Шахнаме. Том 1

[РОЖДЕНИЕ МЕНУЧЕХРА)

Когда ж, завершил небосвод голубой Свой девятимесячный бег круговой, Родился у славной красавицы сын, Достойный венца и дворца властелин. Его поспешили у матери взять, Чтоб деду-царю поскорей показать. Принесший сказал: «О владыка, взгляни, ³⁵⁴⁰ Взгляни на Иреджа и дух проясни!» Даритель уделов от счастья расцвел; Он словно живого Иреджа обрел. Прижал он к груди дорогое дитя И молвил, глаза к небесам обратя: «О если бы снова увидел я свет, И внука узреть мне дозволил Изед!» Все жарче молил он, и вняв, наконец, Моленьям, вернул ему зренье Творец. Владыка, едва увидав белый свет, ³⁵⁵⁰ Взглянул на младенца, любовью согрет, И молвил: «Пронзи же злодеев сердца, Хранимый святой благодатью Творца!» Из чаши, где яхонт искрился и лал, Испив, он дитя Менучехром назвал. Изрек он: «Родители сердцем чисты, И отпрыск достоин прекрасной четы!» Царь внука заботливо пестовать стал, Дохнуть на него и ветрам не давал. Младенца так холили, так берегли, ³⁵⁶⁰ Что мамка его не касалась земли — По мускусу только ступала ногой, Младенца неся под парчой дорогой. Неслышно текут за годами года, Царевича доля печалей чужда. Искусствам таким, что пригодны царям, Прославленный дед обучил его сам. Лишь в юноше сердце созрело и дух, И мир огласил о царевиче слух, Царь внуку вручил булаву и престол, ³⁵⁷⁰ И славный венец, что сапфирами цвел; Ключи от сокровищниц, полных добра, Алмазов, и золота, и серебра; Парчевый шатер для войны и пиров, И много из тигровой кожи шатров, Коней аравийских в уздах золотых, Булатов индийских в ножнах золотых, Шеломов, и лат, и румийских кольчуг, На свет извлеченных, развязанных вдруг, Щитов из Китая, и палиц больших, ³⁵⁸⁰ И луков из Чача, и стрел к ним прямых... [152] Все эти богатства, наследье годов, Плоды многолетних упорных трудов, Признал Менучехра достойными царь, Исполненный к внуку любви государь. Прославленным витязям рати своей И каждому из родовитых людей Прийти к Менучехру владыка велел; Пришли они в жажде воинственных дел. И юноша был на престол возведен; ³⁵⁹⁰ Дождем изумрудов осыпали трон. На празднике новом в торжественный день От радости с волком братался олень [153] . Там был и Карен, кузнеца славный сын,— И полный отваги Шируй-исполин [154] , [Гершасп-меченосец, краса удальцов [155] , Сам, сын Неримана, боец из бойцов,] И золотошлемный Гошвад, и Кобад [156] — Герои, чьи подвиги в мире гремят. Построилось войско, в порядок пришло, ³⁶⁰⁰ И гордое поднял владыка чело [157] .

152

Чач (Шаш) — историческое название Ташкента (VII в.). Чачские луки славились своей гибкостью.

153

В подлиннике: «волк, мирно сопутствующий овце» — традиционный в классической поэзии образ, символ совершенного порядка и соблюдения законности.

154

Карен — родовое имя одного из наиболее знатных парфянских родов. В данном контексте Карен выступает как сын кузнеца Каве, полководец Менучехра, что, несомненно, является позднейшим осмыслением.

Шируй (Шируйе) — в «Шахнаме» — один из военачальников Менучехра. Это имя будет неоднократно встречаться в тексте поэмы в применении к разным лицам.

155

Гершасп — один из основных героев эпических сказаний Ирана, лишь попутно отраженный в поэме Фирдоуси (см. вводную статью). По существу тот же Сам, участие которого в празднестве, а позднее в битве (стих 3954), противоречит стиху 4536, где рассказывается о приезде богатыря из Индии. По-видимому данный бейт является интерполяцией.

156

Гошвад (Гешвад) — по-видимому, в «Шахнаме» упоминается как сын Карена, внук Каве. По некоторым источникам, Гошвад — потомок Менучехра.

Кобад (арабизованное от авест. Кавата) — в «Шахнаме» — второй сын кузнеца Каве, брат Карена.

157

Речь, конечно, идет не о воцарении Менучехра (владыкой Ирана остается престарелый Феридун), а о передаче ему, как соправителю, дел и войска для борьбы с убийцами его деда.

[СЕЛЬМ И ТУР УЗНАЮТ О МЕНУЧЕХРЕ]

До Сельма и Тура слух тотчас дошел, Что вновь осиян властелином престол. И трепет объял лиходеев тогда: Ужели погаснет их счастья звезда? В тяжелом раздумье сидели они; Мрачны были злобных преступников дни. Решились тогда, трепеща пред судьбой, Спасенья ища от беды роковой, Послать на поклон к Феридуну посла — ³⁶¹⁰ Не видели средства иного от зла. Искали вдвоем и нашли средь мужей Вельможу, владевшего даром речей. К разумному, скромному мужу тому Воззвали с мольбой, все открыли ему. Замки отомкнули у царской казны, Поняв, что паденье грозит с вышины. Роскошно слонов изукрасился ряд, Венец золотой из хранилища взят; И мускус нашелся, и амбра нашлась, ³⁶²⁰ Парча и динары, меха и атлас. Все это слоны в колесницах везли С Заката к границам иранской земли. Любому вельможе царева двора Отправлено было немало добра. Когда караван нагруженный ушел, Предстал перед Туром и Сельмом посол. И вот передать ему велено весть, Творцу не забыв славословье вознесть: «О царь, да пребудет с тобой благодать, ³⁶³⁰ Вовеки тебе на престоле блистать! Будь счастлив душою и телом могуч, Пусть слава твоя вознесется до туч! С известьем от двух недостойных рабов Пришел я, владыка, под гордый твой кров. Злодеи — узнай, повелитель, о том — Льют слезы теперь от стыда пред отцом, В грехе своем каются, сердцем горя, Готовы прощенья молить у царя, — Но сами явиться не смеют к тебе, ³⁶⁴⁰ Не зная, захочешь ли внять их мольбе. Сказали они: «О великий мудрец! Творящего зло незавиден конец. Пребудет он в горе, терзаясь тоской, Как мы, потеряет навеки покой. То роком всеведущим предрешено; Что было начертано, то свершено. Лев мощный, дракон огнеустый — и те б Спастись не могли от всевластных судеб. К тому же нечистый смутил нам сердца, ³⁶⁵⁰ Увел нас обманом с дороги Творца. Он волею нашей совсем завладел, Стать жертвой его нам досталось в удел. Но милости ждем, венценосец, твоей: Быть может, преступных простишь сыновей. Хоть грех наш велик, снизойди к нам теперь! Его мы в безумьи свершили, поверь. Так, видно, судила небесная твердь: Во власти ее — и спасенье и смерть. Коль мысли о мщеньи оставишь ты впредь — ³⁶⁶⁰ Наш дух к благочестью направишь ты впредь. К нам внука в сопутствии знатных мужей, — Смиренно мы просим, — пришли поскорей. Мы станем навеки рабами его, Разумнее этого нет ничего. Тот ствол, что враждою питаясь, возрос, Мы ныне омоем потоками слез, Взлелеем трудом неустанным своим; Окрепнет — казну и венец отдадим».

