Шахнаме. Том 1

Среди, этих фрагментов и цельных стихотворений (четверостиший и даже касыд) часть явно и по языку, и по содержанию, и по стилю не могла быть написана автором «Шахнаме», часть производит впечатление поздних отзвуков анонимных стихотворцев на легенду о Фирдоуси и на «мотивы» «Шахнаме». И только единичные фрагменты могут с известной долей вероятия быть признаны принадлежащими Фирдоуси. Так, трудно отрицать принадлежность Фирдоуси следующего, основанного на указании нескольких источников (иногда дополняющих друг друга) лирического стихотворения, написанного, как и «Шахнаме», размером «мутакариб» и опубликованного еще в 1774 г. с именем Фирдоуси [442] :

442

W. Jones. Poesos Asiaticae commentariorum libri sex. London, 1774, p. 115—116.

Когда хоть ночь одну с тобой покой узнал бы, Я б гордой головой свод неба подпирал бы, И Тира [443] — звездного писца — сломил калем, И царственный венец луны себе забрал бы. Я б к небу горнему — девятому б взлетел И голову небес пятою попирал бы. Когда б красы твоей имел я ореол, Когда б на троне на твоем я побывал бы — Беспомощным в беде я б руку протянул, Измученным душой я силы ниспослал бы.

443

Тир — планета Меркурий; по унаследованным от Вавилона представлениям, непревзойденный в искусстве небесный мастер письма, изображаемый с атрибутом письма — калемом.

Один из старейших наших источников — тазкире XIII в. «Лобаб-аль-Альбаб» М. 'Ауфи — приводит известный отрывок (тоже метром мутакариб, но полным) как принадлежащий Фирдоуси:

Много труда, забот я видел, много прочел Из сказаний арабских и староиранских; Шестьдесят два года я отдавал свои таланты и знания, Чтобы унести запас [свою долю] и явного и скрытого; И [вот] — кроме тоски и тягости прегрешений — У меня нет ничего от прошедшей юности. Теперь я плачу, вспоминая свою молодость, Над этим бейтом Бу-Тахера Хосревани: «Я помню себя молодым — с детских лет Увы! [моя] юность — увы! [моя юность]».

Кое-что из приписанного Фирдоуси равно могло еще действительно принадлежать, как и не принадлежать, например, фрагмент, опубликованный Вехидом Дестгерди (по своей рукописи сборпика «Маджма‘-аль-бахрейн») [444] :

сали барахне будан о горсане гонудан бех ке бе там-е донйа софлеира сотудан. Годами босым быть, нагим и голодным порой засыпать — Не лучше ль, чем низких душою мирских ради благ воспевать.

444

«Эрмеган», год издания XI, № 1. Тегеран, 1930, стр. 44.

Указывалось, между прочим, что язык лирики Фирдоуси — иной, с большим количеством арабизмов, что в «Шахнаме». Но подлинные лирические фрагменты Фирдоуси и должны были бы отличаться от языка поэмы.

Основное же состоит в том, что мы не можем судить о лирике Фирдоуси на основании упоминавшихся фрагментов. Их слишком мало, и тем более ничтожен процент возможно принадлежащих Фирдоуси. Да это и лишнее в решении вопроса о лиризме поэта.

«Шахнаме», как мы уже видели, насыщена до пределов лиризмом. Лирические отступления автора дают огромный материал для того, чтобы отвести Фирдоуси почетное место в ряду великих лириков таджикской и персидской классической литературы. Фирдоуси как лирик еще в монографическом плане не изучался, и это одна из почетных и интересных задач будущего.

В поэме мы находим блестящие лирические вставки, например, известный философски-гедонический фрагмент «о вине»:

Коль слово заржавело в скорби давно, Знай: ржавчину старое снимет вино. Коль старость нежданно постигнет бойца, Вино вновь вселит в него душу юнца. Коль сгорбится стан и спина у кого, Главу до Кейвана [445] поднимет его. Коль трус его выпьет — глядит храбрецом, Лиса же на льва смелым выйдет ловцом.

445

Кейван — планета Сатурн, самая отдаленная от Земли.

Фирдоуси — автор «Шахнаме» и это одно вполне определяет творческий облик великого поэта своего народа. Все остальное может нам быть интересно и нужно прежде всего потому, что Фирдоуси — создатель гениальной поэмы.

V. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МАСТЕРСТВО ФИРДОУСИ.

ЯЗЫК И СТИЛЬ «ШАХНАМЕ»

«Шахнаме» в основе своей — поэтическая обработка прозаического мансуровского свода. Принципиальная верность Фирдоуси своим источникам (в целом) несомненна и, в конечном счете, является одной из творческих особенностей автора.

Фирдоуси сознательно подчиняет себя материалу, говорит во «Введении» к поэме о «переложении в стихи... времен минувших книги». Следовательно, он сам считает себя версификатором.

Здесь надо иметь в виду, что в этом вовсе нет какого-либо самоунижения или скрытого лицемерия поэта. На Востоке во времени Фирдоуси и весь последующий классический период феодальной литературы культ формы занимал первое место в определении авторской оригинальности и значения произведения. Отсюда и ряд подражаний — однотемных произведений и вариаций традиционных мотивов и образов. Отсюда и иное, не совпадающее с нашими привычными определениями, понимание заимствования. Думается, что современники и классические литературные потомки Фирдоуси охотно подписались бы под известными словами В. А. Жуковского, что переводчик в стихах — соперник автора.

Таким образом, вопросы художественного мастерства Фирдоуси как автора «Шахнаме», с точки зрения его современников и многочисленных поколений феодального Востока вплоть до наших дней, занимают основное место. По существу, это важнейший момент и для нас, так как он неразрывно связан с идейным содержанием поэмы, в конечном счете определяет литературную ценность произведения.

Авторская индивидуальность Фирдоуси прежде всего выразилась в известном подборе материалов, дополнительных к основному источнику — «Ходай-наме». Выбор вариантов отдельных сказаний (часто противоречивых) в целом подчинялся принципиальным установкам автора и определял единство содержания и устремленность всей поэмы, а не был случайностью.

Обратимся непосредственно к вопросам художественного мастерства Фирдоуси как автора «Шахнаме». Огромная поэма «Шахнаме» представляется композиционно законченным, отработанным в деталях произведением, и это прежде всего обусловило успех поэмы и ее жизнь в веках. В свете сказанного несколько выше о культе формы и о подражании-соперничестве поэтов феодальной эпохи, выражавшемся в многократной обработке одних и тех же сюжетов («Лейла и Меджнун», «Хосров (Ферхад) и Ширин», «Похождения Бехрама-Гура», «Иосиф и Золейха» и мн. др.)» обращают на себя внимание следующие факты.

1) Ни поэма в целом, ни почти все ее отдельные части, не были повторены соперничающими поэтами на протяжении классического и послеклассического периода. Если другие авторы и разрабатывали некоторые сюжеты, имевшиеся в «Шахнаме», то эта обработка проводилась в ином плане, как, например, использование Низами сюжета о любви Хосрова и Ширин, о Бехраме-Гуре, об Искендере. Действительно, никто из последующих поколений поэтов и не пытался соперничать с Фирдоуси, обработать основные дастаны-эпизоды «Шахнаме»: сказания о Феридуне, Каве, Зале и Рудабе, Ростеме и Исфендиаре, Бижене и Мениже, Сиявуше. Невольно «напрашивается вывод, что, по крайней мере, одной из основных причин было художественное совершенство «Шахнаме».