Шахнаме. Том 1

КЕЙ-КОБАД [323] [Царствование длилось сто лет\

Воссел на престол Кей-Кобад, и чело Короной украсил, сиявшей светло. С Дестаном явились герои страны: Карен, искушенный в веденьи войны, Гошвад, и Хоррад, и Борзин-удалец. . . Осыпав алмазами царский венец, Сказали они: «Государь, о борьбе ¹⁰⁵³⁰ С ту ранцами должно подумать тебе». Про стан Афрасьяба мужей расспросил Властитель и к смотру дружин приступил. С зарею в поход поднимал он бойцов, Гремел перед ставкой воинственный зов. Ростем, в боевую броню облачен, Пыль темную поднял, как яростный слон Построилась цепью иранская рать, Готова кровавую битву начать. Кабулец Мехраб на крыле был одном [324] , ¹⁰⁵⁴⁰ А грозный боец Гостехем — на другом [325] . Карен — посредине, отважен и горд, С могучим Гошвадом, крушителем орд. Скакал перед войском Ростем-исполин С мужами храбрейшими, цветом дружин. Вослед — с Кей-Кобадом несется Дестан; В руке его — пламя, в другой — ураган. Весь мир озаряя, лазорев и ал, Над воинством стяг кавеянский пылал. Земля, всколыхнувшись, летела, как челн, ¹⁰⁵⁵⁰ Средь моря Китайского в грохоте волн. Холмы и равнина сплошь в медных щитах, Мечи, что огни, загорались впотьмах. Весь мир уподобился морю смолы, Где множество светочей блещет из мглы. Рев, лязганье, грохот нет мочи снести, И солнце само заблудилось в пути. Столкнулись два войска громадами гор; Не видел конца и начала им взор. Пред сомкнутым строем, неистов и смел, ¹⁰⁵⁶⁰ Карен-предводитель вперед полетел. То вправо, то влево он мчался грозой, Повсюду врага вызывая на бой. Мечом, булавою и длинным копьем Мгновенно сражал он бойца за бойцом. Он землю горой мертвецов завалил, И дрогнуло войско, лишенное сил. Но слышится львиный воинственный рык: Боец Шемасас приближается. Вмиг Помчался навстречу, из ножен извлек ¹⁰⁵⁷⁰ Блистающий свой закаленный клинок, И в темя врага поражает храбрец, Вскричав: «Я — Карен, именитый боец!» Свалился с седла богатырь Шемасас, Свалился и с жизнью расстался тотчас. Да, вот они, дряхлого рока дела! То крив, словно лук он, то прям, как стрела.

323

Кей-Кобад — новый владыка Ирана, основатель династии кеянидов, давший ей свое имя. Кей-Кобад — составное имя, — сочетание титула кей, кави (царь) с личным именем Кобад — арабизованная и новоперсидская форма, авест. Кави-Кавата (пехл. Кав[б]ад).

Авеста знает Кей-Кобада как обладателя «фарра» и эпонима династии. Из восьми его преемников — «Кави», упомянутых в Авесте, некоторые отсутствуют, а некоторые не совпадают с именами кеянидов «Шахнаме». Авеста и пехл. литература не дают точной генеалогии Кей-Кобада. несомненно связанного родством с предшествующей династией Феридуна-Менучехра. Арабоязычные авторы противоречиво говорят о Кей-Кобаде, устанавливая его родство даже с систанским домом: Кей-Кобад муж сестры Шехрбану-Ирем, — жены Ростема (матери Фераморза). В последнем случае любопытно отметить возможность осмыслить поездку Ростема на Эльборз как водворение на престоле своего ставленника-родственника. Кстати, эпизод пребывания Кей-Кобада в замке на Эльборзе отсутствует в предысточниках Фирдоуси.

В «Шахнаме» царствование Кей-Кобада продолжается 100 лет, в пехлевийской литературе — 15 лет. Вообще образ Кей-Кобада у Фирдоуси несколько возвеличен по сравнению с предысточниками.

324

Мехраб — дед Ростема.

325

Гостехем — сын Новзера.

[БИТВА РОСТЕМА С АФРАСИАБОМ]

Ростем, увидав, как герои разят, Запомнив сражений обычай и лад, К отцу устремился и молвил ему: ¹⁰⁵⁸⁰ «О витязь, известный народу всему! Ответь мне, откликнись на просьбу мою: Как сына Пешенга найти мне в бою? В каких он доспехах, каков его стяг? Не тот ли, что там лиловеет сквозь мрак? Я ринусь, врага за кушак ухвачу, Повергнув, лицом по земле протащу». Заль молвил: «О сын мой, услышь мою речь. Сегодня ты должен себя поберечь. Тот враг — огнедышащий ярый дракон, ¹⁰⁵⁹⁰ Летит смертоносною тучею он. Черны боевые доспехи на нем, Железные латы, железный шелом. Железо украшено золотом сплошь, По черному стягу врага ты найдешь. Но бойся за жизнь молодую свою: Удачлив и неустрашим он в бою». Ответ был: «О витязь, готов я к войне, Не должен тревожиться ты обо мне. Мне помощь Создатель миров ниспошлет. ¹⁰⁶⁰⁰ Отвага и сила — надежный оплот». Свинцовокопытного взвил он коня, Труба поднялась, завывая, стеня, И мчится к туранскому войску, взревев, Защитник дружины, воинственный лев. Меж тем, Афрасьяб на Ростема глядит, Дивясь, что воитель столь молод на вид. «Кто этот дракон,—вопросил он стрелков,— Что вырвался будто сейчас из оков?» Его я не знаю по имени». — «Он, — ¹⁰⁶¹⁰ Сказали, —внук Сама, от Заля рожден. Взгляни, с булавой бычьеглавой летит; Он молод, в погоне за славой летит». Рванулся вперед Афрасьяб, словно челн, Взметенный прибоем бушующих волн. И крепче Ростем стиснул Рехшу бока; Тяжелую палицу сжала рука. И вот он столкнулся вплотную с врагом; К седлу булаву приторочил, потом Схватил он туранца за тесный кушак, ¹⁰⁶²⁰ С седла тополевого поднял и так Хотел уж к Кобаду его волочить, Чтоб с первой же битвы врага проучить. Но тяжесть гиганта была велика, Не выдержал кожаный пояс рывка. Он лопнул, и враг повалился тотчас, И всадники рати туранской, примчась, Спасли Афрасьяба от богатыря. С досады грыз руку Ростем, говоря: «Не надобно было хватать за кушак! ¹⁰⁶³⁰ Тащил бы подмышкой, не вырвался б враг». Литавры везя, выступают слоны. Кимвалы и трубы далеко слышны. К властителю весть полетела стрелой: «Прорвавшись отважно сквозь вражеский строй, Могучий Ростем Афрасьяба настиг, И стяг предводителя тотчас поник. Схватил он туранца и наземь швырнул. Пронесся над ратью смятения гул. Вождя окружили туранцы толпой, ¹⁰⁶⁴⁰ И, пешего, прочь увлекли за собой. От рук победителя спасшись едва, В седле очутившись, туранцев глава, В пустыню, как ветер, понесся тотчас; Оставил он войско, но жизнь свою спас». Те вести услышав, дружину зовет Кобад, чтобы с ней устремиться вперед, Грозой налететь на туранскую рать, Ее сокрушить и во прах разметать. Он мчится, как пламень, и воинский стан ¹⁰⁶⁵⁰ Шумит, словно в бурю ночной океан. А Заль и Мехраб, жаждой брани полны, Спешат на подмогу с другой стороны. И вот уже яростный бой загремел: Блистание стали, стремление стрел, Стук палиц тяжелых по меди щитов... От грохота мозг разорваться готов. Кровь льется на медь среди этих равнин, Как будто льют киноварь на апельсин. Кровь рыбу, держащую землю, поит; ¹⁰⁶⁶⁰ Прах встал до луны и недвижно стоит. Пласт почвы оторван, взметен: коли счесть, Небес стало восемь, земель стало шесть [326] . На славного сына Заль-Зер посмотрел, Увидел, как ловок он, мощен и смел, И сердце взыграло в груди у отца От славных деяний героя-бойца. Ростем отличился в сражении том: Арканом своим, булавою, мечом Немало и рук, и хребтов, и сердец ¹⁰⁶⁷⁰ Связал, и сломал, и пронзил удалец. Там ратников тысяча сто шестьдесят Погибло; за рядом он скашивал ряд. Туранская рать от Мугана ушла, Поспешно к равнинам Дамгана ушла [327] . Оттуда к Джейхуну спешат седоки, Исполнены горечи, гнева, тоски, Оружья лишась, утеряв пояса... Где стяг и литавры, где строя краса? С пути воротившись, иранцы потом ¹⁰⁶⁸⁰ К царю поспешили, полны торжеством, Не зная, куда им добычу девать, Которую вражья оставила рать. Хвалу Кей-Кобаду, владыке земли, Воители славные произнесли. И доблестный витязь Ростем, воротясь, В шатер к венценосцу явился тотчас, И шах усадил его рядом с собой С одной стороны, а Дестана — с другой.