[ПОСОЛЬСТВО СЫНОВЕЙ К ФЕРИДУНУ]

Ни складу, ни ладу в речах не нашел , ³⁶⁷⁰ И, полон сомнений, уехал посол. И вот с караваном державных даров Предстать пред владыкой владык он готов. Когда повелитель об этом узнал, Он свой шахиншахский престол приказал Убрать драгоценной румийской парчой, Украсить кеянский венец золотой. Воссел он на тот бирюзовый престол: Ты скажешь, над тополем месяц взошел. В венце его дивные камни цвели, ³⁶⁸⁰ Как это пристало владыке земли. Бок о бок с ним, взоры дивя красотой, В венце восседал Менучехр молодой. У трона — прославленных витязей ряд, В одеждах они златотканных стоят. Все с копьями, все в поясах золотых; Земля, словно солнце, сияет от них. На привязи тигры — с одной стороны — С другой стороны — боевые слоны. Шапуру-бойцу повелели идти [158] , ³⁶⁹⁰ Посланца от Сельма к царю привести. Ворота дворцовые пред седоком; Он, спешась, туда устремился бегом. Как только в цареву палату вошел, Увидел венец и высокий престол, Смиренно лицом он повергся во прах И долго лежал у владыки в ногах. Царь доблестный, столь в обхожденьи простой, Его усадил на скамье золотой. Властителя славя, посол говорил: ³⁷⁰⁰ «О ты, что венец и престол озарил! Земля расцветает под шагом твоим, Мир счастьем сияет под стягом твоим. Чтим свято мы прах под твоею стопой, Мы живы, владыка, одним лишь тобой». Посланца душа к венценосцу влеклась — Царь слушал те речи, лицом прояснясь, Вниманием щедро его подарив. Посол, хитроумен и сладкоречив, Посланье убийц излагать принялся, ³⁷¹⁰ Замалчивать истину, лгать принялся: Прощенья у шаха покорно просить, К себе Менучехра упорно просить, На рабскую верность ему присягать, Верховный престол и венец предлагать, Сулить за иреджеву кровь, не стыдясь, Динары, алмазы, парчу и атлас. Окончил посланец коварную речь — И царь не замедлил тот узел рассечь Когда до конца он дослушал, суров, ³⁷²⁰ Посланье коварных и злобных сынов, Такой был посланцу ответ от царя: «Не спрячешь ты солнца, старался ты зря! Злой умысел, скрытый доселе от глаз, Открылся, как день стал он ясен сейчас. Я выслушал всю до конца твою весть, Внемли же ответу, что должен отвезть. Вернись и двоим кровопийцам скажи, Бесстыдным и алчным убийцам скажи, Что слову пустому я веры не дам, ³⁷³⁰ О том толковать больше нечего нам. Кипит в вас теперь к Менучехру любовь, Зачем же Иреджа вы пролили кровь? Растерзан когтями свирепого льва, В объятиях гроба его голова! Разорвана жизни иреджевой нить, Теперь Менучехра хотите убить? Увидите: мчится он с войском большим, В шеломе стальном, с булавою; над ним Сверкающий стяг кавеянский парит, ³⁷⁴⁰ Пыль тучей встает из-под конских копыт. Карен с ним помчится, краса удальцов. Шапур, сын Нестуха, опора бойцов, И славный Шейдуш, бурно рвущийся в бой [159] , И львов сокрушитель, Шируй удалой; А царь Телимана с йеменским царем [160] — Мудрейшие, — войско возглавят вдвоем. Час пробил, кровавые зреют плоды На древе возмездия, древе беды. Не мог я отмстить за Иреджа досель, ³⁷⁵⁰ Судьба отдаляла заветную цель. Не должно мне было, ропща на судьбу, Вступать самому с сыновьями в борьбу. Но древо, снесенное вашей враждой, Пустило могучий побег молодой. Как яростный лев, богатырь налетит, За славного деда убийцам отмстит. [Пойдут с Менучехром Гершасп-исполин И Сам, Неримана воинственный сын.] Несметное войско от гор и до гор ³⁷⁶⁰ Нахлынет, земной попирая простор... Еще, вы сказали, мне должно не мстить, Но, сердцем смягчившись, вам грех отпустить. Душа, мол, смутилась и разум был слеп — Знать, было таким начертанье судеб. Я лживую выслушал речь до конца, Но вам я напомню слова мудреца: Лежит на преступниках рока печать; Им радостной жизни и рая не знать. Йездан коль прощенье вам шлет и любовь, ³⁷⁷⁰ Должна ли тревожить вас братняя кровь? Когда и грешит, кто ума не лишен, — То так, чтобы грех его мог быть прощен. Предвечного вы не стыдитесь Творца; Речь ваша умильна, порочны сердца. Воздаст вам в обоих мирах, верю я, За ваше злодейство благой Судия. И дальше: ценою престолов резных, Венцов бирюзовых, слонов боевых, Алмазов, искрящихся в блеске оправ, ³⁷⁸⁰ Кровь смыть мне велите, возмездье поправ? За деньги продать