Шесть с половиной ударов в минуту

– Ташеф – тот ещё задира, - щебетал мой друг. – Но когда рядом девушки, он превращается в такого галантного зазнайку, что аж зубы скрипят.

– Ты рассказывал ему обо мне?

– Да. А почему ты спросила?

– Любопытно стало, кому из своих друганов ты разглагольствуешь о какой-то там Умфи, - я игриво толкнула парня в плечо.

Служитель расплылся в улыбке и что-то смущённо пробубнил под нос. В эту самую секунду он мог бы показаться стороннему наблюдателю настоящим скромником. И хотя Рандарелл являл собой пример воспитанности и порядочности, мало кто сейчас поверил бы, расскажи я, как горели глаза юноши, когда он загораживал меня своим щитом от атак чудовища. Тогда мой друг словно взлетел выше своей макушки, преобразившись из простого парнишки в по-настоящему сильного и отважного мужчину. Его повзрослевшее лицо не выходило у меня из головы. В тот вечер Рандарелл забыл, что такое страх, и просто действовал, решительно и без лишних раздумий.

– Это был геройский поступок, - сказала я ему, на что получила стандартный ответ:

– Я сделал то, что должен был.

– Я так не думаю. Мне известно, что твои жизненные принципы требуют от тебя помогать всем, кто в этом нуждается, но одно дело подставить плечо пострадавшему, а другое – закрыть собой жертву и тем самым самому стать возможным смертником. Ты поставил мою жизнь выше своей, хотя я ничем не заслужила подобного обращения, и для меня это бесценный поступок.

Юноша сидел на пеньке и разглядывал муравьёв, копошившихся прямо под его ногами. Минуту он молчал, раздумывая над ответом. Мои слова, должно быть, показались ему приятными, но чересчур лестными, потому как вместо бессловесного любования похвалой он вдруг начал приравнивать заслуги к обыкновенным вещам.

– Мне радостно осознавать, что ты так высоко отзываешься обо мне, но я, правда, не сделал ничего из ряда вон выходящего. Любой служитель Церкви на моём месте обязан был поступить точно так же, - он открыто посмотрел на меня, и в лучах встающего солнца его глаза показались почти серебряными. – Если бы служители пренебрегали этим долгом или выполняли его через раз, это развалило бы нашу тесную общину, заразив аморальностью, которую из-за укоренившейся привычки считали бы нормой. Этот долг мы, воины человечества, исполняем всю свою жизнь. Каждый, кто вступает в Lux Veritatis, отдаёт себе в этом отчёт. Это путь Терпящей, любящей своих детей, то есть нас, людей. Мы провозгласили себя проводниками Её воли.

– А если бы меня спас не служитель Церкви, а мимо проходящий крестьянин, его бы похвалили за отвагу? – я упрямо сложила руки на груди, стоя ровно (Юдаиф, должно быть, отнеслась бы к этой позе более скептично) и глядя на собеседника сверху вниз. – Наверняка, о нём отзывались бы, как о достойном смельчаке, загораживай он меня так же, как и ты. Тогда почему того же нельзя сказать о тебе? Только лишь потому, что ты служитель Церкви? Что это за двоякая мораль, которая в одинаковых ситуациях по-разному оценивает людей разных сословий? – Я перемялась с ноги на ногу, задумчиво подняв голову к небу. – Это неравенство проявляется и в обратном случае. Представь, что служитель вдруг спасовал и убежал, и жертву демона убили. Служителя, само собой, обвинят в нарушении обета, назовут трусом и, в лучшем случае, погонят с позором из ордена. Но окажись на его месте не представитель Церкви, и никто не посмел бы его осудить.

– Прилюдно – нет, но в глубине души каждый понимает, что, если человек может помочь своему собрату, он обязан это сделать, - сказал Рандарелл, почёсывая правое ухо. – Если прохожий мог спасти жертву, но из-за страха за свою жизнь просто убежал, его не казнят и не посадят в тюрьму, но мнение людей о нём ухудшится.

– Ты смешиваешь похожие, но не идентичные детали. Сравни две ситуации. Ты идёшь мимо озера, в котором тонет человек. Ты умеешь плавать и можешь спасти его. Это в пределах твоих возможностей, и никто не требует от тебя мер, которые превышают их. Если ты пройдёшь мимо, тебя справедливо обвинят в бессердечности. Если спасёшь – ты выполнишь свой долг. Этот поступок всё равно достоин похвалы, но никто не назовёт тебя героем и не наградит орденом за отвагу. А теперь представь, что ты идёшь по берегу разбушевавшегося моря. В нём тонет человек, но ты уже задумаешься, лезть ли спасать его. Вероятно, ты просто утонешь вместе с ним. А, может, вытащишь его. У тебя есть выбор. Но никто не осудит тебя и не назовёт трусом или жестоким, если ты откажешься ставить свою жизнь на кон для спасения другой. Общечеловеческая мораль не обязывает тебя делать это, - я развела руки в стороны и глубоко вдохнула свежий утренний воздух. – Возможно, твоя собственная мораль требует этого. Если ты спасёшь человека и останешься при этом в живых, тебя смело можно назвать героем и наградить орденом, потому как ты выполнишь поступок, превышающий требования морали общества.