326

Истоптанная на огромном пространстве яростного боя земля обратилась в пыль, повисшую в воздухе. В результате этого земных поясов-кешверов стало шесть (вместо семи), а в небе прибавилась новая — восьмая сфера. Образ, широко использовавшийся ранними классическими поэтами (Онсори, Моэззи и др.).

327

Муган — территория в северо-западном Иране; Дамган — территория и город в восточном Иране.

[ПРИБЫТИЕ АФРАСИАБА К ОТЦУ]

Меж тем Афрасьяб, с поля битвы бежав, ¹⁰⁶⁹⁰ До первой домчась из речных переправ, Спешит перебраться на берег родной. Проводит семь дней у реки. На восьмой К Пешенгу примчался, досадой горя, И так говорит, укоряя царя: «Владыка, скажи, не твоя ли вина, Что старая вновь разгорелась война? Нарушил ты клятву свою, государь. Не так поступали великие встарь. От рода Иреджа избавишь ли свет? ¹⁰⁷⁰⁰ Яд горек, но противоядия нет. Погибнет один — воцарится другой; Не быть без владыки державе такой. На царство там ныне венчался Кобад, Он жаждою новых сражений объят. У Сама-воителя внук-великан, Ростемом нарек его старый Дестан. Подобен свирепым драконам морским, Сжигающим землю дыханьем своим. Он мчался, не глядя, где спуск, где подъем, ¹⁰⁷¹⁰ Разил булавой, стременами, мечом. Гром палицы воздух наполнил в бою; Горсть праха за жизнь ты бы не дал мою. Разбил он, рассеял наш воинский строй. Досель не рождался подобный герой. Как только увидел мой реющий стяг, К луке привязал свою палицу враг И, словно букашку, меня он с седла Стряхнул — такова его сила была. Но лопнул, не выдержав, пояс мой вдруг; ¹⁰⁷²⁰ Упал я и спасся от вражеских рук. Не сыщется силы подобной у льва; Небес достигает его голова. Воители наши, примчась издали, Меня от того исполина спасли. Ты знаешь, владыка, отвагу мою, Бесстрашье, искусство и ловкость в бою. Но был я былинкой в руках у него. В испуге взирал я на то существо: Он — силою слон, а отвагою — лев; ¹⁰⁷³⁰ Нет разума в нем, только сила и гнев. Горы попирая вершину и склон, Не конь его мчит,а неистовый слон. Стократно мы в шуме грозы боевой Разили того седока булавой. Сказал бы, он весь из свинца сотворен. Иль он из железа, иль каменный он. И горы, и воды, и львы, и слоны С пути его были бы вмиг сметены. Он будто на лов гнал коня своего, ¹⁰⁷⁴⁰ Казалось, сраженье — игра для него. Таким же могучим будь Сам-великал, Давно бы раздавлен был гордый Туран. Ты мира ищи, нет иного пути; Тебе не под силу с ним войны вести. Храбрейший, сильнейший воитель твой — я, Я в трудную пору — опора твоя, А я состязаться с таким не могу. Решайся, и дружбу предложим врагу. Те земли, что Туру даны были встарь, ¹⁰⁷⁵⁰ Когда управлял Феридун-государь, Оставлены нам, ими станем владеть. За старое мстить и не думай ты впредь. А если продлить пожелаем войну — Мир станет нам тесен, погубим страну. О том не суди, что не видел ты сам, Не слуху ты верь, а своим лишь глазам. С Ираном война тебе мнилась игрой, В игре изнемог удальцов твоих строй. На завтра своих не откладывай дел: ¹⁰⁷⁶⁰ Кто знает, каков наш грядущий удел. Рви розы, пока они в полном цвету, Назавтра утратят они красоту. Припомни, как много стремян и подпруг, Блистающих шлемов, щитов и кольчуг, Коней аравийских в уздах золотых, Булатов индийских в ножнах золотых, И сколько воителей нашей, страны Развеяно гибельным вихрем войны: Мужи, как Барман и Гольбад, чей кинжал, ¹⁰⁷⁷⁰ Бывало, и тигров степных устрашал; И доблестный наш богатырь Хезерван, Кого сокрушил булавою Дестан; И войска опора, герой Шемасас, Кого пересилил Карен, разъярясь... Бойцов десять тысяч в сражении том Повержено было свирепым врагом. И хуже того — в прах повержена честь; А чести поверженной вновь не обресть. О царь, оттолкнул ты меня, разлюбил ¹⁰⁷⁸⁰ За то, что я брата во гневе убил; Ты видишь, какое великое зло Безумство, свершенное им, принесло. Врагов, им спасенных, я встретил в бою, Скакавших под знаменем, в ратном строю. Не худо они проучили меня, В борьбе одолев и с позором гоня. Теперь о минувших делах позабудь, Теперь к примиренью отыскивай путь. А если ты мыслью другой покорен, ¹⁰⁷⁹⁰ Войска с четырех к нам нагрянут сторон: Ростем знаменитый, кого превозмочь И солнцу небесному было б невмочь; Карен приведет к нам дружину свою, Досель поражений не знавший в бою; И золотошлемный воитель Гошвад, Под стены Амола водивший отряд; И мудрый советник, кабулец Мехраб, Муж доблестный». Так говорил Афрасьяб. Владыка сквозь слезы той речи внимал, ¹⁰⁸⁰⁰ Дивился, что разума свет засиял Вождю, что свернул он с кривого пути И хочет дорогою правды идти.