венценосца главу? Скорее отрину престол, бураву! Бесценную голову может продать Лишь изверг, чья злоба драконьей подстать. Кто слышал, чтоб сына отец променял На золото — голосу алчности внял? Не надо мне ваших презренных даров, И тратить на это не надобно слов. Отец седовласый, покуда он жив, ³⁷⁹⁰ Не сложит оружья, о мщеньи забыв. Я слышал посланье — ответ получи, Запомни его и обратно скачи». Услышав, что гневный отец говорит, Увидя внушительный юноши вид, Поднялся посланец и, жизни не рад, Вскочил на коня и помчался назад. В событья грядущие светлой душой Проник проницательный муж молодой. Рок Туру и Сельму — он это постиг — ³⁸⁰⁰ Явить собирался нахмуренный лик. Как вихрь, он летел, вспоминая ответ, Исполнен сомнений, в предчувствии бед. Достиг он Заката, тревогой гоним, И вот уже ставка царя перед ним. Туда поспешил он, усталый, в пыли; В шатре властелина румийской-земли, Задернув завесу шатра поплотней, Сидят, отпустив приближенных мужей, За тайной беседой владыки двух стран. ³⁸¹⁰ Тут весть о посланце, вернувшемся в стан, Царям принесли, и немедленно он Начальником стражи в шатер приведен. Для новой беседы уселись втроем, Расспросы пошли о царе молодом. Велели цари, чтоб поведал посол, Каким он увидел владыки престол; Каков Феридун, какова его рать, Кто витязи те, что пойдут воевать? И щедро ль судьба одарила юнца? ³⁸²⁰ Любим ли он ратью, достоин венца? Кто царский советник из знатных людей, И много ль сокровищ, и кто казначей? Ответил посол: «Лучезарней весны Дворец властелина великой страны. Он весь несказанной блестит красотой; В нем глина из амбры, кирпич золотой. И раем отрадным глазам предстает Чертог, неоглядный, как сам небосвод. Вознесся он выше высоких хребтов, ³⁸³⁰ Раскинулся шире просторных садов. На купол я снизу взглянул, изумлен, — Сказал бы, со звездами шепчется он. Могучие львы и слоны стерегут Престол, что народы столь трепетно чтут. Из золота троны на спинах слонов, В алмазах и жемчуге гривы у львов. Литаврщики перед слонами стоят, И труб раздается громовый раскат. Вся площадь как будто рокочет, бурля, ³⁸⁴⁰ И небу грозит многошумно земля. И вот в озаренный чертог я вошел, Увидел вблизи бирюзовый престол, Где царь восседает, как месяц лицом, Блистая рубиновым дивным венцом. Как снег, его кудри над розами щек, Дух скромности полон, склад речи высок, Надежду и страх он вселяет в людей; Сказал бы, в нем ожил Джемшид-чародей. И статен, как тополь, как будто воскрес ³⁸⁵⁰ Неистовых дивов гроза — Тахмурес, Сидит Менучехр, деду сердце бодря, — Сказал бы, он жизнь, и дыханье царя. С ним рядом — воинственный муж-исполин, Кователя славного доблестный сын, Недремлющий, грозно разящий врагов, Карен, предводитель иранских полков. Там Серв из Йемена, советник страны [161] , Гершасп, многолетний хранитель казны. Там края и счета сокровищам нет, ³⁸⁶⁰ Величья такого не видывал свет. У входа ряды седоков удалых, И золотом блещут доспехи на них. [И вождь закаленный стоит во главе — Карен знаменитый из рода Каве]. Шируй, кому львиная сила дана, Шапур, что в сраженьи грознее слона, Литавры на спину слона водрузят. Мир станет от пыли, как черный агат. Вперед устремится воинственный строй — ³⁸⁷⁰ Гора станет долом, долина — горой. В сердцах у них ярость, наморщены лбы; Все мщения жаждут, все ищут борьбы». Посол обо всем рассказал, что видал, И речь Феридуна царям передал. Сердца двух злодеев при этих вестях Стеснились, и лица их выжелтил страх. В раздумьи сидели, не зная, как быть; Из рук ускользала спасения нить. Тур Сельму промолвил: «Не жду я добра, ³⁸⁸⁰ Покой и веселье оставить пора. Коль время упустим, то лев молодой Отточит клыки, угрожая бедой. Возможно ль, чтоб витязь героем не стал, Когда его царь Феридун воспитал? Коль внуку советником сделался дед, Увидит дела небывалые свет. Пора нам испробовать силы в войне. Не ждать, торопиться должны мы вдвойне». И вот поскакали гонцы собирать ³⁸⁹⁰ В Китае, на Западе грозную рать. Несметная вскоре сошлась там орда, Но ей не светила благая звезда. Вот полчища вышли, готовы к войне, — Воители в шлемах, в железной броне. Слоны боевые, обозы чредой. . . Сердца кровопийц пламенели враждой.