– Но именно такие нерациональные, рискованные поступки делают нас существами с совестью и глубокими духовными качествами. Они отличают нас от других созданий Матери Нашей, - заметил Рандарелл.

– Да, это так. Но не это сейчас важно. А то, что твой поступок в Байонеле мало чем отличается от спасения утопающего в море. И потому ты достоит награды, не важно, являешься ты служителем Церкви или нет. А потому…

Я стремительно наклонилась и чмокнула его в щёку. Парень от неожиданности подался назад и едва не свалился с пенька. Он инстинктивно приложил руку к щеке, и уши покрылись красными пятнами.

– А вот с такими аргументами уже сложно спорить, - выдавил Рандарелл с растерянной полуулыбкой.

За исключением редких случаев мы сходились во мнениях по тому или иному вопросу. Становилось приятно замечать общность наших мыслей и проводить параллели в рассуждениях. Только из-за различий характеров я и мой друг замечали чуточку разные детали и приводили порой иные, но не противоречащие друг другу доводы. И это было ещё интереснее. Мы дополняли пробелы в наших знаниях и мировоззрениях, смотря на одни и те же вещи… нет, не под разным углом, но с соседних сидений.

К концу третьего дня пришибленный наездник начал оживать и напоминать о себе. Пока нежеланный сосед не проявлял себя, я почти поверила, что он покинул меня в момент опасности, избрав нового хозяина. Ага, как же! Отделаться от этого паразита оказалось куда сложнее, чем я предполагала. Идея пожаловаться на него Рандареллу сразу отпала: упаси Вселенная, этот мальчишка забеспокоится и приведёт толпу «всезнающих» товарищей из ордена! Среди экспертов по сверхъестественным сущностям может ненароком затесаться Зрячий, который вместе с прицепившимся наездником узрит во мне кое-что ещё… Печально получалось, что вместе с доверием к другу я была вынуждена без устали нервно посматривать на других служителей, многие из которых представляли потенциальную угрозу. Они этого сами пока не знали, и, что самое прискорбное, этого не знал и Рандарелл. Даже не догадывался, какой опасности я сознательно подвергала себя за право общаться с ним. Что в большей степени разобьёт ему сердце: недосказанности между нами или моя гибель от рук его товарищей?

Спустя четыре дня после трагедии вернулся первый отряд служителей-ищеек. Они истребили парочку Притворщиков, но этого оказалось явно не достаточно для того, чтобы утихомирить вызванную уничтожением мирного населения злость. Я впервые видела, как дружелюбные и мягкосердечные люди черствели на глазах, когда вспоминали о свершившемся в Байонеле зле. Их задели за живое. Если людей приводила к звериной ярости гибель селения, то какие изменения происходили в них, когда начиналась полномасштабная война? Сколько искалеченных душ переживало её, сколько разбитых судеб оставалось после мимолётного вихря, вызванного Шестью эгоистами?

Мне срочно следовало отвлечься от этих мыслей, иначе заражусь ненавистью к ним. Достаточно и того, что я сержусь на отца.

– Когда я жила в заброшенном городе с отшельницей, то совсем не видела мира. И мне казалось, что жизнь такая спокойная и уравновешенная. А ты, пока был в стенах резиденции Лангзама, не ощущал, как замедляется время и притупляются негативные эмоции?

– Да. Я ощущал себя так, как будто жил в скорлупе. Она защищала меня от всего внешнего, и я был даже счастлив в этом спокойном омуте, - признался Рандарелл. – Но нам нужна встряска, чтобы не терять остроту ощущений. Я буду рад вернуться в свой кокон, но лишь когда вдоволь напьюсь всевозможных переживаний и волнений, как хороших, так и плохих, - юноша вдруг замер и закусил нижнюю губу. – Подожди, ты жила с отшельницей в заброшенном городе?!

– Ну да. Сначала её пёс едва не загрыз меня, а потом я подружилась с его хозяйкой, и она приютила меня на какое-то время.

– Она была ведьмой? Сколько ей лет? Почему ты всегда скрываешь такие интересные подробности?

Меня больше пробирало любопытство, как молодой служитель обучился возводить вокруг себя щит. Детали техники меня не касались, но хотелось услышать подробности о впечатлениях и эмоциях Рандарелла, когда он проходил новые этапы обучения. Мы обменялись историями и остались крайне довольны друг другом. Я увидела, что мой друг вырос морально, углубляясь в не самые простые области знаний. Его личность, его умения и взгляды полностью складывались из того, что выбрал он. Бесспорно, парень, как говорится, сделал себя сам, и этим нельзя было не гордится.