[ПЕШЕНГ ПРОСИТ МИРА У КЕЙ-КОБАДА]

Вельможу, известного светлым умом, К Кобаду Пешенг отправляет с письмом, Словесным узором украсив его, Эрженга в посланьи явив мастерство [328] : «Да славится вечный Владыка светил, Что все на земле сотворил и взрастил! Пусть мир Он душе Феридуна пошлет, ¹⁰⁸¹⁰ Царя, основавшего древний наш род. О славный властитель иранской земли, Призыву добра и рассудка внемли! Тур, жаждою власти верховной горя, Иреджа убил, молодого царя. Но речь я теперь не о том поведу; Старинную длить не должны мы вражду. Уже отомщен Менучехром Иредж. Пора отдохнуть от губительных сеч. А тот, Феридуном свершенный раздел — ¹⁰⁸²⁰ Царем, что о правде единой радел, — Должны мы теперь, как и встарь, сохранить, С пути миродержцев былых не сходить. С Хергаха до края, где льется Джейхун, До Мавараннахра весь край Феридун Нам дал во владенье в былые года. Иредж и не думал о нем никогда: Ведь долей Иреджа считался Иран, Что был при разделе отцом ему дан. Коль спор разрешить пожелаем мечом — ¹⁰⁸³⁰ На верную гибель себя обречем. Меч вражий, гнев Божий сразит нас тогда, В обоих мирах нас постигнет беда. Как встарь Феридун совершить повелел Меж Туром, Иреджем и Сельмом раздел — На том порешим, так поделим мы свет. Все царства не стоят столь тягостных бед! Состарился Заль в непрестанных боях [329] , От крови героев багровым стал прах. Но сколько б за землю мы войн ни вели, ¹⁰⁸⁴⁰ Любому отмерят пять рашей земли — Лишь яму, чтоб нас опустили в нее, Когда мы земное пройдем бытие. Тщета — все иное. Лишь горечь и боль Сулит ненасытным земная юдоль. На мир соглашайся, о царь Кей-Кобад! Решенью разумному праведный рад. Джейхун вспоминать мы не станем и в снах. И к нам пусть не войско на быстрых челнах, А вестники дружбы и мира плывут, ¹⁰⁸⁵⁰ И счастливо обе страны заживут». Пешенг, на посланье поставив печать, Дары не замедлил иранцам послать: Алмазный венец и престол золотой, Рабынь, поражающих взор красотой, Блистающих сбруей арабских коней, И множество острых булатных мечей. Примчался и весть от Пешенга посол Вручил Кей-Кобаду. Посланье прочел Владыка и, чуждый коварству и злу, ¹⁰⁸⁶⁰ Такими словами ответил послу: «Не нами нарушена мира черта; Война Афрасьябом была начата. Зло первое некогда Тур совершил, Иранский престол он Иреджа лишил. А ныне бойцы Афрасьяба-вождя В край вторглись иранский, Джейхун перейдя. Что сделал он, вспомни, с Новзером-царем. Ведь звери — и те горевали о нем. Закон человечности он преступил, ¹⁰⁸⁷⁰ Когда мудреца Агриреса убил. Но если, покинув неправедный путь, Решитесь вы дружбу Ирану вернуть — Гонимы тогда вы не будете мной: Обителью не дорожу я земной. Весь край за Джейхуном пусть к вам отойдет, — Быть может, покой Афрасьяб обретет». И мир договором скрепил Кей-Кобад — Вновь древом украсил величия сад. Стремительней тигра примчавшись, посол ¹⁰⁸⁸⁰ С письмом Кей-Кобада к Пешенгу вошел. И вот уже пыль поднялась в облака, Уводит Пешенг и обоз, и войска, И через Джейхун переправился он, И вскоре об этом был шах извещен. Без боя ушел неприятель, и рад Тому несказанно был шах Кей-Кобад. «Царь, — молвил Ростем,—мы в разгаре войны О мире с врагом говорить не должны. Противник о мире не думал сперва — ¹⁰⁸⁹⁰ Его вразумила моя булава». Сказал Кей-Кобад исполину в ответ: «Чти правду, дороже сокровища нет. Я знаю, что враг пораженьями сыт, И лишь потому от сражений бежит. Но если мы честью и правдой сильны, То кривду и ложь мы отвергнуть должны... Отныне считать я твоим повелел От Забулистана до Синда удел. Тебе я вверяю Полуденный край [330] , ¹⁰⁹⁰⁰ В нем царствуй и правдою край озаряй. Мехрабу — Кабула оставь рубежи, И стрелы в отравленной влаге держи. Ведь царства погрязли в раздорах и зле, Хоть место найдется для всех на земле». Велел он дары для Ростема принесть. Бойцу оказал он высокую честь, Венчав его царским венцом золотым, Стянув ему стан кушаком золотым, Земель подарив неоглядную ширь... ¹⁰⁹¹⁰ Склонился пред ним до земли богатырь. И далее речь повелитель повел: «Дестаном пусть вечно гордится престол! Не стоит его волоска целый свет, Он — память о славе исчезнувших лет». Пять мощных слонов, паланкины на них Сплошной бирюзы, цвета струй голубых, И ткань, что узором чудесным цвела, Ларец драгоценный с казной без числа, Всю в злате одежду — владычества знак, ¹⁰⁹²⁰ И в лалах венец, и в сапфирах кушак — Вручил седовласому Залю Кобад, Сказав: «Ты достоин и лучших наград. Коль мира Создатель продлит мне года, Нуждаться не будешь ни в чем никогда». И прочим бойцам, как Карен и Гошвад, Херрад, и Борзин, и могучий Пулад [331] , По мере заслуг повелитель воздал: Кого он достойным даров почитал — Тем золото роздал, щиты и клинки, ¹⁰⁹³⁰ А самым достойным — венцы, кушаки.

328

Эрженг, или Эртенг обычно переводится как «картинная галерея», создатель которой Мани — религиозный реформатор Ирана III в., основатель манихейства, вошел в литературу как образ величайшего мастера-живописца. Основанием такого образа-словоупотребления служат манихейские рукописи, обильно украшенные миниатюрами, в частности изображениями людей.

329

В оригинале: «голова рожденного седым Заля побелела, как снег (чо барф гашт).

330

Здесь Кей-Кобад по существу не устанавливает, а как бы подтверждает инвеституру на владение Систаном-Нимрузом, данную еще Менучехром Саму.

331

Пулад — иранский витязь. Ниже будет отмечен другой Пулад — туранец.

[ПРИБЫТИЕ КЕЙ-КОБАДА В ИСТАХР]

Царь двинулся к Парсу, велик и могуч, — Там был и казны и могущества ключ. Истахр был столицею в те времена [332] , И ею гордились цари издавна. К царю обратили народы свой взор, И он, властелином верховным с тех пор Воссев на кеянский престол золотой, Стал мудро и праведно править землей. Однажды промолвил он славным мужам: ¹⁰⁹⁴⁰ «Все в мире отныне покорствует нам. Коль с мошкой враждует рассерженный слон — Идет против чести и мужества он. Я вижу в одной только правде оплот, Злодейство гнев Божий на нас навлечет. Всем благо несут повеленья мои, Все воды и земли — владенья мои. Сплотились владыки под стягом моим, Народом и войском равно я любим. Живите в согласье, сердца веселя. ¹⁰⁹⁵⁰ Пусть мир осенит города и поля! Кто блага имеет — владей и дари, За блага властителя благодари. А кто достоянья лишен и притом Не может своим прокормиться трудом, — Тем будет источником благ мой дворец, Ведь отдал их мне под защиту Творец». Задумал он царство свое обойти, И вот уж владыка с дружиной в пути. Лет десять он ездил, творя без числа ¹⁰⁹⁶⁰ Открыто и тайно благие дела. Возвел города многолюдные Кей И сотню селений вкруг города Рей [333] . Но стали уж старости когти терзать Владыку, и в Парс он вернулся опять. Воссев на престол, он призвал мудрецов, Седых звездочетов, провидцев-жрецов; Собрал всех воителей славных своих, С волнением в сердце приветствовал их, Погибших бойцов помянув имена... ¹⁰⁹⁷⁰ От царских щедрот расцветала страна. Так, радостен сердцем, ста лет он достиг. Мир много ли видел подобных владык? Стране четырех молодых сыновей Оставил он в память о жизни своей. Он звал: Кей-Кавус, Кей-Ареш, Кей-Пешин — Троих, а четвертого звал Кей-Армин [334] . В довольстве и радости юные дни, Не ведая зла, проводили они. Сто лет украшал Кей-Кобада венец, ¹⁰⁹⁸⁰ Но счастью пришел неизбежный конец. Едва ощутив, что конец недалек, Что сник увядающей жизни листок, Призвал Кей-Кавуса державы глава, О правде и щедрости молвил слова: «В дорогу собрался я, срок мой пришел. Меня схорони и взойди на престол. Давно ль я примчался с Эльборза-горы И други со мной, веселы и бодры? Что счастье! Оно исчезает, как дым. ¹⁰⁹⁹⁰ Кто мудр, не гоняется тщетно за ним. Коль ты справедлив и чужда тебе ложь, Награду в обители горней найдешь. Но если корыстью твой дух полонен И если ты меч извлечёшь из ножен — Ты этим погубишь себя самого, Твой недруг заклятый отнимет его. Горюя и злобствуя жизнь проведешь, За гробом — в пылающий ад попадешь». Так молвил и, землю покинув без мук, ¹¹⁰⁰⁰ Дворец променял он на тесный сундук. К бессмертию не устремляйся в мечтах: Кто б ни был ты — ветер развеет твой прах. Расставшись теперь с Кей-Кобадом-царем, О шахе Кавусе рассказ поведем [335] .

