Шаманский бубен луны

— Я нарисовала.

— Не вижу, — парировала Ася, попыталась отобрать кисточку, — дай-ка, я сама тебя доделаю, будешь у нас не амазонка, а Пеппи Длинныйчулок или Марфушка из Морозко.

— Я Бородулиной все скажу, — захныкала Кувайцева.

Ася на секунду опупела. Ее пугают Бородулиной? Или она ослышалась?

— А кто у нас Бородулина? Ведьма?

Кувайцева растерялась, кончиком кисточки почесала затылок, другим — лицо, под носом осталась рыжие полосы усов. Ася улыбнулась, Кувайцева этой улыбки не выдержала и стала задом уходить между партами.

Глянула на часы. До конца шестого урока пятнадцать минут. Интересно, пацаны готовы? Девчонки выперли их из класса, так что они переодевались в мужском туалете. Пошла в столовую, где должен был проходить конкурс.

— Мурзина, — окликнула Риата Георгиевна. — Какая ты красавица!

Ася смутилась, крутанулась. По коридору разлилась цветочная поляна.

— Роскошно! — Элегантно поаплодировала директриса, потом приложила руки к груди. — Господи, как бежит время. Вы взрослеете, мы стареем.

Ася схватила кураж и пошла по темному длинному коридору как по подиуму. Наверное, со стороны это кривляние смотрелось глупо, но Ася от души чудачила и была уверена, что директриса поймет все правильно.

Так как народу собралось много, КВН перенесли в спорт зал. Две команды пацанов выстроились друг против друга. Наши «Петушки» — волосы начесаны хохолками. У некоторых непослушно топорщились в разные стороны. Пять баллов за ржаку. Ашники назвались «Динамо», в спортивных куртках, брюках. Ноль баллов за костюм, все-таки это не спортивное соревнование.

Приветствия, речевки, представление жюри. Ася чуть сознание не потеряла, когда Риата Георгевна одним из членов жюри объявила Свету Светличную. У Аси аж дыхание перехватило — никак не могла вдохнуть-выдохнуть, только сурово глянула на Шилкова. Тот тоже стоял бледный, сгорбленный, словно его пнули в живот, и он не мог разогнуться.

Светличная выползла из-за стола жюри, брякнула пару слов, отступила на шаг и натолкнулась на десятиклассника Гришковца, надежду школы, медалиста, победителя олимпиад и бла-бла-бла. Наверное, он уже слетал в космос, но Ася прослушала. Директриса, устав перечислять его регалии и достоинства, дала Гришковцу слово. Он громко объявил условия конкурса. Все примитивно и банально: быстрее бегайте, выше прыгайте, громче пойте.

Первое состязание — по перетягиванию каната — «бешники» уступили «ашникам». Ну и понеслось, после третьего номера разрыв увеличился на четыре очка, — наши проигрывали. Четвертый конкурс — стихи, заявлен Шилков. У них — Грачев. Читали одинаково, смущались, запинались. В общем, никакого очевидного перевеса. Поднялись таблички: Шилков — четыре, четыре, четыре…три! Светличная гадина! Показали результаты ашников — четыре, четыре, четыре…пять! Зал взорвался овациями. И вновь Светличная, сука.

— Успокой свою. — Пихнул Борзин Шилкова в бок. — Я думал нам повезло, в жюри блат…

Шилков кисло улыбнулся и все поняли, что ему хуже всех.

За салат жюри поставили «Петушкам» две пятерки, одну за вкус, вторую за украшение, все радостно кивнули Асе, поблагодарили так. Ася пожала равнодушно плечами, в салате она не сомневалась. За морковный салат «Динамо» — четыре, три. Ах-ха-ха. Классно вас продинамили! Девчонки ашники вскочили в гневе. Особенно старалась Леонтьева. Побежала к жюри, стала требовать пересмотра оценок. Риата Георгиевна сняла еще бал, за давление на судей. Следующий конкурс пропал по вине Аси. Но зачем, спрашивается, надо вызывать в центр зала и спрашивать, из чего она делала печенье. Понятно же мука, сахар, сливочное масло. Мать особо расстраивалась по поводу сливочного масла, требовала заменить на маргарин, но потом сдалась, когда Ася сказала, что трудовичка с лету его распознает, даже если он просто лежал рядом с тестом. Мать согласилась, сама такая же нюхачка.

