Шаман-гора

— Вот я и говорю, можа ишто какой прибыток принесли? Чтобы родителев своих порадовать. Да его покаместь не видно? Время не приспело? — гнул свою линию мужичок.

— Кто про что, а вшивой про баню. Что, дедушка, самому не могётся, дак решил ажбы побрехать про эвто самое дело? — под дружный хохот крестьян ехидным голосом поинтересовалась мать Катерина.

— Дак ничего, просто интерес меня взял. Неужто мужики у тех кунхузов такие хилые?

— Накось, выкуси, — сунула в его сторону кукиш Катерина.

— Не дождёсси.

В разгар дискуссии на тему «секс в плену» подошёл Степан.

— Об чём спор, односумы? — весело крикнул он.

— Да обчество интерес имеет, отчего же эти самые кунхузы своим трохвеем не попользовались? — подал голос вредный мужичонка.

— А ты бы желал, чтобы попользовались? — сразу вник в суть дела казак. — Дак вот, папаша, не обольщайся, не попользовались. Они ведь девок не в жёнки, а на продажу уворовали. А баба в цене супротив девки в два раза дешевлее.

— Эвто пошто же? — перевела разговор в другую плоскость пожилая женщина. — Пошто девкам такое уважение?

— Дак новый товар завсегда дороже залежалого, — серьёзно пояснил Степан. — А ты, мать, не боись, тебя не уворуют. Ежели бы лет сорок назад. Тогда да, шансы были, — под общий хохот закончил казак.

Я нашёл глазами Луизу. Девушка стояла, нервно прикусив губу. Наши взгляды встретились, и я ободряюще улыбнулся ей краешками губ. В ответ она послала взгляд, полный любви и признательности.

Между тем послышались голоса с призывами прекратить прения и приступить к банкету. Эти призывы были встречены единодушной поддержкой.

— Господа служивые, окажите уважение. Милости просим к нашему столу, — с поклоном обратился к нам отец бывших невольниц.

— Это можно, — разгладил усы Степан. — Окажем, Михайло, обчеству уважение?

— Отчего ж не оказать? Окажем, — ответил я, стараясь подпустить голосу побольше солидности.

Мы со Степаном чинно проследовали к накрытому столу и с чувством собственного достоинства уселись на почётные места во главе стола. Мужики и бабы без суеты расселись рядом.

На столе стояли нехитрые закуски и самогон.

— Со свиданьицем, господа служивые, — поднял свою кружку Болдырев. — А мы ужо и не чаяли свидеться.

— Спасибо вам, робяты, за дщерей моих. Что не отдали вы души христианские на поругание нехристям поганым, — прослезился Устюгов Демьян.

— Бросьте, дядька Демьян, нешто мы нелюди? Давайте лучшее выпьем за встречу, — заскромничал Степан.

Мужики радостно загомонили и застучали кружками, женщины, чопорно поджав губы, слегка пригубили спиртное и все как одна поморщились, после чего все дружно заработали ложками.

Я смотрел на окружавших меня людей, которые за время путешествия стали частью моей жизни, и тёплая волна подкатывала к груди. Эти чуть наивные, с крестьянской хитринкой и основательностью люди стали для меня родными.

Мужики рассказывали о том, как им было без нас несладко во время штормов и непогоды. О том, что никто не верил, что мы зазря пропадём. Что с верой в наше возвращение оставили на берегу лодку. И мы, вон какие, и сами вернулись, и девок в обиду не дали. Да ещё и имуществом разжились.

При последних словах мы с Луизой переглянулись и заговорщицки друг другу улыбнулись, девушка чуть заметно покраснела.

Нас связывала тайна. Тайна моей доли золота.

…Когда мы увидели хвост каравана и как последний плот завернул за излучину Амура, я попросил Степана причалить к берегу.

Там у приметного утёса я и захоронил золото, при этом рядом со мной находилась Луиза. Не зная, долго мне придётся гостить в этом столетии или нет, я решил подстраховаться и посвятить в тайну золота Луизу. Может быть, со временем она или её дети найдут достойное применение нашему трофею.

Я невольно улыбнулся, вспоминая, как мы с Луизой хоронили клад. Когда я пригласил её прогуляться для оказания мне некоторой помощи, то её лицо выражало степень крайней нерешительности. Одно дело оказывать друг другу знаки внимания и позволять некоторые вольности ночью и совсем другое — днём, когда ты оказываешься под прицелом любопытных глаз, которые как бы вопрошают: а чего это вы там удумали?

Её взгляд беспомощно метнулся на Катерину с Капитолиной.

Те, оставляя право выбора за девушкой, отвели глаза в сторону.

— Да не бойся ты, — не выдержав, рассмеялся я. — Клянусь, что ни к каким непристойным глупостям склонять тебя не буду.

— Ты, ежели что, шумни, — чересчур серьёзным голосом разрядил обстановку Степан. — Мы все зараз прибёгним.

— Да ну вас, — Луиза решительно тряхнула косой и первой направилась в лес.

Едва мы укрылись за стеной из зелени, как она резко повернулась и бросилась ко мне на шею. Не ожидая такой стремительности, я еле удержался на ногах.

— Мишенька, — шептала она в перерывах между долгими поцелуями, — любый мой… Ну отчего, отчего в мире всё так несправедливо устроено? Отчего Всевышний посылает нам эти испытания?

От такого напора и неистовости в её словах я, признаться, даже опешил и совершенно забыл, зачем мы вообще пошли в лес.

А может быть, именно за этим? Отвечая на её искренние поцелуи и чувствуя, как упругое трепещущее тело становится податливым, я подумал: «Вот, чертовка, как она умело и даже с долей возмущённой невинности морочила всем головы и отказывалась от прогулки в лес. О, женщины, и имя вам коварство! По-моему, кто-то это уже говорил? Но зато как верно подмечено». Вдруг другая, более практичная, мысль — золото! — вернула меня к действительности. Оно всё ещё у меня за спиной. И каким бы захватывающим не было наше теперешнее общение, в первую очередь следовало заняться кладом.

Я, не без душевных мук, осторожно высвободился из горячих объятий девушки. Встретив её недоумённый обиженный взгляд, я неловко пробормотал: — Тут это… тут такое дело…

Затем торопясь и чистосердечно поведал о нашей со Степаном удаче. Глаза Луизы испуганно взметнулись вверх.

— А зачем ты мне об этом говоришь?

Крестьянская девчонка, с ранних лет отведавшая, как тяжек пот физического труда, умевшая за копеечное вознаграждение трудиться от зари до зари… Откуда ей было знать настоящую цену свалившегося к её ногам богатства? А кроме всего-прочего, молодость бескорыстна. Молодость прекрасна тем, что ей свойственны совершенно другие порывы и желания. Во всяком случае, так воспитывали нас.