Шайтан-звезда (Часть 2)

– Пожалуй, если дать ему волю, он так и сделает, - негромко сказал Хабрур аль-Мунзиру.

– И вот вам для начала история о сварливом старике!
– шлепаясь на пол, заявил подобный ифриту.
– Это короткая история, которая приведет вас в прекрасное расположение духа, так что вы охотно выслушаете вслед за ней и длинную!

– Ко мне, о Али, о Маруф, о Дарфиль!
– приказал хозяин хаммама. Простите меня, о правоверные, но этого человека придется вывести!

– Рассказывают, что некий старик заболел, и ослаб, и родные его позвали к нему врача. Врач без промедления явился, и старик известил его, что жестоко страдает от ломоты в костях, - громким голосом начал рассказчик.
– "Это у тебя от старости, о почтенный! " - сказал врач.

Али, Маруф и Дарфиль, трое черных рабов устрашающего вида, торопливо сошлись с разных концов парильни. Очевидно, хозяин держал их для случаев, подобных этому.

– "Еще меня донимает жжение в глазах, и покраснение век, и ослабение зрения", - сказал старик. "И жжение, и покраснение, и ослабение у тебя также от старости, о почтенный! " - определил врач, - с весьма лукавым видом, как бы не замечая опасности, продолжал рассказчик.
– Слушайте, слушайте, о правоверные!

– Говоришь, этот безумец спас тебя от смерти, о аль-Мунзир? Джевану-курду нужно было непременно удостовериться в этом, а когда Джабир кивнул, он, не дожидаясь военного совета, отделился от аль-Мунзира и Хабрура и стал огибать толпу таким образом, чтобы оказаться в тылу у троих черных рабов. Попутно он прихватил большой медный таз с водой, мутной от бобовой муки, оставленный в этой суете без присмотра.

Хабрур и Джабир также, не сказав друг другу ни слова, расступились. Причем Хабрур ибн Оман со вздохом раскутал бороду и швырнул на пол рыжие тряпки.

– "Великие беды доставляет мне, клянусь Аллахом, боль в спине! " добавил тогда старик. "И боль в спине у тебя, о почтенный, от старости", сообщил больному врач. "В горле моем кашель, и хрип, и бульканье, и прочие помехи, о врач! " - сказал старик...

Рассказчик уже собирался поведать, что ответил врач, но двое черных рабов подхватили его под локти и поставили на ноги.

Вставать и прерывать свою историю этому человеку, похожему на ифрита, вовсе не хотелось. Он подогнул ноги, чтобы не становиться на них, и повис на руках у рабов.

– О друг Аллаха, прикажи своим рабам оставить в покое этого человека, обратился Хабрур ибн Оман к подлинному хозяину хаммама.
– Мы заплатим за него, клянусь Аллахом, и пусть это дело будет улажено!

– А кто ты такой, чтобы указывать мне, как я должен поступать в моем хаммаме?
– осведомился разъяренный хозяин.
– Да не даст Аллах тебе мира и да не продлит он твою жизнь!

Едва успел он произнести это проклятие, как неугомонный рассказчик, заставив рабов склониться под своей тяжестью, внезапно ударил босыми пятками в пол, вырвался, оказался за их спинами и, пока они не успели разогнуться, ударом правой ноги в зад сбросил одного из них в водоем.

– "И кашель, и хрип также происходят от старости, "- объяснил врач. И тогда старик возмутился, и привстал на своем ложе, и призвал свое семейство, и принялся ругать врача отборными словами!
– воскликнул он. Аллах не допустит, чтобы моя история осталась без завершения!

Видя, что на него надвигаются двое черных рабов, растопырив руки, чтобы схватить его и выкинуть из хаммама, он отбежал в сторону и вскочил на суфу, стоящую в нише. Оттуда ему уже было некуда деваться, но он, очевидно, знал, что делал, невзирая на вино, подобное цветом ослиной спине.

