Шайтан Иван 4

— Эркен!

— Здесь я, командир.

Я вздрогнул от неожиданности. Думал, он на улице, а он уже у меня за спиной.

— Знаешь, что делать. Всё до последней бумажки. — Он кивнул.

Вышел во двор.

— Осип, доклад.

— Убили четверых, семеро сдались. Конюшню и сеновал зачистили. Потерь нет.

— Добро. Ещё раз проверить всё. Костя, у тебя как?

— Никто не сопротивлялся, все сдались. Дом проверили, чисто. Пост сняли. Резать не стали, мальцы совсем. — смутился Костя.

— Замечательно, — у меня спало напряжение. — Найдите место и заприте всех пленных. Ещё раз проверить хутор. Выставить пост, всех, кто прибывает, вязать. Потом разбираться будем.

— Есть! — Костя убежал выполнять распоряжение.

Посмотрел на часы, без пяти минут четыре. Операция заняла час. Паша с бойцом стали вытаскивать трупы и укладывать в ряд.

— Там, командир, раненый пришёл в себя.

Пошёл в дом. На полу лежал пан весь в окровавленной одежде. Подошёл ближе наши взгляды встретились. Это был граф Вержановский.

— Ты!!! — его глаза расширились от узнавания. Он буквально задохнулся от злобы, ненависти. Его руки прикрывали раны на животе. У него глухо забулькало в груди. Он продолжал смотреть на меня в бессильной злобе. Из уголка его рта потекла струйка крови. Потом его взгляд остановился и смертельная пелена потушила его взор. Я не испытывал ничего, только чувство досады, что снова повстречал этого человека.

Бойцы нашли ещё свечи и запалили их. Стало относительно светло, только сквозняк постоянно колебал огоньки, норовя погасить их.

— Окна заткните. — Недовольно проворчал я. Встреча с Вержановским испортила настроение. Сел на стул.

— Командир, тут в конюшне семь коней, знатные кони. Что с ними делать будем? — спросил вошедший Осип. Казак он и в Африке казак.

— Когда начальство приедет, седлай и держи на готове. Барахло наше собрали?

— Так точно.

— Присмотрись там, только с головой.

— Сделаю командир — убежал довольный Осип.

Эркен задумчивый бродил по дому, периодически что-то ставя на стол. Накатила усталость.

— Командир, тута к тебе просится Ян и мужик какой-то.

— Пусти.

В комнату вошёл Янек и высокий, сутулый мужик лет сорока.

— Господин офицер, это Стефан Забродский. Спросить хочет у вас.

— Позволит ли пан офицер за скотиной присмотреть? По хозяйству жине дела нужно делать. — спокойно спросил Забродский.

— Можно. Стефан, женщины, что на хозяйстве не отравят нас? — усмехнулся я.

— Нет господин офицер, зачем им это.

Получив разрешение они вышли.

— Паша, скажи Косте, пусть освободит женщин и работника им в помощь. Завтраком озаботится пора.

— Что с раненым делать? — спросил Савва.

— Давай скорую помощь. — Я прошёл в комнату. На полу, прислонившись к стене, сидел мужчина в окровавленном нижнем белье, прижимая рукой тряпку на бедре. Были видны посечённые раны на левой половине лица с уже запёкшейся кровью. Он смотрел на меня испуганным взглядом и робкой надеждой на спасение.

— Значит не хотим умирать?

— Я не понял вас, пан. — тихо ответил пленный.

— Если будете сотрудничать, тогда помощь будет оказана. В противном случае не вижу смыла возиться с вами. Представьтесь.

— Збигнев Ганич, отставной поручик Люблянского уланского полка.

— Не слышу ответа на мой вопрос о сотрудничестве. К полудню сюда прибудут жандармы. Если не остановить кровотечение вы можете их не дождаться. Так что вы решили?

— Я отвечу на ваши вопросы. Только помогите, мне плохо.

— Паша, Савва тащите пана Ганича на стол.

Укрепил дух пана ста граммами моего бренди, принялся обрабатывать раны. Пострадал он не так сильно, как казалось на первый взгляд. Основной поток осколков приняла на себя женщина спавшая с ним. Вытащил крупный осколок, из раны на бедре, наложил тугую повязку. Бойцы проверив всё, перетащили Ганича на кровать. Прибрали большую комнату на скорую руку. Эркен подошёл к столу и положил аккуратный ящик с дуэльными пистолетами.

— Всё командир, думаю больше ничего стоящего нет. — кивнул и стал рассматривать трофеи.

Кожаная сумка похожая на саквояж. В ней лежит свёрток в котором бумажные ассигнации. Просматриваю несколько из них и сразу нахожу фальшивую, достоинством в десять рублей.

— Надо перебрать на скорую руку. Не больше двадцати тысяч. — машинально подумал я. Четыре мешочка с польским золотыми и серебрёнными монетами. Не глядя поделил монеты. Оставил немного золотых и половину серебряных монет, треть ассигнаций забрал в свой фонд. Три мужских золотых перстня, серебряный и золотой портсигары. Семь пистолетов, четыре сабли, три кинжала, восемь ружей, из них три охотничьих. Порох свинец пулелейки лежали в сундуке. Шкатулка в которой лежали все бумаги собранные Эркеном и Саввой.

— Оружие упаковать, это, указал я на отложенное мной, упаковать отдельно. Саквояж и шкатулку оставьте. Паша, ну-ка позови Забродского.

Решил я проверить мысль мелькнувшую в голове.

— Звали пан офицер? — зашёл Забродский снимая шапку.

— Стефан, сам покажешь схрон с оружием? Твоя контрабанда мне без надобности, или будем играть в героя польского сопротивление? Учти, ты в любом случае всё расскажешь и покажешь, но тогда не обессудь, вытрясу из тебя всё и конфискую. А так, обойдёмся малой кровью. Твой выбор, Стефан?

Стефан нахмурился, подумал немного и кивнул.

— Здесь, недалёко, ружья, сто штук и пистоли, не знаю сколько.

— Всё или что-то скрыл? — смотрю внимательно в глаза.

— Оружие всё, пан офицер.

— А не оружие?

— Вы же обещали пан офицер!. — возмутился Стефан.

— Я, не отказываюсь. Я не жандарм и не полицейский, и даже не пограничный стражник. Я, как сторонний покупатель, вдруг у тебя, что интересное есть, я куплю.

Достаю, ставлю столбиком золотые монеты.

— А не обманите? — взгляд Стефана прилип к деньгам. — Предложить чего стоящего не могу, так всё больше по женской части. Хотя есть у меня две трубы зрительные, хорошие, немецкие. Заказ сделали, а выкупать не хотя, дорого говорят. Вам уступлю. Уже три месяца лежат. Деньги то вбухал, а вернуть не могу.

— Неси, смотреть буду.

Через десять минут Стефан вернулся и положил на стол два кожаных футляра. Уже по футлярам было видно, что вещь качественная. Достал трубу и посмотрел. Линзы чистые, крепления на века, латунь с гравировкой. Не прибор, а песня.