332

Истахр — столица первых Кеянидов; один из анахронизмов «Шахнаме». Основание Истарха (пехл. Стахр), по-видимому, связано с разрушением столицы и дворца ахеменидов в Персеполисе Александром. Неподалеку от развалин Персеполиса и возник Истахр, бывший в сасанидское время религиозным центром Ирана. Мусульманская легенда говорит о неугасимом огне Истахра, погасшем внезапно в ночь, когда родился Мухаммед.

333

Рей (древняя Ragha) — один из древнейших городов Ирана. Упоминается еще в Авесте как одно из мест, созданных Ахурамаздой. В др.-перс. клинописи о нем говорится как о мидийском городе. Упоминается Рей также в библейских апокрифах. Развалины Рея сохранились в нескольких километрах к северу от современного Тегерана.

334

Кей-Ареш — авест. Kavi Arsan, упомянутый как правитель Хузистана и родоначальник парфян-аршакидов; Кей-Пишин — авест. Kavi Pisina, Pisinanh — правитель Парса; Кей-Армин — правитель Кермана.

Таким образом все они упоминаются в предысточниках «Шахнаме» как внуки Кей-Кобада, сыновья его преемника, Apiwanhu, который отсутствует в «Шахнаме».

335

Шах Кавус — (Кей-Кавус) — владыка Ирана. В «Шахнаме» сын и преемник Кей-Кобада, в предысточниках, — его внук или брат. Но дело не только в некотором «генеалогическом» несоответствии «Шахнаме» и предысточников, но в существенном изменении, безусловном снижении образа Кей-Кавуса в «Шахнаме».

Кей-Кавус — в Авесте Кави Усазан — известный и ведам (Усанас Кавйа) — образ значительный. Кей-Кавус — храбрый и мощный носитель фарра, строитель семи чудесных дворцов на Эльборзе, повелевавший дивами Мазендерана. Кей-Кавус, побуждаемый желавшими его гибели дивами, выступает в гордыне против Йездана и временно лишается «фарра». В «Шахнаме» — Кей-Кавус в известном смысле принесен в жертву систанской тенденции вообще, величию Ростема — в частности. Нет чудесных дворцов на Эльборзе. Поход в Мазендеран — выражение безрассудства Кей-Кавуса, а победа над дивами — заслуга только Ростема. В полете Кей-Кавуса на небо больше тщеславия, чем богоборчества. При наличии положительных моментов в образе Кей-Кавуса (величие, справедливость и др.) — подчеркивается его легкомыслие, тщеславие и другие черты, как фон, особенно выделяющий истинную силу и величие систанского дома. Возвеличенье «спасителя Ирана» — Ростема и снижение образа Кей-Кавуса — косвенное отражение народной тенденции Фирдоуси.

КЕЙ-КАВУС [Царствование длилось сто пятьдесят лет ]

