Газне и конфликт с султаном Махмудом освещены и, в то же время, затемнены легендой об обиженном поэте и оскорбленном султане; легендой, заменившей даже в старейших источниках реальную биографию Фирдоуси.
Несколько слов о сатире поэта, так оскорбившей султана Газны.
Не отрицая вообще возможности того или иного сатирического отклика, можно твердо сказать, что сатиры на султана Махмуда как факта реальной биографии Фирдоуси не было и не могло быть.
Есть все основания быть уверенными, что поэма Фирдоуси не была принята в Газне, а, следовательно, не оплачена в соответствии с надеждами.
Далее, после «бегства» из Газны в биографии Фирдоуси следуют «годы странствований». Надо сказать прямо: ничего достоверного мы не знаем и об этом периоде. Ведь даже автор «Чехар-Мекале» сам беспомощен осветить этот период и вынужден, за неимением ничего другого, приводить легенду со всеми ее противоречиями и нелепостями. Воспроизведем здесь, чтобы как-то заполнить отсутствующую последнюю страницу биографии Фирдоуси, версию, содержащуюся в «Чехар-Мекале».
Итак: Фирдоуси бежит из Газны, спасаясь от гнева Махмуда (сатира послана ему? доставлена?), полгода укрывается в Герате (в доме отца поэта Азраки). Находит себе приют у именитого вассала Махмуда, испехбеда Шахриара [424] (=ибн Шарвина, — часто упоминаемого придворным историком Махмуда ‘Отби, как близкого к знаменитому Кабусу-Вошмегиру человека) и хочет ему посвятить (перепосвятить!) «Шахнаме». Шахриар говорит: «... Махмуду твою книгу еще не передали ... поймет, оценит еще, когда прочтет... а сатиру откупаю». Фирдоуси сатиру уничтожил, но шесть бейтов до Низами Арузи дошли, он их цитирует. В то же время из текста «Чехар-Мекале» ясно, что сатира не дошла до султана, так как Фирдоуси смог вернуться в Тус еще при жизни Махмуда.
424
Испехбед — дословно «военачальник». Здесь наследный титул эмиров Табаристана из династии бавендидов.
Следуем дальше за легендой и автором «Чехар-Мекале». Престарелый поэт, гонимый страхом, уезжает дальше на запад — в пределы бовейхидов (не вассалов султана!), т. е. возможно к Беха-од-Доуле или (после 1012 г.) к его сыну Сольтан-од-Доуле. Здесь, в Ираке, побуждаемый неким вельможей по имени Муваффак, Фирдоуси пишет поэму на благочестивую кораническую тему «Юсуф и Золейха», где выражает сожаление о том, что жизнь свою посвятил воспеванию язычников: Ростема, Исфендиара и др., т. е. отрекается от «Шахнаме». (Здесь легенда говорит еще о поездке Фирдоуси в Багдад к «пленнику бовейхидов», халифу). Но вот Фирдоуси снова в родном городе Тусе, т. е. в пределах владений султана Махмуда, и султан даже, так говорит Низами Арузи со слов поэта Мо‘эззи [425] , прислал ему обещанное вознаграждение. Но оно запоздало, Фирдоуси уже не было в живых, а дочь его отвергла этот «дар раскаявшегося султана»,
передавшего золото на постройку караван-сарая, что на пути из Туса в Балх. Низами Арузи сам видел этот рабат. Даты кончины поэта нам автор не сообщает.425
Эмир Мо‘эззи — знаменитый поэт-панегирист ранних сельджукских султанов, старший современник автора «Чехар-Мекале».
Нет каких-либо оснований не доверять автору «Чехар-Мекале», но он сам, через сто лет после смерти Фирдоуси, находясь в его родном городе и посетив могилу поэта, по-видимому, не имел твердой почвы для связного и убедительного рассказа, а повторил, что только «запомнили» старожилы Туса.
