Шарлатан 3

— Тогда зачем суетиться? Вы напишите, сами напишите «мои» выступления, в газетах и напечатайте — а я-то вам зачем буду нужен? Только чтобы физиономией на экранах сверкнуть?

— Ну и сверкнуть — тоже дело немалое, но ты все же неправ. Мы не будем именно речи тебе готовить, мы просто подскажем, что мы от твоих речей ждать будем. А вот какие именно слова говорить — это ты, пожалуй, и сам лучше всех сообразишь. Я заметил: твои слова, хотя они иной раз и звучат как-то… криво, народ слушает и воспринимает правильно. Потому что ты у нас Шарлатан: вроде и врешь, но так врешь, что после твоего вранья в головах у людей только чистая правда и остается. Лаврентий Павлович про тебя верно говорил: ты настолько красиво врешь, что люди сами хотят рассказанные тобой сказки сделать явью!

— Полагаю, что Лаврентий Павлович тут ошибался: я не сказки рассказываю, а просто немного иначе интерпретирую суровые факты жизни. Но чтобы их интерпретировать правильно, мне эти факты нужно заранее знать, поэтому я согласен приложить все силы, чтобы вам помочь только в том случае, чтобы мне все документы вот по этим республикам предоставили для ознакомления. Еще раз подчеркиваю: все документы. Подписку я дал, никому содержание этих документов передавать не стану — но мне нужно, чтобы никто и ни при каких условиях не имел возможности заявить, что я где-то наврал. Ведь умолчать о чем-то можно, потому что я о предмете умолчания просто мог и не знать и мне в вину такое никто поставить не сможет, а вот просто врать в таком деле недопустимо.

— Интересно ты рассуждаешь… но, пожалуй, правильно. Я подготовлю для тебя все документы, вот только как и тебе передать-то?

— А вы передайте их товарищу Судоплатову, у него есть способы меня с ними ознакомить незаметно. Он на такие дела мастер.

— Думаешь, у него сейчас на это время останется?

— Отдать нужным людям нужные распоряжения он и за пару минут сможет, а кому их отдавать, он уже знает. И я тоже знаю…

— Ну что же, тогда, я считаю, мы договорились. Лети домой, и вскоре все, что просил, получишь. Но, надеюсь, ты нас не подведешь…

Подводить товарища Пономаренко и все советское руководство у меня ни малейшего желания не было. Тем более то, что они затеяли, мне очень понравилось — а еще понравилось то, что Лаврентий Павлович теперь в деле вообще участия не принимал. Потому что при всех его достоинствах у него были, с моей точки зрения, очень сильные заскоки относительно «национальной политики», и единственное, что не давало эти заскоки воплотить в жизнь, было жесткое «нельзя» со стороны Сталина — а теперь он, судя по словам Пантелеймона Кондратьевича, свои идеи в принципе уже не мог продвигать. А вот идеи противоположного толка продвигали, на мой погляд, люди, вплотную с «советским национализмом» столкнувшиеся и набившие на нем изрядные шишки, так что им помочь было бы крайне полезно. Для страны полезно, а если это всего лишь, как я понял из намеков товарища Пономаренко, «первый этап», то было бы крайне желательно его как можно быстрее закончить и переходить уже к следующему. И я тут действительно стране помочь кое-чем могу.

Потому что всё, о чем мне говорил и намекал Пантелеймон Кондратьевич, было, по сути, всего лишь «постановкой задачи». То есть нужно было просто разобраться в том, что людям действительно нужно и расписать подзадачи по исполнителям, которые свою часть работы поняли. А это — что в разработке программных продуктов, что в любой другой области человеческой деятельности — проводится по отработанным несколькими поколениями постановщиков задач методикам, с которым я был знаком более чем неплохо. А когда новая задача возникает в процессе решения предыдущей, просто изначально поставленной неверно, задачи, то тут нужно еще и разобраться в предыстории и понять, как наделанное быстро исправить. И слава всем богам, в руководстве партии уже поняли, что первоначальная задача была решена неверно, и даже наметили пути исправления ситуации — но вот в чем они были особенно правы, так это в том, что существующие технологии агитации и пропаганды помочь в решении новых задач могут не очень-то хорошо. То есть могут — но «медленно и печально», причем печали тут будет явно больше, чем торможения, а вот если использовать «заранее подготовленный пропагандистский ресурс»…