Коль выросло древо и плод принесло, Но стало точить его тайное зло, И корень ослаб, и поблекла листва, — Склоняется книзу вершина сперва, А там, как подкошенный, рушится ствол, ¹¹⁰¹⁰ И новый побег уж на смену пришел; В наследие дан ему солнечный сад, Сиянье весны и цветов аромат. Был корень здоров, а в побеге порок, Но этого корню не ставь ты в упрек. Коль сыну владенья отец завещал, О тайнах ему сокровенных вещал, Но слава отцовская попрана им — Не сыном его ты считай, а чужим. С дороги наставника, дерзок и слеп, ¹¹⁰²⁰ Он сбился и кару заслужит судеб. Таков уж обычай в приюте земном, Начал и концов не распутаешь в нем. Кто ложной дорогой стремится вперед, На жалкую гибель себя обречет. Теперь благородному старцу внемли И знания жажду полней утоли. Кавус, унаследовав царский престол, Над краем огромным господство обрел. Склоненную видел страну пред собой, ¹¹⁰³⁰ Бездонную видел казну пред собой: Серег, и запястий, и перстней гора, В венцах золотых самоцветов игра, Несчетных арабских коней табуны... Могуч и богат повелитель страны. Однажды в саду, среди лилий и роз, К устам он наполненный кубок поднес. На троне из золота и хрусталя Властитель властителей, дух веселя, Сидел с храбрецами иранской земли, ¹¹⁰⁴⁰ И пили они и беседу вели. Стал шах похваляться: «Мне равного нет, Властителя, в мире столь славного, нет. Владеть мне пристало всей ширью земной, Никто не дерзнет состязаться со мной». Всё пьет и хмелеет он, так говоря, Дивятся воители речи царя. Явился тут див, по обличью — певец, И стражу сказал: «Проводи во дворец. Из дальнего Мазендерана иду, ¹¹⁰⁵⁰ Играть я умею, я с песней в ладу. Быть может, владыке смогу угодить — Пусть к трону велит он меня допустить». Глава царедворцев, о том извещен, Владыке промолвил, отвесив поклон: «Бродячий певец — у дворцовых ворот Предстать пред тобой дозволения ждет». До трона царя провожали его, Среди музыкантов сажали его. Он руд сладкозвучный настроил тотчас, ¹¹⁰⁶⁰ И мазендеранская песнь полилась: «Да славится солнечный Мазендеран, Да будет он счастьем навек осиян! Там розы не вянут в тенистых садах, Не вянут тюльпаны на горных грядах; Цветет, увяданья не зная, страна, Ни зноя, ни холода — вечно весна. Струится в садах соловьиная трель, Резвится в горах молодая газель, На склонах зеленых весь год проводя, ¹¹⁰⁷⁰ Себе пропитанье весь год находя. И слуха услада, отрада очей — Хрустальной струею звенящий ручей. Дэй-месяц, Бехмен ли, Азер, Фервердин [336] — Не блекнет ковер благодатных долин; В реке отражается зелень лугов, Охотничьи соколы мчатся на лов. Богатого града пленителен вид, Парча златотканная всюду блестит. Прекрасные девы — в венцах золотых, ¹¹⁰⁸⁰ Мужи-удальцы в поясах золотых. Кто не был, кто не жил в том дивном краю, Ни разу не радовал душу свою». Лишь, слух обольщая, та песнь донеслась До шаха Кавуса — душа в нем зажглась. Внезапною жаждою битв обуян, Задумал он вторгнуться в Мазендеран. Сказал он прославленным богатырям: «Мы здесь предаемся веселью, пирам, А воину каждому праздность вредна: ¹¹⁰⁹⁰ Изнеженность, лень порождает она. Джемшида, Кобада и прочих царей Я счастьем богаче и родом старей — Тем большую доблесть мне надо явить. Царю подобает воинственным быть». В смятеньи внимала властителю знать; Кто мог бы тот замысел мудрым признать? Кто с дивами лютыми ищет борьбы? Мужи побледнели, наморщили лбы. Но спорить с владыкой никто не хотел, ¹¹¹⁰⁰ Лишь горестный вздох над толпой пролетел. Гив доблестный, Туc, и Гудерз, и Гошвад, Горгин, и Бехрам, и могучий Пулад Сказали: «Тебе мы покорны во всем. Куда повелишь, за тобою пойдем». Но после, собравшись в полуночной мгле, Властителя речь подвергали хуле И так меж собой говорили они: «Достались на долю нам черные дни. Коль царь не утопит в вине на пиру ¹¹¹¹⁰ Им сказанных слов, вспомнит их поутру — Ирану конец, всем конец нам тогда! Исчезнет вода и земля без следа. Джемшиду служили и зверь и пери, Сиял его перстень светлее зари, — На дивов он все же войной не ходил, Воителей в Мазендеран не водил [337] . Мудрец Феридун, чудотворец святой, Вовек не пленялся подобной мечтой. И если бы нужен был этот поход, ¹¹¹²⁰ То царь Менучехр, не жалея щедрот, Не ведая страха, его б совершил, Навеки бы вражью орду сокрушил. Нам надобно средства искать и пути, Чтоб злую беду от страны отвести». Тус витязям молвил: «О други-бойцы, В сраженьях испытанные храбрецы! От этого горя есть средство одно, К нему обратимся — доступно оно. Воззвание мы с расторопным гонцом ¹¹¹³⁰ Воителю Залю такое пошлем: «Коль голову моешь ты, — пены не смыв,— Спеши к нам на выручку, ум отточив... » [338] Советы его, коль приложит он труд, Путь к царскому сердцу, быть может, найдут. Он скажет: «То сети плетет Ахриман; Не должно вторгаться к волшебникам в стан». А если царя не усовестит Заль — Все сгинет, постигнет отчизну печаль». О многом вождю написали. С письмом ¹¹¹⁴⁰ Помчался гонец на коне огневом. В далекий Нимруз прискакав, наконец, Вошел к ясноликому Залю гонец. Привез он от цвета иранских дружин Посланье: «О Сама прославленный сын! Отчизну сегодня толкают на путь, Что с разумом несообразен ничуть. Коль ты не пойдешь против этих затей, Настанет конец для отчизны твоей. Желанием гибельным царь обуян, ¹¹¹⁵⁰ С пути совратил его сам Ахриман. Властителю мало иранской казны, Что деды скопили, трудясь для страны. Прельстился добычею легкою он, И мазендеранский подай ему трон! Когда хоть мгновенье промедлишь, в поход Тотчас же владыка войска поведет И разом погубит плоды всех трудов, Что нес при Кобаде ты столько годов, Сражаясь по львиному рядом с сынком, ¹¹¹⁶⁰ Который не сыт был еще молоком; Погубит, развеет по ветру, как дым... Губительным замыслом он одержим. Поблекнет державного древа листва...» Заль в горести выслушал эти слова. Он думал: «Кавус своеволен и слеп, Еще не познал он коварства судеб [339] . Над всеми краями вознес он свой трон, К нему благосклонно теченье времен. Пред силой его меченосных дружин ¹¹¹⁷⁰ Трепещет и знатный и простолюдин. Не диво, коль будет со мной он спесив, Совет мой отвергнет, мне боль причинив. А если я эту печаль отстраню И мысль о царе от себя отгоню — Осудит меня всемогущий Творец, И сам повелитель, и каждый боец. Пойду я, подам ему добрый совет. Коль примет — себя же избавит от бед. А если вспылит — я в дорогу готов, ¹¹¹⁸⁰ Оплот мне — Ростем и дружина бойцов». Всю долгую ночь размышлял он во мгле. Лишь солнце венец свой явило земле, Заль-витязь, походный кушак повязав, Собрался с бойцами к владыке держав. Несутся, достигли Ирана уже, И стяг развевается на рубеже. Примчались навстречу желанным гостям, Гив с Тусом, Гудерз, и Горгин, и Бехрам, И каждый, кто носит кольчугу и щит, ¹¹¹⁹⁰ Увидеться с витязем славным спешит. Приблизился Заль, Сама доблестный сын, И спешились главы иранских дружин, От сердца Дестану хвалу вознесли, И с ним устремились к владыке земли. Тус молвил Дестану: «О славный герой! В путь долгий пустился ты ранней порой. На помощь народу Ирана пришел, Покою и неге труды предпочел. Тебе, мы навеки сердца отдаем, ¹¹²⁰⁰ Ведь свет нашей славы — в сияньи твоем». Промолвил Дестан именитым в ответ: «Тому, кто не согнут под бременем лет, Пристало словам престарелых внимать, Наградой — небесная им благодать. Царя нам лишать наставленья не след, Потребен владыке разумный совет. А если разумный совет оттолкнет — Раскаянья горечь он после пожнет». Бойцы отвечают: «Внимать мы хотим ¹¹²¹⁰ Одним лишь разумным советам твоим». Все вместе к цареву престолу пришли, Склонив свои головы долу, пришли.

336

Название месяцев солнечного персидского года: Дей — 10-й месяц, соответствующий декабрю-январю, а также 8-й, 15-й и 23-й дни каждого месяца. Бехмен — 11-й месяц, соответствующий январю-февралю. Азер — 9-й месяц — ноябрь-декабрь, Фервердин — 1-й месяц — март-апрель.

337

Явная натяжка. На дивов войной ходили и Хушенг и Тахмурес. При Феридуне и Менучехре в Мазендеране и Кергесаране совершал свои подвиги Сам. У Фирдоуси возможна еще тенденция возвеличить будущий подвиг Ростема. Может быть с этой елью подчеркивается особая «лютость» дивов Мазендерана.

338

В оригинале «глины не смыв», но речь идет о мыльной (благоухающей — хошбуй) глине, и перевод верен по существу.

339

Дословно: не испробовав из рук судьбы «горячего и холодного» сард о гарм. Обычное народное, закрепленное в литературе, выражение-образ.

[ЗАЛЬ УВЕЩЕВАЕТ КАВУСА]