Нам представляется, что в рассказе о странствиях Фирдоуси обрывки легенд перемешаны с крупинками реальной действительности, но через тысячу лет слишком трудно в этом разобраться. Так, вполне возможным могло быть пребывание Фирдоуси у бавен-дидов Табаристана, в Исфагане, возможно и у бовейхидов Фарса; мало вероятно, но не исключено посещение Ирака, и, пожалуй, авторство «Юсуфа и Золейхи». Однако все эти факты, думается, могли иметь место лишь до начала работы над второй «махмудовской» редакцией «Шахнаме». Более чем престарелый поэт (ведь есть же упоминание о возрасте, «близком к восьмидесяти») после бесспорной неудачи своей поэмы в Газне оставался в Тусе, а не путешествовал по всему Ирану, как гласит легенда.
На наш взгляд, материальное положение Фирдоуси в последние годы было сравнительно (во всяком случае с периодом разрухи и междуцарствия девяностых годов) благоприятным и устойчивым. Ведь даже легенда не отрицает оплаты труда Фирдоуси, правда, серебром (вместо золота). Недооценка, а на деле непринятие поэмы газневидским двором — факт бесспорный, но «недостаточная оплата» все же была принята и не могла быть отвергнута, как бы ни хотелось этого для сохранения основ легенды. Следовательно, у поэта появляются известные средства. Ведь он сохранил, по-видимому, свое дехканское поместье под Тусом (Низами Арузи говорит о том, что поэт был похоронен на своей земле, вне мусульманского кладбища, как шиит, еретик в глазах местных клерикалов-суннитов). Не исключается возможность дополнительного дара султана, но только при условии, что не было ни сатиры, ни разрыва с последующим бегством из Газны.
Имеются основания предположить наличие двойственного отношения к «Шахнаме» и ее автору. С одной стороны, невозможность не признать высокого мастерства автора и исключительных эстетических достоинств поэмы, а с другой стороны, неприятие ее по политическим причинам. Художественные достоинства лишь усугубляли внутреннее несоответствие поэмы с направлением политики Махмуда, с основами газневидской государственности. К тому же могли быть и моменты случайности (придворные интриги и т. п.), так или иначе определявшие все происходившее.
Фирдоуси умер в Тусе, но когда? Кто знает точно, если даже автор «Чехар-Мекале» не знал! А вот Довлет-шах в своем тазкире приводит 411 г. Хиджры (1020—1021 г. н. э.). Называют и другие, даже более поздние даты (416 г. Хиджры, т. е. 1025—1026 г.).
Фирдоуси, очевидно, умер через несколько лет после определения в Газне судьбы своей поэмы, т. е. после 1012—1013 г., вряд ли позднее года, указанного Довлет-шахом, и во всяком случае до смерти султана Махмуда в 1030 г. [426]
426
В 20-х годах нашего века в среде прогрессивной общественности Ирана возникла мысль о необходимости сохранить отмеченную преданием и пребывающую в состоянии разрушения среди развалин некогда славного Туса гробницу Фирдоуси. В 1923 г. с призывом соорудить на могиле национального поэта мавзолей выступил депутат меджлиса литератор, поэт и ученый М. Бехар, но завершить начатую постройку удалось только путем организации национальной лотереи в 1934 г. Торжественное открытие мавзолея, сооруженного по проекту французского архитектора и археолога Андре Годара, состоялось в дни юбилейных торжеств, а Тус, — родина Фирдоуси, был официально переименован в Фердоус.
В заключение, вернувшись несколько назад, остановимся на одном моменте, имеющем принципиальное значение. По данным легенды, Фирдоуси создает после «Шахнаме» новую, романтическую поэму «Юсуф и Золейха». Допустим пока, что Фирдоуси — действительно автор новой поэмы. В ней мы находим указания на посвящение поэмы владыкам западного Ирана — бовейхидам — вместе с известным «отречением» от «Шахнаме». Важнейший биографический факт: Фирдоуси как бы «сжег все, чему поклонялся»! И это укладывалось в привычную «традиционную» схему: Фирдоуси после ссоры с султаном, гонимый страхом, бежит из Газны в Табаристан, затем во владения бовейхидов, т. е. за пределы владений султана Махмуда, отрекается от «Шахнаме», пишет «лучшую из повестей» [427] , а затем возвращается в свой родной Тус, где и умирает, не дождавшись дара «раскаявшегося султана».
427
«Лучшая из повестей», «рассказанных в этом Коране» — «Ахсан-аль-Кысас» — так в Коране (XII сура «Иосиф») именуется библейская история «Иосифа Прекрасного», сюжетная основа названной поэмы.