Да, из меня именно такой ресурс и сделали. Сначала Маринка постаралась, учредив районный журнальчик со смешным названием — но тогда этот «ресурс» сильно помог не помереть с голоду огромному числу людей. Когда партийное руководство области заметило эффект от этого «ресурса», они тут же меня взяли в работу, в том числе и дав право бесплатного проезда по области кавалерам ордена Шарлатана. Орден-то по сути был просто красивым значком, да и «привилегия» его обладателю была мелкой — но пропагандистский эффект от него оказался значительным. Поэтому и орден сделали общесоюзным — а из меня просто начали делать «всесоюзную икону». Сначала лепили «пионера-героя», затем уже и героического комсомольца делать стали. Все же вел я себя совсем не так, как остальные «иконы советского образа жизни», и если того же Стаханова приходилось втихучечку из запоев выводить чтобы он на очередном съезде что-то внятно произнести мог, то я-то для руководства выглядел просто «эталонным советским комсомольцем»: трезвый образ жизни, каждая минута посвящена работе на благо Родине. Просто бери меня в любой момент, фотографируй и на обложку какого-нибудь журнала помещай.

Поэтому за то, за что по-хорошему можно было смело давать медаль «за трудовое отличие», мне вешали орден, а за работы, за которые другие могли претендовать на Красное Знамя, я получал Звезду Героя. Потому что… да, я считаю, что первую Звезду я получил по заслугам, а вот вторую мне дали только для того, чтобы всем, кому нужно, показать: вот мальчик хороший, не пьет, не курит, бабушек через дорогу переводит — и страна его трудовой подвиг просто не заметить не может. А если кто-то будет себя так же вести, то страна и это заметит…

И по этой же причине в Горьковской области подняли волну по изучению родословных: ведь каждому приятно знать, что его родственник — вот такой весь из себя герой. А так как в определенном колене все советские люди как раз родственниками и являются, то таким незатейливым образом очень много народа стало гордиться. Гордиться и стараться «родство не посрамить». А теперь за всю эту иконопись мне предстояло честно заплатить — но я, собственно, не то чтобы против был, а наоборот, именно к такому и стремился. То есть, честно говоря, не ожидал, что доживу до такого момента, но раз получилось, то случай нужно было использовать на сто сорок шесть процентов.

И я старался его использовать, тем более что Пантелеймон Кондратьевич мне для этого дал очень много возможностей. Невероятно много возможностей, мне даже выделили для «срочных перелетов» реактивный самолет. Причем не какой-нибудь, а Ту-16 в «пассажирском» варианте. Правда, самолет на именно бомбардировщик вообще не был похож, да и выделили его мне «по запросу» только по воскресеньям (и, если было нужно, я его мог использовать и вечером в субботу). Правда, Ю Ю, которая меня во всех этих полетах сопровождала, придумала очень много терминов, описывающих меня как личность и как биологический объект, правда все термины были совершенно цензурными.

Ю была вообще девушкой исключительно вежливой (как, впрочем, и подавляющее большинство советских девушек, за исключением, пожалуй, девушек украинских, которые матерно просто разговаривали), и единственное относительно неприличное слово я от нее услышал (причем случайно, слово не в мой адрес было сказано) когда в Кривом Роге нам выделили на двоих один номер в районной гостинице. Но там нам пояснили, что в этой «райкомовской» гостинице вообще только два номера имеется, и второй, который «сильно хуже», зарезервировали для «сопровождающих нас лиц», так что я — чтобы Ю перестала беситься — переночевал с «сопровождающими», куда оперативно была доставлена дополнительная раскладушка, а Ю одна в «люксе» на ночь осталась И на следующий день она еще передо мной извинялась…

А «сопровождали» нас во всех этих поездках два инженера с Горьковского телецентра: один был оператором единственной в стране «переносной телекамеры», которую да, перенести было не очень-то и трудно, поскольку она весила всего-то килограммов двадцать. А второй — оператор «переносного видеомагнитофона», который, я думал, был вообще единственным в мире. Правда, эту дуру весом за центнер переносить могли только четыре крепких мужика (для чего на аппарате были четыре стальных ручки), и по местам ее применения его вообще на «санитарном микроавтобусе» возили (так как в этой машине открывалась задняя дверь, и в нее «переносной агрегат» можно было в принципе запихнуть), зато все нужные стране мои выступления записывались «на местах» — а я считал, что это является очень важной частью всей моей программы. А небольшой инцидент в Кривом Роге очень сильно помог мне правильно выставить акценты в обращении к местному населению.