И первым Дестан показался в дверях, За ним — храбрецы в золотых поясах. Беспечно на троне своем восседал Кавус — приближения витязя ждал. И руки к груди поднеся и склонясь, К престолу владыки приблизился князь. Он молвил: «Иранской земли властелин, ¹¹²²⁰ Знатнейший из знатных, водитель дружин! Не видел престол венценосца, как ты, Ничья так не светит звезда с высоты. Правь счастливо миром, чтоб ныне и впредь Тебе справедливостью в мире греметь». Владыка Дестана приветом почтил И рядом с собой на престол усадил. О трудном пути расспросил его шах, О сыне, о славных забульских мужах. Промолвил тогда властелину Заль-Зер: ¹¹²³⁰ «О царь-победитель, величья пример! Мы счастливы славой и счастьем твоим, Гордимся, владыка, всевластьем твоим». И после Дестан сокровенную речь Из плена решился на волю извлечь. Сказал он: «О славный владыка царей, Достойный великой державы своей! Печальною вестью повергнут я в дрожь: На Мазендеран ты войною идешь. Не делал того ни один властелин, ¹¹²⁴⁰ Хоть правил здесь шах до тебя не один. Давно уж веду я годам своим счет, Кружащийся вижу давно небосвод; Ни царь Менучехр, повелитель бойцов, Оставивший много богатств и дворцов, Ни Зов, ни Новзер, ни мудрец Кей-Кобад, Из коих был каждый могуч и богат, — Владыки, чей грозен был воинский стан, Войной не ходили на Мазендеран. Ведь там обитают волшебник и див, ¹¹²⁵⁰ Себя колдовством от врагов оградив. Не должно мужей и богатства губить, Ты чары такие не сможешь разбить. Пред ними бессильны железо и медь, Их знаньем и золотом не одолеть. Народ не одобрит того, кто пойдет В подобный, бедою грозящий, поход. В тот край колдунов не веди ты войска; Цари не решались на это века. Хоть саном ты каждого выше бойца, ¹¹²⁶⁰ Но все мы равны перед ликом Творца [340] . Воителей кровь проливая ручьем, Ты древо взрастишь, где созреет потом Плод горький — людские проклятия. Встарь Не делал того ни один государь». На это Дестану сказал Кей-Кавус: «Внимая тебе, я охотно учусь. Но мне Феридун и Джемшид — не чета; Я выше, была у них сила не та. Пускай Менучехр и Кобад-властелин ¹¹²⁷⁰ На Мазендеран не водили дружин. Казна моя больше, сильнее войска И сердце смелей. Мир — во власти клинка. Поднимется меч — завоюет он свет. Оружие в ножнах держать нам не след. Я славы воинственной не уроню, Нагряну, врагов залучу в западню, Добьюсь, чтобы дань им на плечи легла, Иль Мазендеран разорю я до тла. В глазах моих жалки, поверь, и смешны ¹¹²⁸⁰ Все лютые дивы и все колдуны. Известье услышишь ты вскоре, клянусь, Что землю очистил от них Кей-Кавус. Ты вместе с Ростемом правь нашей страной, На страже Ирана незыблемо стой. Создатель направит десницу мою, И дивы добычей мне станут в бою. Откажешь в подмоге — тебе все равно Решенье мое изменить не дано.» Когда эти речи Дестан услыхал, ¹¹²⁹⁰ Ни складу, ни ладу он в них не сыскал. Ответил воитель: «Слуга я царю, Заботясь о благе твоем, говорю. Неправда ли, правда ли в слове твоем — Идем за тобою, за нашим вождем. Я душу избавил от бремени дум — Излил тебе все, что подсказывал ум. От смерти ведь нам не уйти все равно, Всевидящий рок ослепить не дано. И если беда сторожит на пути — ¹¹³⁰⁰ Руки провидения не отвести. Желаю, о царь, чтоб избегнул ты бед, Чтоб вспомнить тебе не пришлось мой совет, Чтоб жгучего ты не изведал стыда. Будь вере и правде привержен всегда!» Охвачен тревогой, душой омрачась, Простился с Кавусом Дестан и тотчас Покинул чертог молодого царя. Померкли для Заля луна и заря. И витязи вышли за ним по пятам: ¹¹³¹⁰ Гив доблестный, Тус, и Гудерз, и Бехрам. Гив молвил Дестану: «Хотелось бы мне, По воле Творца, очутиться в стране, Где нас никогда не настиг бы Кавус. Владыкой он быть недостоин, клянусь. Да будет нужда от тебя далека, И алчность, и смерть, и злодея рука! Земную не раз мы изъездили ширь; Везде прославляют тебя, богатырь. Знай, после Творца, весь иранский народ ¹¹³²⁰ В тебе свой единственный видит оплот. Хвала! Не жалея для витязей сил, Ты столь утомительный путь совершил». Умолкли бойцы, и, обняв их, Дестан К себе воротился в далекий Систан.

340

Характерное положение: владыка Ирана — в своем роде primus inter pares — «первый среди равных»

[ПОХОД КАВУСА В МАЗЕНДЕРАН]

Лишь только, с иранской столицей простясь, Умчался с дружиною доблестный князь, Царь Тусу с Гудерзом огромную рать Велел снарядить и в поход выступать. Лишь солнца лучи разогнали туман, ¹¹³³⁰ Идти приготовились в Мазендеран. Милада назначив главою страны [341] , Хранителем перстня, венца и казны, Наказывал царь: «Коль нагрянут войска, До времени не обнажай ты клинка. Клич кликни Ростему и Залю в те дни: Оплот государства и войска — они». Наутро кимвал загремел, и в поход С Гудерзом и Тусом дружина идет. Путь долгий свершив, предводитель Кавус ¹¹³⁴⁰ Раскинул свой стан у горы Эсперуз [342] . Для отдыха место властитель избрал, Где солнце спускается будто в провал, Где яростных дивов давнишний приют, Куда и слоны забрести не дерзнут [343] . Парчой златотканной скала убрана, Разносится благоуханье вина. У царского трона уселись бойцы, Ирана прославленные храбрецы. Сидели они допоздна за вином. ¹¹³⁵⁰ А ранней зарей, освеженные сном, Сошлись они снова. Увидел их шах В шеломах стальных, в боевых поясах. Царь, Гива позвав, повелел ему рать В две тысячи смелых бойцов отобрать, Чьи тяжкие палицы бьют, как таран, Кому покорился бы Мазендеран. «Кто вам бы ни встретился, стар или млад, Пусть жизни лишит его острый булат. Сожгите их села, чтоб мрачная тень ¹¹³⁶⁰ Пред ними затмила сияющий день. Пока еще вести о вас не дошли До дивов — сметите нечистых с земли». Гив шаха оставил и двинул бойцов, В борьбе закаленную рать удальцов. И с ним, занеся булавы и клинки, Напали на Мазендеран седоки. Он всех истреблял беспощадной рукой — И мать, и младенца, и старца с клюкой; Сжигая и грабя жилища подряд, ¹¹³⁷⁰ Лил в мед благоденствия гибельный яд. Раскинулся город, как рай, перед ним, Пленяя невиданным блеском своим. На улицах и площадях городских Толпятся мужи, блещут серьги на них. В алмазных уборах, нарядны, стройны, Красуются девы, свежее весны. Сокровища всюду: там — клад золотой, Здесь — лалы и жемчуг слепят красотой, На пастбищах тучных обилье скота; ¹¹³⁸⁰ Везде, как в раю, благодать разлита. И весть Кей-Кавусу посланец несет О городе полном волшебных красот. Сказал он: «Будь радостью тот осиян, Кто к раю приравнивал Мазендеран! Ты скажешь, не город — языческий храм [344] , Цветами, парчой все украшено там. Ланиты у гурий, что рдеющий лал, Не соком ли роз их Резван омывал?» [345] Неделя прошла, и карающий меч ¹¹³⁹⁰ Отброшен. Наскучило грабить и жечь. [346] Властителю Мазендеранской земли О вражьем нашествии весть принесли. Тревога и скорбь у владыки в душе, И вот что услышал див лютый Сендже [347] : «Как солнце проносится сквозь небосвод, Пусть конь тебя к Белому диву несет! Поведай, что двинул нежданно Иран Огромное войско на Мазендеран. Злой пламень войны эта рать разожгла, ¹¹⁴⁰⁰ Всю нашу страну разорила до тла. Ведет их Кавус, покоритель земель, С ним витязей много, безвестных досель. Коль тотчас на помощь сюда не придешь, Ты в Мазендеране живых не найдешь». В дорогу собрался Сендже в ту же ночь; И в полночь и в полдень скача во всю мочь, Примчался к могучему диву тому, Владыки наказ повторяет ему. Див Белый ответ повелел передать: ¹¹⁴¹⁰ «Не должно царю в безнадежность впадать. Примчавшись, раскину я воинский стан, Ходить отучу их на Мазендеран». С такими словами Див Белый встает, Подобно горе подперев небосвод. В ту ночь угадали иранцев войска: Ползет на них туча, темна и тяжка. И негра чернее, чернее смолы Стал мир от внезапно нахлынувшей мглы. Над войском раскинулся дымный шатер, ¹¹⁴²⁰ Во мраке терялся испуганный взор. Из тучи посыпались камни, как град; Рассеян иранских воителей ряд. Кто смог, тот умчался в родимый предел, Пеняя на шаха. Лишь мрак поредел И встал над землею сияющий день — Властителя очи окутала тень. С ним вместе уже не увидели дня Две трети иранцев, Кавуса кляня. Казна отнята, меченосцы в цепях, ¹¹⁴³⁰ И счастьем покинут, терзается шах. Но дальше сказанью внемли моему: Само удивленье дивится ему! Царь вымолвил, горем измучен вконец: «Нет клада ценней, чем советник-мудрец. Отверг я Дестана разумный совет. Увы! Стал поход мой источником бед». Неделя в мученьях таких прожита, И всех поразила уже слепота. «Эй, царь Кей-Кавус! — Белый див заревел, — ¹¹⁴⁴⁰ Бесплоднее ивы твой жалкий удел. Над всею землей ты господства алкал, Ты мазендеранских сокровищ искал; Как бешеный слон, верил силе своей, Не думал, что есть полководцы сильней. Тебя уж не тешил венец золотой, Свой ум одурманил ты злобной мечтой. Немало ты мазендеранцев сгубил — Пленил или палицей тяжкой убил. Могущество Белого дива ужель ¹¹⁴⁵⁰ Тебе, гордецу, неизвестно досель? Теперь от возмездия ты не уйдешь, Чего добивался, сполна обретешь». Двенадцать он тысяч бойцов отобрал; У каждого — гибель сулящий кинжал. Приставил их пленных иранцев стеречь. Велел заточенных на муки обречь; Их скудною пищей кормить, чтоб они Влачили в убожестве горькие дни. Немало алмазов, престолов, венцов ¹¹⁴⁶⁰ Отняв у Кавуса, у пленных бойцов, Сокровища эти он тут же вручил Эрженгу, начальнику воинских сил [348] . «Вези, — повелел он, — все это царю, Ему передай, что теперь говорю: «Пришельцы повергнуты мною во прах — О царь, не кори Ахримана в сердцах. Уже исполины иранской страны Не видят ни солнца, ни ясной луны. Казнить не хочу их: изведавши взлет, ¹¹⁴⁷⁰ Пусть ныне узнают паденье с высот. Пусть гибнут в мученьях, свой жребий кляня, — Никто не придет к ним до смертного дня». Эрженг лишь услышал от дива наказ, К властителю Мазендерана тотчас С конями, с рабами, с добычей большой, Как ветер, помчался, ликуя душой. Тогда восвояси умчался и див, Бег солнца стремительный опередив. А в Мазендеране, измучась от уз, ¹¹⁴⁸⁰ В содеянном каясь, томился Кавус.