158

Шапур — витязь, сын Нестуха и внук Годерза.

159

Шейдуш (Шидуш, пехл. Шедош — обладающий светлым разумом) — сын Годерза.

160

В подлиннике: чо шах-е талиман-о сарв-е йаман. Переводчик осмыслил имя Телиман (Телейман) как географическое название, принимая во внимание изафет. По словарным указаниям, это — личное имя героя или царя — сподвижника Менучехра (см. ниже примеч. к стиху 3964).

161

В данном контексте Серв как близкий родственник (тесть Менучехра) назван советником (дестуром). Гершасп — казначей (ганджвар) шаха Феридуна. Отождествлять его с Самом в данном случае нет оснований.

[ФЕРИДУН ПОСЫЛАЕТ МЕНУЧЕХРА НА БОЙ С СЕЛЬМОМ И ТУРОМ]

Туранская рать перешла за Джейхун [162] . Лишь только услышал о том Феридун, Велел Менучехру он знамя поднять ³⁹⁰⁰ И в поле из города вывести рать. Сказал в назиданье властитель седой: «Когда добродетелен муж молодой, Все в руки дается ему, словно лань, Гонимая тигром, — охотнику в дань. Кто мудр, терпелив, чья светла голова, Поймает в капкан разъяренного льва. А злому от бед не спастись. Будет он Десницей карающей рока сражен. За брус раскаленный кто схватится, тот ³⁹¹⁰ Возмездие сам на себя навлечет». Сказал Менучехр: «О владыка, с тобой Кто, дерзостный, вздумает выйти на бой? Лишь тот, чья погибель судьбой решена, Кем жизнь безрассудно за смерть отдана. Пойду я в румийскую сталь облачусь, Не скоро с броней боевой разлучусь. Как ринусь навстречу врагу твоему, До солнца я ратную пыль подниму. Не сыщется витязя в этой войне, ³⁹²⁰ Что был бы достойным противником мне». Велел он Карену-вождю выступать, Из города на поле вывести рать. Туда и шатер он державный повез, И стяг свой блистающий, славный повез. Стремительно хлынуло войско вперед, Как море, бурля средь равнин и высот. Затмился от пыли сияющий день, Сказал бы ты — солнце окутала тень. Воинственных звуков неистовый шквал ³⁹³⁰ На поле сраженья бойцов оглушал. И степь оглашало, кимвалов звучней, Призывное ржанье арабских коней. На версты от ратного стана слоны Рядами стояли, свирепы, грозны. Из них шестьдесят паланкины несли, Где в золоте ярко рубины цвели. Три сотни там было слонов боевых, Навьюченных было три сотни других. Все крепкой бронею одеты они, ³⁹⁴⁰ Железом глаза не закрыты одни. С собой увозя властелина шатер, Рать вышла из стен Теммише на простор [163] . Карен управлял этой ратью большой, Бойцов триста тысяч он вел за собой. Взяв палицы, двинулись воины в путь. У каждого сталью окована грудь И каждый отмстить за Иреджа готов. Несутся стремительней яростных львов. Над ними Каве пламенеющий стяг — ³⁹⁵⁰ Могущества, славы, величия знак. Вот в степь выезжают из леса Нарвен [164] Герой Менучехр и могучий Карен. Царь левое отдал Гершаспу крыло, А правое с Самом, с Кобадом пошло. Средь поля широкого выстроив рать, Ее властелин принялся объезжать. Сомкнулась дружина в строю боевом, В средине был Серв с Менучехром-царем. Как месяц, блистал молодой властелиц, ³⁹⁶⁰ Как солнце, встающее из-за вершин. Карен-предводитель и доблестный Сам Клинки обнажить повелели бойцам. Кобадом возглавлен разведчиков строй, В засаде сидел Телимана герой [165] . Львам — время сражаться, литаврам — звучать... Нарядней невесты разубранной рать. До Сельма и Тура дошло между тем, Что к битве иранцы готовы совсем, Что в поле раскинули воинский стан, ³⁹⁷⁰ Что яростью каждый боец обуян. И оба злодея с несметной ордой Пустились навстречу, пылая враждой. Уже позади оставляют стрелки Зубцы Эланана и воды реки [166] . Увидел Кобада с дозорными Тур И так восклицает он, грозен и хмур: «Поди к Менучехру, спроси у юнца: Эй, ты, новоявленный царь без отца! Иредж ведь не сына на свет произвел, ³⁹⁸⁰ Где ж право твое на венец и престол?» Тот молвил: «Пожалуй, свезу эту весть, Я все передам, что сказал ты, как есть. Но после, когда поразмыслишь о том, И сердце начнет совещаться с умом, О дерзости сам пожалеешь такой, От сказанных слов потеряешь покой. Настигнет возмездие вас, даже зверь Над участью вашей заплачет, поверь. От леса Нарвен до Китая, стеной ³⁹⁹⁰ Встал всадников наших воинственный строй. Мерцание лезвий лиловых в пыли [167] И стяг кавеянский завидя вдали, Вы дрогнете, страх вам сердца изорвет, Помчитесь, не видя низин и высот». К царю Менучехру вернулся Кобад, Поведал, что молвил ему супостат. Смеясь, Менучехр отвечал, что сказать Подобное слово глупцу лишь подстать. «Хвала властелину обоих миров, ⁴⁰⁰⁰ Что с тайны любой совлекает покров; Он знает, что дед мне — великий Иредж, И царь Феридун подтвердит эту речь. Когда мы на битву с врагами пойдем, Узнают о предках, о роде моем. Владыкою солнца и звезд поклянусь: Убийца, лишь только с ним в битве столкнусь, Моргнуть не успеет, как вся его рать На труп обезглавленный будет взирать. Отмщен будет мною прославленный дед, ⁴⁰¹⁰ Край вражеский станет добычею бед». Готовиться к пиру он отдал приказ, Сидели, и пили, и слушали саз.

162

Джейхун — арабское и персидское средневековое название реки Аму-Дарьи.

163

Теммише — в данном контексте, по-видимому, город, резиденция Феридуна.

164

Нарвен — лес в окрестностях города Амола.

165

Здесь снова в переводе Телиман — географическое название. В подлиннике мы имеем горд-е талиман нежад, что можно было бы осмыслить также как герой из рода Телимана, если пренебречь словарными указаниями, что Горд (Гордар, Кердар) — личное имя иранского витязя, сына Телимана.

166

Эланан — в «Шахнаме» название крепости. По-видимому, в основе этого названия корень алан — название иранской народности аланов (позднее — осы, русск. — осетины). Таким образом, деж-е аланан означает «крепость аланов». По всей вероятности речь идет о Дербендском проходе на Кавказе.

167

Этот необычный образ — дословное отражение подлинника.

[МЕНУЧЕХР НАПАДАЕТ НА ВОЙСКО ТУРА]

Мир светлый оделся в покров темноты, Рассыпались в поле широком посты. Возглавили войско могучий Карен И Серв прозорливый, чье царство Йемен. И вот огласились призывом войска: «Эй, витязи шаха, чья слава громка! К Создателю мира враждой обуян, ⁴⁰²⁰ Войною пошел против нас Ахриман. Готовьтесь и сон отгоняйте от глаз, Молитесь Творцу, не оставит Он вас. Кто в битве сегодняшней будет убит, Тот в рай вознесется, от скверны омыт [168] . А те, что сумеют в бою покарать Воителей Чина, румийскую рать, Прославят навеки свои имена, Мобедами всех назовет их страна; Откроет им вождь полный злата ларец, ⁴⁰³⁰ Царь земли им даст, даст им счастье Творец. Лишь утро настанет и солнце пройти Успеет две доли дневного пути, Для боя кровавого стан обвязав, Булат закаленный и палицу взяв, Пусть каждый выводит дружину свою. Держитесь в одном нерушимом строю!» Построились перед царем удальцы, Верховные каждой дружины бойцы, И молвили так: «Все мы слуги тебе, ⁴⁰⁴⁰ Стоим за владыку, не дрогнем в борьбе. Приказывай воинам верным твоим: Мы землю в кровавый Джейхун обратим». И каждый в шатер изукрашенный свой Вернулся, отвагой кипя боевой. Когда, сокрушив темной ночи хребет, Блеснул над проснувшимся миром рассвет, Возглавил войска Менучехр на коне В румийском шеломе, с мечом и в броне. Искусно построена рать им была, ⁴⁰⁵⁰ Ее середина и оба крыла [169] . Пронесся воинственный клич по рядам. Воители, копья подняв к небесам, Примчались на поле кровавой борьбы; В сердцах у них ярость, наморщены лбы. Казалась земля кораблем средь зыбей, Несущимся к гибели верной своей. Казалось, колышется почва, как Нил. Там молот о гулкую медь колотил, ⁴⁰⁶⁰ Слоны выступали, огромный кимвал, Как лев разъяренный, рычал, завывал, И рог рокотал, и ревела труба, Казалось, готовился пир, не борьба. Сошлись две горы, копий двинулся лес, Неистовый крик поднялся до небес. И кровь заалела на травах земли; Сказал бы, тюльпаны на ней расцвели. Казались кровавые ноги слонов Рядами, кораллово-алых столбов [170] . И силу врага Менучехр превозмог: ⁴⁰⁷⁰ Безмерно к нему благосклонен был рок. Бой длился, пока светлый день не погас И ясное солнце не скрылось из глаз. Дни жизни превратностей много таят, То мед в них и сладость, то горечь и яд. Объяты тревогой, цари-палачи Решились напасть на иранцев в ночи. Наутро не вышли сражаться с врагом, Все помыслы были теперь о другом [171] .