– "О глупец и сын глупца, да не обрадует тебя Аллах!
– завопил старик. Да не даст тебе Аллах мира и да не продлит он твою жизнь, о ослиный хвост, о верблюжья задница! Как это ты говоришь, что все мои болезни от старости? Те, кто тебя обучал, понапрасну брали деньги у твоих родителей, Аллах мне свидетель в этом! Ослом ты был, ослом ты и остался, и поистине глуп был тот, что возвысил тебя над другими в моих глазах! " вопил он сам не хуже того возмущенного старика.
– Где вы там, о Али, о Дарфиль? Подходите - и вы услышите конец этой замечательной истории! Знаете, что ответил врач?

Али, а может, и Дарфиль, кинулся, чтобы схватить его за ноги и стащить с суфы. Но рассказчик, сдернув с веревки, натянутой вдоль стены, мокрое покрывало, накинул его на голову черному рабу. А поскольку тот, чтобы ухватить его под колени, несколько нагнулся, то рассказчик, поставив ногу ему на плечо, а другую - на поясницу, пробежал таким образом по его спине и, избежав объятий второго раба, снова оказался на краю водоема.

– "Ручаюсь вам, о правоверные, что и раздражительность его - тоже от старости! " - сказал врач!
– крикнул он.
– А теперь, о правоверные, дайте мне столько, сколько прикажет ваша щедрость!

Посетители хаммама, не ожидавшие еще и такой наглости, прекратили галдеж. Раздался чей-то неудержимый хохот.

– Что же вы смотрите, о люди, как эта арабская собака позорит вас всех? О взбесившийся пес и опаршивевший волк, сейчас ты увидишь, против кого обернутся превратности!
– заорал хозяин хаммама.

И в хаммаме началась драка, предания о которой передавали друг другу девять поколений банщиков!

И полетели по воздуху деревянные сандалии наподобие скамеечек, и мочалки из пальмовых листьев, и тазы, и воздух, и без того туманный от пара, сделался вовсе невыносимым из-за бобовой муки, которую нападающие и обороняющиеся горстями бросали в глаза друг другу! И, поскользнувшись на зеленой глине, падали на пол и в водоем яростные борцы, норовя и в падении брыкнуть ногами противника! И хозяин этого взбесившегося хаммама получил от Джевана-курда полный таз грязной воды в лицо, а потом тем же тазом - по макушке, и в этом была ошибка доблестного курда, ибо тюрбан смягчил удар, и лучше бы ему было проделать это с кем-то из противников в головных повязках!

Разумнее всех вел себя, как всегда, Предупреждающий. Предоставив Джевану-курду и Хабруру ибн Оману расправляться с толпой, он отогнал нападающих от рассказчика, и перекинул его через свое плечо, и бегом донес до чана с холодной водой, и сунул туда его голову, чтобы выгнать из нее хмель. А когда их настигли преследователи, то чернокожий великан, поднатужившись, поднял этот чан, оскверненный хмельной головой рассказчика, и запустил им в противников, и двоих из них сбил с ног.

В это время Джеван-курд сцепился с человеком, не искушенным в искусстве

борьбы, но страстно желающим повалить его. Он, разумеется, вывернулся из объятий - но забывший в пылу схватки установления ислама противник ухватился за его набедренную повязку и стянул ее с бедер и живота курда.

Джеван застыл, как греческое изваяние, прикрывшись ладонями и согнувшись впридачу самым непотребным образом.

– Ко мне, ко мне, о аль-Мунзир!
– заголосил он.
– Избавь меня от этого позора!

С двух сторон поспешили к нему Хабрур ибн Оман, пришедший от побоища в мальчишески веселое расположение духа, и аль-Мунзир с мокрым покрывалом, а за ним - и рассказчик, встряхивавшийся наподобие мокрого пса. И все четверо соединилась, и позор Джевана-курда был прикрыт, хотя этому и мешал всячески хозяин того хаммама, натравливая на них своих черных рабов-банщиков и посетителей.

Отбиваясь кулаками, путешественники из Хиры и спасенный ими рассказчик пробились в помещение, где оставили свою одежду, и, кое-как натянув на мокрые тела шаровары, выскочили за пределы хаммама, не расплатившись.

– О враги Аллаха! Как же теперь быть с моей бородой?
– Хабрур ибн Оман, кое-как намотав тюрбан на голову, запустил в бороду пальцы, а когда вынул их, то под ногтями было изобилие хенны.
– Где я теперь промою ее? Ведь эта зловредная хенна будет сыпаться из меня на протяжении ста фарсангов!