341

Милад — иранский богатырь, сын Горгина.

342

Эсперуз — название горы, «очень высокой», как говорят средневековые словари, но не сопоставляемой с какой-нибудь реальной вершиной.

343

Стих дан в переводе по варианту. В основном тексте Вуллерса говорится не о слонах, а о дивах.

344

В оригинале ботхане — кумирня с изящными статуэтками-кумирами.

345

Резван — в Коране имя хранителя-привратника райских садов.

346

У Фирдоуси в ряде мест сквозит осуждение этой «агрессии» Ирана, войны без повода, ради войны хотя бы против дивов.

347

Сендже — собственное имя демона.

348

Эрженг — здесь мазендеранский предводитель, причисляемый к демонам.

[ПОСЛАНИЕ КАВУСА ЗАЛЮ И РОСТЕМУ]

И вот удрученный властитель призвал Гонца верхового, ему приказал Умчаться, как птица, исчезнуть, как дым. Дестану отправил известие с ним: «Смотри, что злосчастному мне суждено: Венец и престол — все во прахе давно. Богатства несметные, воинский строй, Цветущему саду подобный красой, — Похищены дивом; гнев Божий суров — ¹¹⁴⁹⁰ Все словно смело дуновеньем ветров. Погасла звезда, свет померк и в очах, Престол и корона повержены в прах. В когтях Ахримана я бьюсь, чуть дыша. И с телом расстаться готова душа. Теперь, вспоминая о слове твоем, Я тяжко вздыхаю и ночью и днем. Внимать не хотел я советам благим — И сам скудоумьем погублен своим. Мы ждали победы, но ждет нас беда, ¹¹⁵⁰⁰ Коль ты не примчишься с дружиной сюда.» К Дестану, как ветер, гонец поскакал, Поведал о том, что видал и слыхал. А тот, вне себя от услышанных слов, Известие скрыл от друзей и врагов. Страшился он, в скорби поникнув главой, Грозившей отчизне судьбы роковой. Заль молвил Ростему, раздумьем объят: «Пора тебе вынуть из ножен булат. Вступиться нам должно за славный венец; ¹¹⁵¹⁰ Пирам и веселью отныне конец. Ведь в пасти дракона — владыка владык, День горести черной иранцев постиг. Ты Рехша теперь оседлать поспеши, Всесильным мечом злую рать сокруши! На то ведь Творцом тебе силы даны. Чтоб эту беду отвести от страны. Мне двести уж с лишним исполнилось лет, Твой ныне черед добиваться побед. Владыку Ирана от смерти спасет Сей подвиг, и славу тебе принесет. ¹¹⁵²⁰ Пока не повергнешь ты дьяволов тех, Забудь о покое, не ведай утех. Мечтанья и сны от себя отгони, Встань, барсовой шкурою грудь оберни. Кто в битве увидел стрелы твоей взлет, Покоя вовек для себя не найдет. Ты кровью и море окрасишь в боях, Ты кличем и гору низвергнешь во прах. К Эрженгу и Белому диву спеши, ¹¹⁵³⁰ Лиши их надежды и жизни лиши. Царя-супостата во прах головой Повергни тяжелой своей булавой». Промолвил Могучий: «Дорога долга. Скажи, как скорее настигнуть врага?» Ответ был: «В тот край две дороги ведут. Сулят они обе тревоги и труд. Шел первой Кавус, и она подлинней; Другую минуешь в четырнадцать дней. Там дивы и львы, наводящие страх, ¹¹⁵⁴⁰ От страха не раз потемнеет в глазах. Иди по второй без оглядки. В борьбе Создатель миров да поможет тебе! Нелегок тот путь, но на Рехше его Проедешь: отважного ждет торжество. Вседневно, лишь тьму одолеет рассвет, Молиться я стану, чтоб правый Изед Вновь дал мне на стан богатырский взглянуть, На мощные плечи и мощную грудь. А если б Творец положить захотел ¹¹⁵⁵⁰ В бою молодой твоей жизни предел — Кому же от смерти укрыться дано? Лишь то совершится, что нам суждено. Окончит могилой свой путь человек, Какой бы ему ни отмерен был век. Когда почитали при жизни тебя, То с жизнью расстанешься ты, не скорбя». Родителю славному молвил Ростем: «Твоим покорюсь я велениям всем. Однако же, как мудрецы говорят, — ¹¹⁵⁶⁰ Самим поспешать нам не следует в ад. Жизнь — дар драгоценный; кто им дорожит, Тот броситься в львиную пасть не спешит. Иду я, напутствуй Ростема-бойца! Защитою будет мне имя Творца. Готов за владыку я душу отдать; Я с чарами злыми смогу совладать; Мужей привезу уцелевших, и царь Слуг преданных царству найдет в них, как встарь. Див Белый мной будет в сраженьи убит, ¹¹⁵⁷⁰ И ярый Сендже, и неистовый Бид. Творцом всемогущим ,клянется Ростем, Что будут служить ему панцирь и шлем, Доколе с Эрженгом не кончит он бой, Врага на аркане влача за собой, Пока не падет ненавистный Пулад [349] , Копытами Рехша могучего смят». Надел шкуру барса и выпрямил грудь; Заль доблестный благословил его в путь. И слоноподобный на Рехша вскочил, ¹¹⁵⁸⁰ Спокойный, веселый, исполненный сил. Пришла Рудабе, слезы льет из очей, И горько Дестан зарыдал вместе с ней. Ростема обняв, хороша, как луна, «Меня покидаешь, — сказала она, — Меня обрекаешь грустить и рыдать — Чего же тебе от Создателя ждать?» «О добрая мать! — ей Ростем отвечал, — Не я этот путь для себя назначал; Отмечен я свыше такою судьбой, ¹⁵⁹⁰ Творцу поручи меня с жаркой мольбой» [350] . В слезах, изливая друг другу любовь, Простились. Кто знает, увидятся ль вновь? Да, жизнь преходящею создал Творец, Мгновений ее не считает мудрец. Восславь же Создателя мира, любя, Коль день злополучный минует тебя.