168

Отражение мусульманского представления, согласно которому запекшаяся кровь павшего бойца — живое свидетельство его права на райское блаженство.

169

Тройное расчленение боевого порядка лежало в основе тактики и античного мира, и средневековья. В поэме Фирдоуси четкость тактического построения войска, характерная для сасанидской эпохи, перенесена в доисторические мифические времена.

170

В некоторых рукописях «Шахнаме» после данного бейта следуют 36 бейтов с описанием туранского витязя Ширу (Шируй), пораженного Гершаспом. Указанные 36 бейтов попали в текст «Шахнаме», по всей вероятности, из цикла сказаний о Гершаспе. В переводе они опущены как явная интерполяция.

171

В оригинале: «Когда ночь сменилась днем, никто (из них) не вышел в бой. Оба воителя решили помедлить».

[СМЕРТЬ ТУРА ОТ РУКИ МЕНУЧЕХРА]

Лишь ясного дня половина прошла, ⁴⁰⁸⁰ Открыли совет, преисполнены зла, Два брата, утративших сон и покой; На черной сошлись они мысли такой: «Как только стемнеет, ворвемся в их стан, Кровавый вокруг забурлит океан». Лишь ночью сошедшей отогнан был день И землю окутала мрачная тень, Два низких злодея построили рать, Пылая желаньем ночь крови начать. Дозорные, тотчас об этом узнав, ⁴⁰⁹⁰ К царю Менучехру помчались стремглав, Про умысел злой рассказали ему, Чтоб зорко глядел он в полночную тьму. Владыка, прислушавшись к этим речам, Готовиться начал к сражению сам: Оставил с Кареном всю пешую рать, И место засады помчался искать. С собой тридцать тысяч он взял верховых, Испытанных в жарких делах боевых. Он место, что нужно им было, нашел, ⁴¹⁰⁰ Воителей полными пыла нашел. Стемнело, и Тур с сотней тысяч бойцов Помчался, к решительной схватке готов. Они подбирались, храня тишину, Тяжелые копья подняв в вышину. Добравшись, увидели рать на ногах И стяг, вознесенный злодеям на страх. Одно оставалось им: ринуться в бой — И строй устремился на вражеский строй. От пыли сражения — в воздухе мгла, ⁴¹¹⁰ Но молнию сталь среди мрака зажгла, И все засверкало, как яркий алмаз; Сказал бы, пылает земля, раскалясь. А в воздухе — свист, и при вспышках огня Булат о булат ударяет, звеня. Покинул засаду и царь: с двух сторон Убийце к спасению путь прегражден. Узду натянул он и вспять повернул. Пронесся над степью смятения гул. Но царь Менучехр, жаждой мести зажжен, ⁴¹²⁰ Как вихрь, устремляется Туру вдогон, И речь громовая простор потрясла: «Стой, гнусный убийца, исчадие зла! Срубил ты безвинную голову с плеч, — Не ждал, что настигнет возмездия меч!» Сталь спину пронзила убийце: упал Из рук ослабевших булатный кинжал. Виновника встарь совершенного зла Сорвал Менучехр с боевого седла, Его обезглавил, осиля в бою, ⁴¹³⁰ А тело оставил добычей зверью. К дружине затем воротился он вскачь, Увидев начало побед и удач.

[ПИСЬМО МЕНУЧЕХРА ФЕРИДУНУ С ВЕСТЬЮ О ПОБЕДЕ]

Воитель письмо Феридуну послал, Превратности дней боевых описал. Вначале восславил он силой пера Творца справедливости, чести, добра: «Создателю благодаренье, хвала: Он — наша защита от горя и зла. Он светит в пути, утешает в беде, ⁴¹⁴⁰ Он был и пребудет всегда и везде. Да славится шах Феридун на земле, Разящий булатом, с венцом на челе, Достойный над миром престол свой вознесть. Хранящий высокую веру и честь. Царит справедливость по воле его, Сама благодать на престоле его. Достигнув Турана, во славу твою Мы силы свои испытали в бою. Два дня протекли — бились трижды с врагом, ⁴¹⁵⁰ В ночи и при светоче ясном дневном. К нам ринулся Тур под завесою тьмы, Засадою недруга встретили мы. Я знал, что ночной замышляет он бой, Увидев бессилье свое пред судьбой. В ту ночь было полным мое торжество, Остался лишь ветер в руках у него. Умчался он с поля сраженья, но вмиг На быстром коне беглеца я настиг. Пробил ему панцирь тяжелым копьем, ⁴¹⁶⁰ И вихрем с седла его сбросил потом. Повергнут был наземь, как лютый дракон, И мной обезглавлен без жалости он. Всю мощь против Сельма теперь устремлю, Тебе же я турову голову шлю, Как сам он иреджеву голову встарь В ларце посылал для тебя, государь. Сразил он безжалостно брата-юнца, — Его покарал я по воле творца. Я душу исторгнул из тела его, ⁴¹⁷⁰ В пустырь превращу я уделы его». Такие слова Менучехр написал И с вестником вихреподобным послал. Объятый смущеньем, помчался гонец; Как встретит его престарелый отец? Как шаху иранскому страшную весть И голову шаха туранского везть? Ведь сын, — пусть он умер, опутан грехом, — Все ж будет оплакан отцом-стариком. Грех слишком был тяжек, не мог быть прощен, ⁴¹⁸⁰ И внуком отважным Иредж отомщен. Стремительней бури примчался скакун, И голову Тура узрел Феридун. Простерся и благословенье Творца Призвал венценосный на подвиг юнца.