Ведущая, пионервожатая Настя всучила Асе микрофон. Лучше бы она всадила в Асю пулю. Ася могла поклясться всеми богами, что так дрожала, что подол платья ходил волнами, как при сильном шторме.

— Расскажи рецепт печенья. — И микрофоном чуть ли не в зубы.

— В муку добав-ляем сахар… — заблеяла Ася и увидела, как Светличная откровенно заигрывает с Гришковцом. У того щеки, как у девицы… алые, губы с дрожью. Млеет перед Светличной, аж уши в трубочку. А она откровенно улыбается, убирает со лба непослушный завиток, сдувает алыми губами, большой грудью вперед подается.

— … в муку добавляем сахар… — подсказывает Асе пионервожатая.

Светличная Гришковцу что-то на бумаге пишет, тайно подталкивает.

— … добавляем в муку яйца, одно… — снова бубнит Ася. Ну не может она сейчас говорить на публику, не может спокойно смотреть, как Светличная совращает Гришковца.

— Добавляем яйцо, — начинает нервничать пионервожатая.

Вокруг зарождается ропот смеха.

Ася вдыхает, чтобы выпотрошить из себя муку, сахар, масло, все перемешать, испечь, и тут видит Шилкова. И понимает, что внутри он истекает кровью, рушится в пропасть. Подержите кто-нибудь этого человека. Он не сделал ничего плохого, он только целовал тот воздух, которым она дышала…

— … В муку добавляем яйцо, сахар, сало…

Зал взорвался хохотом. Пионервожатая выхватывает у Аси микрофон.

— Хорошая шутка. — Неуклюже попыталась она исправить Асину оплошность. Получилось хуже. Зал гудел вулканом и прорывался то в одном, то в другом кратере.

От неудачного выступления Аси «Петушки» потеряли два балла. Все-таки это несправедливо. В условиях конкурса не оговаривалась презентация. Тоже что ли, как Леонтьева, сбегать к жюри, поорать?

Объявили конкурс зрителей. Да, да именно сейчас надо будет петь частушки. Во рту у Аси стало горько, словно прикурила сигарету с навозом. Хотя откуда ей знать, — табак, навоз, один фиг. Ася прокашлялась, облизала сухие губы и уставилась на девчонок: Давайте, идите. — Думала, что сейчас девчонки взбунтуются и откажутся выходить, но они выстроились в ряд…

У команды «Петушков» судорожное напряжение, словно лучник натягивал тетеву, целью которой был один из них. Звенящая пустота нервов, тревожное ожидание, даже Полаускас напрягся. В тишине громко скрипели его новые ботинки, и сам он словно превратился в охотника, ожидающего медведя из берлоги. — Палаускас знал, что с ним делать. А что делать с этими частушками? Они словно его раздевали догола. Хотя, чего ему бояться, был уверен, что Мурзина не соизволит написать, не потратится своими умными драгоценными минутами на него. У нее куча других интересов: музыкалка, совет дружины. На него только пистоны и рыки. Палаускас знал, что от Мурзиной выдержит все, даже частушки. Хоть бы написала. Господи, если напишет, то он обязательно наберется смелости и пригласит ее на свидание. Как он хочет пригласить ее на свидание! Но ведь эта заноза не пойдет. Поржет и не пойдет. Будет попинывать его стоптанные валенки, хитро поглядывать как больнее укусить и отказать. Палаускас одновременно боялся и желал. Впервые в жизни он заценил силу слова.

Первой спела Вера, довольно прилично, озорно притопнула, вскинула платочек. С платочком придумала круто, одобрила Ася.

Снег вокруг нападал сильно,

Скоро Новый Год придет!

Наш Санек Морозом будет,

Борода уже растет!

Бородулина в песне была скромнее.

Наш Парфенов злой негодник

Сладко улыбается.

То на право, то налево,

Конфетками бросается.

Зал дрожал. Частушки оценили все, кроме человека, которому они посвящались. После каждого выступления гудели стены, звенело стекло.