Шайтан Иван 6

Куликов надолго задумался.

— Что же, согласен. В ваших действиях есть резон. Учитывая наличие у вас жетона, мы можем провести совместный допрос. Хорошо, сразу после подписания договора, мы осуществим вашу затею.

На следующий день Хайбула и Гасан, облаченные в новые, скромно украшенные черкески, прибыли в штаб Линии. Взволнованные торжественностью момента, они были встречены генералами Мазуровым, Колосовым, Зубаревым и другими высшими офицерами, также блиставшими в парадных мундирах. Церемония дышала значимостью.

После краткой, но весомой речи генерала Мазурова стороны скрепили мирный договор своими подписями. Всего было подготовлено четыре экземпляра документа. Один из них я забрал себе — он был необходим для моей предстоящей поездки в Петербург. Генерал Мазуров лишь кивнул в знак согласия, возражений не последовало.

Хайбула, исполненный чувством свершившегося, решил немедленно возвращаться домой. А весть о подписании мира, словно эхо, разнеслась мгновенно по равнинам, предгорьям и горам Кавказа. Это был исторический, существенный шаг на пути примирения кавказских народов.

Весть эта достигла и Абдулах-Амина. Разгром отряда Султана уже сильно поколебал его авторитет, но подписание Хайбулой мирного договора с русскими потрясло создаваемый им имамат до самого основания. Весть ударила, как гром среди ясного неба. Многие влиятельные тухумы и знатные фамилии начали задумываться о своем будущем. Особенно значимым было подчеркнутое в договоре положение: он заключался с независимым Аварским ханом, а не с вассалом. По крайней мере, пока.

Хайбула уехал, Мазуров и другие, активно готовились к ожидаемым ими звёздному дождю. Я же умом поняв, что столь значимое событие, которое в начале казалось невозможным в исполнении, свершилось, сидел опустошенный в номере и не мог думать ни о чём. Пустота навалилась тяжким грузом. Осторожный стук в дверь.

— Вы позволите? –в номер зашёл Куликов, — вы так быстро удалились с церемонии, что я потерял вас. — Он присел в кресло напротив изучающе глядя на меня.

— Пётр Алексеевич, вы простите меня, может я вторгаюсь в личное, но что-то подсказывает мне: истинный творец сегодняшнего события — вы! Вас нет среди подписантов, о вас наверняка не укажут в рапортах и докладных, в лучшем случае вскользь. Почему? Вы настолько равнодушны к милостям и наградам?

— Жан Иванович, чему вам лишние знания?

— Вы правы, Пётр Алексеевич, наличие у вас именного жетона говорит обо всём. Как-то я не сообразил сразу. Просто, Пётр Алексеевич, вы на столько не предсказуемы, что я теряюсь и порой не знаю, как реагировать. Тогда возникает вопрос, зачем вам признание Кудасова? Понятно же, что доверие к вам определённых лиц не подвергается сомнению. Им и в голову не придёт обвинить вас в краже денег из казны? — он с интересом смотрел на меня.

— Да, вы правы, мне нет необходимости доказывать свою невиновность (хотя, быть уверенным на сто процентов с этой публикой — самонадеянно). Я хочу, чтобы вскрылась вся преступная цепочка и все они понесли заслуженное наказание, максимальное, которое можно будет добиться для них.

— Месть? — хмыкнул Куликов.

— Почему нет? Если можно совместить приятное с полезным. — усмехнулся я.

— Что ж, желание похвальное. Будем надеяться, что сможем осуществить задуманное и довести дело до конца.

Встреча с Кудасовым в допросной жандармерии началась предсказуемо. Полковник равнодушно скользнул взглядом, его не удивило даже присутствие Куликова. Жан Иванович начал со стандартной процедуры: вопросы о личности — монотонные, равнодушные ответы. Я молча наблюдал за Кудасовым. Его уверенность в собственной неуязвимости была по-прежнему непоколебима; его позиция действительно казалась неуязвимой со всех сторон. Куликов, испробовав все подходы к главному финансисту Казачьего войска, лишь безнадежно взглянул на меня. Возможности исчерпаны.

— Викентий Валентинович, — обратился я к Кудасову спокойным, равнодушным голосом. — Вы знаете, что это за вещь. — Я положил на стол между нами свой жетон.

Эффект был мгновенным. Кудасов побледнел как полотно. Испуг, мелькнувший в его глазах, за секунды разлился по всему лицу, сминая прежнюю маску самоуверенности. На лбу выступила густая испарина; он судорожно вытер ее грязным платком.

— Да, — продолжил я холодно, — вы не ошиблись. Именной. С золотой каймой. И что самое важное — он принадлежит мне.

Кудасов словно сдулся на глазах. От уверенного чиновника не осталось и следа — перед нами сидел жалкий, перепуганный обыватель. Было почти неприятно на него смотреть.

— Ваша затея обвинить меня в измене и повесить на меня хищение казенных денег… провалилась с треском. Логика проста: раз я невиновен — значит, деньги украли вы, Викентий Валентинович.

— Нет! — вырвалось у него хрипло. — Это неправда! Мне перепала лишь малая часть! Две тысячи! Остальное… — Он умолк, глотая воздух. — Что… что будет, если я дам показания?

— Вы облегчите душу, — парировал я. — И, возможно, суд учтет чистосердечное признание при вынесении приговора. Я не ошибаюсь, Жан Иванович? — Я повернулся к Куликову.

— Совершенно верно, Пётр Алексеевич, — тот подтвердил сухо. — Возможно, суд учтет данное обстоятельство.

— Я… я хочу просить о смягчении! — залепетал Кудасов. — В обмен на признание! Там замешаны… высокие чины! Ваше сиятельство, дайте слово, что поможете мне?!

— Викентий Валентинович, — ответил я с ледяной вежливостью, — я не стану вас обманывать. Мои функции — наблюдательные. Влиять на расследование или что-то обещать я не вправе. Единственный, кто может что-то решить в вашей ситуации — господин Куликов. Не так ли, Жан Иванович? — Я выразительно посмотрел на него. Куликов мгновенно включился в игру.

— Господин Кудасов! — его голос приобрел официальную твердость. — Вы должны понимать: помимо письменных показаний, вам придется лично озвучить их в суде. Учитывая… относительно небольшую вашу долю в украденном и тот факт, что вы исполняли приказ — думаю, суд может проявить снисхождение. Скорее всего, вас обяжут возместить ущерб, лишат должности и звания. Вы действительно выполняли приказ?

— Да! Да, именно так! Только приказ! — закивал Кудасов, ухватившись за соломинку.

— Что ж, — Куликов придвинул к себе стопку бумаг и открыл чернильницу, — начнем пожалуй, я вас слушаю.

Я не стал дожидаться конца допроса. Мне было достаточно услышать имя главного кукловода: статский советник Анукин, Фёдор Прохорович, главный финансист Кавказского корпуса. Разумеется, всеми денежными потоками заправлял обер-интендант Смолин И. С. — он же и был главным бенефициаром, в чьи бездонные карманы стекались ручейки ворованных средств со всех ведомств, комиссариатов и тыловых служб. Все звенья цепи получали свою мзду.

Анукин, почуяв во мне угрозу после моего столкновения с Кудасовым, и отдал приказ о подставе. Надо отдать должное — операция была разработана и проведена блестяще. Спас меня лишь именной жетон.