[ВЗЯТИЕ КАРЕНОМ КРЕПОСТИ ЭЛАНАН]

До Сельма дошло: разразилась беда, За тучами скрылась удачи звезда. И к крепости ближней он взор обратил, К твердыне, вознесшей главу до светил. Задумал укрыться он в крепких стенах, ⁴¹⁹⁰ Превратностью рока повергнутый в страх. Меж тем размышлял Менучехр: «Воевать Раздумает Сельм. Верно, двинет он рать К стенам Эланана; про славу и честь Забыв, поспешит он в твердыне засесть. Твердыня коль станет приютом ему, Оттуда не выбить его никому: Ту крепость высокую — чудо земли — Из водных глубин колдовством вознесли. Обилие благ наполняет ее, ⁴²⁰⁰ И птица Хомай осеняет ее [172] . Мне путь ему должно отрезать: задам Работу теперь стременам, поводам». Карена, начальника воинских сил, Призвал он и в замысел свой посвятил. Тот, выслушав все, что сказал ему царь, Промолвил: «О доблестный мой государь! Коль дашь повеленье слуге своему, Отборное войско с собою возьму И недругу в крепость отрежу я путь. ⁴²¹⁰ Ему от возмездия не ускользнуть. Дозволь, государь; Тура стяг боевой И перстень с печатью возьму я с собой. Уловку задумал я в дело пустить И тот неприступный оплот захватить. С отборной дружиной помчусь я в ночи, А ты, повелитель, про это молчи». Сказал Менучехр полководцу в ответ: «Бог в помощь тебе! Твой разумен совет» [173] . Бойцы под начало Карену даны — ⁴²²⁰ Шесть тысяч их, опытных в деле войны. Лишь ночь опустилась, глуха и черна, Кимвалы Карен водрузил на слона, Готовый с отважным отрядом своим Пуститься к высоким стенам крепостным. Ширую вверяя иранскую рать, Сказал он: «Мне должно от войска отстать. К начальнику стражи мгновенно примчась, Я перстень ему покажу и тотчас Проникну в твердыню и стяг подниму, ⁴²³⁰ Сверканием стали прорежу я тьму. А вам — наготове стоять за стеной, Призыв мой услышав, помчаться за мной». И в путь устремился Карен, а стрелки С могучим Шируем стоят у реки. Достигнув ворот, стал начальника звать, Тот вышел, увидел на перстне печать. «От Тура я послан,—промолвил Карен,— Приказ был: достигнув тех каменных стен, К начальнику стражи войди и скажи — ⁴²⁴⁰ Отныне, мол, сон и покой отложи. С посланцем моим заодно будь во всем, С ним стойте на страже и ночью и днем. Лишь войско придет Менучехра-царя И стяг кавеянский взовьется, горя, Вы вместе навстречу должны выступать; Быть может, враждебную сломите рать». Начальник, ту речь услыхав от гонца, При виде знакомой печати, кольца, Немедля ворота пришельцу открыл: ⁴²⁵⁰ Лишь явное видя, о скрытом забыл. Послушай, что молвил сказитель-дехкан: «Кто бдителен, тот распознает обман. Уметь подчиняться мы с вами должны, Но думать при этом и сами должны. Узнаем, где благо для нас, где печаль, Коль сможем предвидеть, заглядывать вдаль». Но был беззаботен твердыни глава, На веру он принял Карена слова. Один затаил в сердце умысел злой ⁴²⁶⁰ И слепо ему доверялся другой. Чужого родным не задумался счесть, Все отдал он — крепость, и душу, и честь. Говаривал сыну воинственный лев [174] : «О доблестный, рвешься ты в бой, осмелев. Но прежде чем ринуться — дело бойца Намеренья вражьи постичь до конца. Пришельца речам, как ни сладки они, Страшись доверяться в военные дни. Засады врага опасайся, умей ⁴²⁷⁰ Разгадывать суть лицемерных речей». Хоть знатен был витязь и духом велик, Но в замысел хитрый — увы! — не проник; Не смог он уловку врага разгадать, И мощную крепость был вынужден сдать. Наутро Карен, закаленный войной, Стяг поднял, сиянием схожий с луной, Иранским бойцам кликнул клич с вышины И знамя вознес над зубцами стены. Шируй, ослепительный стяг различив, ⁴²⁸⁰ К Карену-вождю поспешил на призыв, В ворота ворвался с дружиной своей И кровью венчал именитых мужей. Здесь — бьется Карен, там — отважный Шируй; Блеск стали, течение пенное струй, Вихрь огненный, мчащийся с разных сторон, Наездников крики и раненых стон... Уж солнце в зените, и видит оно, Что крепость и рать опустились на дно, И челн под водою последний исчез. ⁴²⁹⁰ Лишь дым пепелища встает до небес. Мир черною тучею заволокло... Там тысяч двенадцать бойцов полегло. Когда же светило ушло на покой, Стал город сожженный равниной пустой. Казалось, в реке вместо влаги — смола, А суша кровавой рекой потекла.

172

Хомай (Хома) — крупная хищная птица (гриф, кондор), живущая на вершинах гор, обычно на большой высоте. В народном представлении и в литературе тот, на кого упадет тень птицы Хомай, будет царствовать. Отсюда средневековый и современный термин хомайун (царственный). Хомай может быть сопоставлен с «Гамаюн — птицей вещей» русских сказок.

173

Данный бейт взят переводчиком из вариантов текста Вуллерса.

174

Эти бейты, как и стихи 4252—4256, представляют собой дидактическую вставку, интересную по своей форме басни-притчи. Аналогичные басни мы находим у Аттара, Сенаи, Дж. Руми, Саади и других позднейших эпиков классической литературы.

[НАПАДЕНИЕ КАКУЯ — ВНУКА ЗОХАКА]