349

В оригинале: пулад-е ганди, что обычно осмысляется как Пулад, сын Ганди. Может быть, вернее было бы перевести «облачный — подобный облаку, туманообразный Пулад» (ганди в нарицательном значении — облако), что подходит для демона.

350

Эпизод прощания Ростема и Рудабе дан в соответствии с эпической традицией (ср., например, прощание Феридуна с матерью).

[СЕМЬ ПРИКЛЮЧЕНИЙ РОСТЕМА] [351]

[Приключение первое]

[Битва Рехша со львом]

Так витязь Нимруза расстался с отцом, С прославленным в мире могучим бойцом. Ночь темную всадник за день почитал, — ¹¹⁶⁰⁰ За сутки двухсуточный путь пролетал, Скача неустанно на Рехше своем И чёрною ночью и солнечным днем. Ростема томил уже голод. Вдали Он стадо онагров увидел в пыли. Сжал Рехшу бока в нетерпеньи седок, Онагра он травит и тот изнемог. Аркан, резвый Рехш и Ростем-исполин — Спастись не сумел бы тут зверь ни один. — Метнул свой невиданно-длинный аркан ¹¹⁶¹⁰ И тотчас онагра поймал великан. Вот искру стрелой своей высек Ростем, Из сучьев костер распалил и затем, Добычу добив и зажарив в золе, Уселся один пировать на земле. Ел мясо, откидывал кости: ни стол Ему тут не надобен был, ни котел. Усталого Рехша Ростем расседлал, Свободно пастись резвоногому дал, И в чаще уснул: мирным кровом он счел ¹¹⁶²⁰ Обитель опасностей, логово зол. Скрывался в тех зарослях лев: никогда И слон не посмел бы забраться туда. Во мраке полночном к берлоге своей Вернулся лютейший из лютых зверей. И видит: спит витязь, подобный слону. К стерегшему богатыря скакуну Лев ринулся: раньше схвачу, мол, коня, А там и седок не уйдет от меня. На Рехша напал, но сверкающий конь, ¹¹⁶³⁰ Весь вспыхнув от ярости, будто огонь, Ногами передними зверя сразил И в спину сраженному зубы вонзил. Сломил он свирепого рассвирепев, Был в клочья растерзан поверженный лев. Ростем сильнорукий, проснувшись едва, Близ Рехша увидел убитого льва И молвил: «О Рехш безрассудный, почто Ты бился со львом? Как решился на то? Когда бы тебя одолел он в бою, ¹¹⁶⁴⁰ То шлем боевой и кольчугу мою, Тяжелую палицу, лук и аркан Как пеший понес бы я в Мазендеран? Очнулся б я раньше от сладостных грез — Сражаться б со зверем тебе не пришлось». Зевнул, и уснул, и проснулся с зарей Боец именитый, могучий герой. Лишь солнце взошло из-за горных вершин, Пресытился сном молодой исполин. Скребницею вычистил Рехша, взнуздал, ¹¹⁶⁵⁰ Хвалу всеблагому Йездану воздал.

351

В оригинале хафт х[в]ан, что можно было бы перевести «семь привалов Ростема». Обычно переводится «семь подвигов», но, как видно, не все «приключения» — подвиги лично Ростема: «герой» первого —Рехш, эпизод с колдуньей — не подвиг и т. д. Подвиги Ростема во многом совпадают с семью подвигами другого любимого героя народных сказаний — Исфендиара. Можно предположить, что цикл подвигов Ростема — повторный.

[Приключение второе]

[Ростем находит источник]

Дорогу он видит и мчится вперед, Не ведая, что на пути его ждет. Безводная степь, изнуряющий зной — Испечься тут впору и птице степной. Сжигают пустыню потоки лучей, Сказал бы ты, стелется пламя по ней. От зноя и жажды скакун изнемог, И вымолвить слова не может седок. С коня соскочил и, как будто в бреду, ¹¹⁶⁶⁰ Бредет и шатается он на ходу. В зыбучих песках ни тропы, ни пути; Он видит — спасенья нигде не найти И молит: «О правый, святой Судия! Взываю к Тебе, Избавителю, я. Коль труд мой усердный угоден Тебе, Я счастьем великим обязан судьбе. Я к цели, все силы собрав, устремлюсь, Чтоб смерти избег венценосный Кавус, Чтоб витязи наши из вражьих когтей ¹¹⁶⁷⁰ Ушли невредимы по воле Твоей. Ты грешникам бедным грехи отпусти, Рабов твоих, кару понесших, прости!» Так молвил и рухнул на землю в тоске Могучий герой. На горячем песке, С запекшимся ртом, неподвижен и нем, Лежит, изнывая от жажды, Ростем. Вдруг мимо лишенного сил смельчака Косуля промчалась, стройна и легка. Объят изумленьем, подумал герой: ¹¹⁶⁸⁰ «Ужели поблизости есть водопой? Нет, это должно быть всевышний Творец Мне милость Свою ниспослал, наконец». Все силы, на меч опершись, он собрал, По воле йездановой на ноги встал. Бредет за косулей, одною рукой Сжимая свой меч, а поводья — другой. Вдруг в сердце пустыни сверкнула вода, Косуля свой бег устремила туда. Могучий, глаза к небесам обратив, ¹¹⁶⁹⁰ Промолвил: «О Ты, что велик и правдив! Косули уже у ручья не видать, Твой промысел это, Твоя благодать». Под бременем тяжким кручин и забот Йездану молись, Он твой верный оплот. А кто от Владыки, создавшего свет, Душой отвратится, в том разума нет. Живительной влаги Ростем напился И молвил: «Косуля моя! Небеса Тебя да хранят от безжалостных псов ¹¹⁷⁰⁰ Пасись средь зеленых лугов и лесов! Стрелок, что мишенью тебя изберет, Пусть лук изломает, с досады умрет! Тобой богатырь слонотелый спасен, А ждал уже смертного савана он. Его не вмещала драконова пасть, А в зубы шакалу пришлось бы попасть. И весть полетела бы к недругам всем, Что в клочья растерзан воитель Ростем». Как только его отзвучала хвала, ¹¹⁷¹⁰ Избавил он Рехша от ноши седла, Омыл ему тело прозрачной водой, И тот засиял, словно луч золотой. Коня напоив и наполнив колчан, Охотиться вышел боец-великан; Онагра, большого, как слон, повалил, Сняв кожу, на части его разделил, И жаркий, как солнце, костер он разжег, И тушу обмыл и на углях испек. Уселся и всласть пировать принялся, ¹¹⁷²⁰ Отламывать кости, жевать принялся. Затем из ключа напился он опять, И тут захотелось Могучему спать. Горячему Рехшу промолвил Ростем: «Ни с кем не дерись, не дружись ты ни с кем. Коль явится недруг, меня разбуди, Один против дивов и львов не ходи». Замолк и уснул богатырь у огня, Пастись до рассвета оставив коня.