Блестящей победою встретив зарю, Примчался Карен к Менучехру-царю. Поведал, какие свершил он дела ⁴³⁰⁰ И как его битва с врагом протекла. Приветствовал царь полководца тепло: «Да ввек не оставить коня и седло! Едва ты умчался, нагрянула рать, Враг новый пришел против нас воевать — Из внуков Зохака, что край наш терзал, — Какуй — я нечистого имя узнал [175] . Напал он на нас с сотней тысяч бойцов, Наездников знатных, стрелков-удальцов. В той битве и мы потеряли — увы! — ⁴³¹⁰ Воителей десять, могучих, как львы. Сражаться и Сельм устремился, когда Пришла из Гухтганга та злая орда. Какуй — это яростный див, говорят, Чья сила в сраженьи не знает преград. Я в битве еще не проверил его, Своей булавой не измерил его. Коль ринется вновь на дружину мою — Схвачусь, испытаю, каков он в бою». «О мой повелитель! — Карен отвечал, — ⁴³²⁰ Кого не осилят твой меч и кинжал! Лев яростный если попался тебе, И тот изнемог бы с тобою в борьбе. Кто этот Какуй, чтоб о нем толковать! Противников нет тебе в мире подстать. Я, к разуму вновь обратившись теперь, Усердно за дело возьмусь, и поверь, На нас из Гухтганга далекого впредь Смельчак ни один не дерзнет налететь». На это сказал молодой властелин: ⁴³³⁰ «Заботы не должен нести ты один. Ты пробыл немало часов на коне; Устал ты — сменить тебя надобно мне. Черед ратоборствовать ныне за мной, А ты отдохни, о бесстрашный герой!» Лишь эти слова с менучехровых губ Слетели — мир дрогнул от рокота труб. При громе кимвалов копыта коней Пыль к небу вздымали, эбена черней. ⁴³⁴⁰ Ты скажешь, там душу клинки обрели, Там копья и палицы речи вели. Казалось, сплошным ястребиным крылом От стрел оперенных стал воздух кругом [176] . К руке прилипала меча рукоять, Уж кровь с облаков начинала стекать. Земля, словно море в час бури ночной, Вздымала волну за кровавой волной. Воитель Какуй, грозный клич испустив, Помчался вперед, словно яростный див. Навстречу ему Менучехр молодой ⁴³⁵⁰ С индийским клинком устремляется в бой. Так оба вскричали, что горным хребтам Не вынести: дрожь пронеслась по рядам. Ты скажешь — вот два разъяренных слона, И схватка меж ними начаться должна. Ударил Какуй Менучехра копьем, И дрогнул на шахе румийский шелом. Ударом железо пробил великан, Блеснул из-под панцыря царственный стан. Тут царь на врага налетел и сплеча ⁴³⁶⁰ Рассек ему панцирь ударом меча. Пока в небосводе, сияя светло, Палящее солнце в зенит не взошло, Как лютые львы, длили витязи бой, Прах черный мешая с кровавой струей. Когда же на солнце надвинулась мгла, Их ярость последний предел перешла. Наскучила битва царю — и бока Он стиснул гнедому, стальная рука Хватает Какуя за тесный кушак; ⁴³⁷⁰ Мгновенье, и в воздух приподнят смельчак, И сброшен с седла на горячий песок, И в грудь его острый вонзился клинок. Пал храбрый араб, злой судьбой осужден. В недобрый он час был, как видно, рожден.

175

Какуй — по преданиям, сын одной из дочерей Зохака от царя Феридуна.

176

В оригинале сказано «перо (крыло) коршуна» — каргас стрелы оперяли именно перьями коршуна.

[БЕГСТВО СЕЛЬМА И СМЕРТЬ ЕГО ОТ РУКИ МЕНУЧЕХРА]

Царь Запада горькую весть услыхал О смерти Какуя, и духом он пал. Угас у воителя пыл боевой, И кинулся ратников дрогнувший строй К твердыне заречной. Пред ними вода [177] , ⁴³⁸⁰ Челнов же не видно, исчезли суда. Путь заперт к убежищу, гибель близка. Примчались грозой Менучехра войска. Так много убитых легло на пути — Ни конным проехать, ни пешим пройти. Вскипел Менучехр, обуял его гнев. Он, вихрем на спину гнедого взлетев, Сняв панцирь с коня, между грудами тел, Пыль тучей вздымая, вперед полетел, И вскоре властителя Рума настиг. ⁴³⁹⁰ «Стой, жалкий злодей! — прозвучал его крик. — Ты брата убил, добиваясь венца, Зачем же бежишь ты, пугаясь венца? Несу я венец, и готов твой престол. Дал новый побег в прах поверженный ствол. Тебе Феридун строит новый дворец. Куда же ты мчишься, прими свой венец! Ты сеял — пришел созреванию срок: Отведай плоды, что принес твой росток. Коль это шипы — насаждал ты их сам; ⁴⁴⁰⁰ Коль шелка волокна — соткал ты их сам». Меж тем все быстрей погонял он коня, К врагу приближался быстрее огня; Догнал и занес закаленный булат, И надвое им рассечен супостат. Снес голову с вражеских плеч и ее Велел победитель воздеть на копье. Увидев размах богатырской руки, Пришли в изумленье двух ратей стрелки. Рать Сельма, как стадо, которое, вдруг ⁴⁴¹⁰ Застигнуто вихрем, покинуло луг, Рассеялась; в чаще лесной и в горах Скрываться воителей вынудил страх. Тут избран был ими испытанный муж, Искусно владеющий речью к тому ж. Посланцем от войска он был отряжен. Представ пред владыкою, вымолвил он: «Тебе мы готовы усердно служить, Как ты повелишь, так и станем мы жить. Мы мирно трудились: кто стадом владел, ⁴⁴²⁰ Кто домом, посевами, садом владел. [Мы в бой не рвались, жаждой мщенья горя, — Пришлось уступить повеленью царя.] Мы шли не по воле своей воевать — Приказано было нам выставить рать, Мы преданы сердцем владыке царей, Склониться готовы пред волей твоей. Коль мстить пожелаешь — веди на убой. Знай, сил у нас нет состязаться с тобой. К тебе, всех дружин главари, мы пришли, ⁴⁴³⁰ Безвинны, бедою гонимы, пришли. Воздай нам теперь, чем угодно тебе; Как скажешь, так нашей решиться судьбе». Воззванью воителя с ясным умом Внимал победитель в раздумье немом. Он молвил: «Я мщенье повергну во прах, Чтоб добрую славу оставить в веках. Всё то, в чем дыханья изедова нет, Что вызвано злым Ахриманом на свет, Отброшу я прочь, о раздорах забыв. ⁴⁴⁴⁰ Пусть лютою злобой терзается див! Равно мне — мои неприятели вы Иль давние доброжелатели вы; Обязан победой своей небесам, Прощенье и милость я жалую вам. День правды взошел, ниспровергнуто зло, Убийств и жестокостей время прошло, В согласьи живите и будьте сильны, Снимите доспехи кровавой войны. Свободны от бедствий и чужды вражде, ⁴⁴⁵⁰ Закон, справедливость внедряйте везде. Какой бы отечеством ни был вам край, Туран, или Рум, или дальний Китай, — Все в мире и дружбе живя меж собой, Пребудьте покойны, довольны судьбой». И знатные громко хвалу вознесли Царю-правдолюбцу, надежде земли. Пред ставкой раздался глашатая крик: «Эй, витязи, каждый, кто сердцем велик! Теперь понапрасну не лейте вы кровь, ⁴⁴⁶⁰ Злодеям конец, не подняться им вновь». И стали стекаться к царю на поклон Китайские воины с разных сторон. Покорно пришла побежденная рать Пешенгову сыну оружие сдать [178] . Слагая доспехи, шел воинов ряд, И холм вырастал из сверкающих лат, Из шлемов румийских, индийских клинков — Всего снаряженья лихих седоков. Бойцов Менучехр от души обласкал, ⁴⁴⁷⁰ Для каждого сан по заслугам сыскал.

177

Видимо, река Тигр близ Вавилона, вероятная резиденция потомка Зохака.

178

Менучехру.

[ФЕРИДУНУ ПОСЫЛАЮТ ГОЛОВУ СЕЛЬМА]

Отправил он вестника-богатыря, Вручив ему голову Сельма-царя, С посланьем для славного деда; оно Рассказов воинственных было полно. Йездану хвалу Менучехр воздавал, Затем Феридуна-царя воспевал: «Да славится вечно Податель побед, От Коего сила, и доблесть, и свет, В Чьей власти и горе и счастье дарить, ⁴⁴⁸⁰ Кто в силах и скорбь и недуг исцелить. Пусть радует благословенье Творца Беззлобную душу царя-мудреца, Пред кем отступают насилье и зло, Кому благодать осенила чело. Разбил я воителей вражеских стран, Расставил для них смертоносный капкан; Настиг с твоим войском двоих кровопийц, Двоих супостатов и цареубийц; Обоим снес головы грозным мечом, ⁴⁴⁹⁰ Смыл черную злобу кровавым ручьем. Примчусь я и сам за посланием вслед, Порадую повестью битв и побед». Был в крепость посланцем Шируй отряжен, Воитель бывалый, что рьян и умен. Царь молвил: «Богатства казны обозри, Что разум тебе повелит, отбери. Сокровища взяв, приготовься к пути: Их должно к царю на слонах отвезти». Литавры и знамя — воителей честь — ⁴⁵⁰⁰ Велел он из ставки державной принесть. К царю Феридуну дружину повел, От крепости Чин на равнину повел. Когда подошел Менучехр к Теммише, Дед вышел навстречу с отрадой в душе. Раздался трубы оглушительный зов, И тронулась с места громада рядов. Блестит на слоновьей спине бирюзой Трон мужа, хранимого светлой звездой. Шуршит паланкинов китайский атлас, На золоте ярко искрится алмаз. ⁴⁵¹⁰ Зареяли стяги ярчайших цветов: И, кажется, воздух багрян и лилов. И тучею движутся богатыри От моря Гиланского к башням Сари [179] . Сплошь золото на поясах и щитах, Сплошь золото на стременах и уздах. В богатом убранстве, с добычей идя, Слоны выступают, встречая вождя. Приблизился с войском венчанный герой, И встретил их пеший владыка седой. ⁴⁵²⁰ Несутся гилянцы, смелы, горячи [180] ; Черны их шеломы, блистают мечи. Стремительно скачут иранцы вослед, Подобные тиграм питомцы побед. Проносятся лютые львы и слоны, За ними воители мчатся, грозны. Лишь стяг Феридуна пред ними возник, Бойцы Менучехра построились вмиг. С коня молодой венценосец сошел, Сказал бы — цветущего дерева ствол. ⁴⁵³⁰ Склонившись, вознес он хвалу мудрецу, Престолу, и перстню его, и венцу. Целуя и руку сжимая тепло, Царь внука заставил усесться в седло. Едва с Менучехром достигнув дворца, За витязем Самом послал он гонца. В далекую Индию ездил герой В подмогу сражавшимся с дивьей ордой [181] . И шаху из той благодатной страны ⁴⁵⁴⁰ Подарки нежданные привезены: Динары и тысячи тысяч камней, Каких бы ни счел ни один казначей. Звучит славословие богатыря В честь старого и молодого царя. Приветствует Сама владыка седой, Сажает на трон его рядом с собой. И молвит: «Мой путь уж подходит к концу, Я внука вручаю тебе, храбрецу [182] . Любви и опоры его не лишай, ⁴⁵⁵⁰ Все новые подвиги в битвах свершай». И в руки воителя, полного сил, Ладони юнца миродержец вложил. И после, глаза к небесам возведя, Сказал: «О верховный благой Судия! Изрек ты недаром: «Мой праведен суд, Во Мне все страдальцы опору найдут». Меня защитил Ты, мне помощь подал И перстень и царский венец ниспослал. Мольбы мои все ты услышал, Творец, ⁴⁵⁶⁰ Теперь унеси меня в новый дворец! В юдоли сей тесной мне тягостно жить, И дни мои больше здесь незачем длить». Лишь только Шируй-полководец привез Добытых сокровищ огромный обоз, Царь войску их роздал, обычай храня. От месяца Мехр оставалось два дня, Когда повелел он, чтоб царь молодой Воссел на кеянский престол золотой. Своею рукою он внука венчал, ⁴⁵⁷⁰ Благими речами его поучал.

179

Гилян — территория, историческая провинция у юго-западного побережья Каспийского моря, в «Шахнаме» — Гилянского моря. Сари — город в области Мазендеран близ юго-восточного побережья Каспийского моря.

180

Гилянцы. — В оригинале: Гил мардом. Гил — название народности «гилы». С прибавлением суффикса ан — страна, получившая свое название по имени народа (ср. Иран, Туран и др.).

181

Речь идет о Саме. В «Шахнаме» — богатырь, отец Заля и дед Ростема, прибывший по приглашению Феридуна. Образ Сама — один из наиболее противоречивых и туманных как в «Шахнаме», так и в предисточниках поэмы Фирдоуси. По-видимому, еще в Авесте из одного первоначального образа Сам-Кересаспа (т. е. вам, обладающий стройными конями) выделились два образа: 1) бессмертный Сам — победитель змея Срувара, ему в эсхатологии зороастрийцев суждено одержать окончательную победу над Зохаком и 2) Кересаспа, в некоторых источниках повторяющий подвиги Сама и совершающий ряд других подвигов, составивших особый цикл сказаний о Гершаспе — богатыре Систана. Раздвоение первоначального образа Сама-Кересаспы повлекло за собой дальнейшую путаницу, так что иногда Сам и Гершасп (Кересаспа) оказываются взаимно предками один другого. Некоторые источники делают Сама даже владыкой Ирана. И в «Шахнаме» Гершасп, не совпадающий с образом Сама, оказывается тоже владыкой Ирана — последним из династии пишдадидов. Объясняются эти противоречия, по-видимому, тем, что в Авесте Sama — имя родовое, а не личное.

182

Препоручение Менучехра, уже прославленного подвигами героя и соправителя Феридуна, — очевидная натяжка, не оправданная дальнейшей ролью €ама при Менучехре.