Шестьдесят рассказов

– С кем?

– С вашей мамой.

– Я оставлю вам в залог свою электрическую сковородку, - сказал лейтенант, показывая мне упомянутый им предмет.

– Я и вообще не должен быть в армии,- сказал я,- Какие-то раздолбай все перепутали.

– А откуда вы родом, сарджи-сан? На этой сковородке вы сможете готовить себе блюда своей национальной кухни.

Я сказал, что в сержантской столовой кормят в общем-то неплохо - если сделать скидку на обстоятельства.

– Так вы что, не хотите одолжить мне пятьдесят долларов?

– Я этого не говорил,- сказал я.

– Сержант, я могу приказатьвам одолжить мне пятьдесят долларов.

– Я знаю это, сэр.

– Сделав так, я нарушил бы устав, сержант.

– Да, сэр.

– Я не умею ни читать, ни писать, сержант.

– Вы не умеете ни читать, ни писать?

– Если об этом узнают, у меня будут жуткие неприятности.

– Совсем не умеете?

– Хотите клюшку для гольфа? Я продам вам клюшку для гольфа. Пятьдесят долларов.

Я сказал, что не играю в гольф.

– А как же моя бедная мамочка?

Я сказал, что очень ему сочувствую.

– Я езжу синим автобусом, сержант. Он идет до самого Гэйнсвилла. Вы ездили когда-нибудь синим автобусом, сержант?

* * *

Я подошел к капеллану, дергавшему в помещении для отдыха ручки игрального автомата. Я сказал ему, что не слишком люблю армию.

– Что за чушь,- сказал капеллан,- ты ее любишь, любишь, любишь, иначе тебя попросту не было бы здесь. Каждый из нас, сержант, находится там, где все мы находимся, потому, что мы хотим находиться там, где мы находимся, а также потому, что Господь хочет, чтобы мы находились там, где мы находимся. Каждый живущий находится в верном месте, ты уж мне поверь, иногда может показаться, что это не так, но ты мне поверь, ты мне поверь, что все это происходит по Божьему промыслу, у тебя нет, случаем, при себе четвертаков?

Я дал ему три четвертака, завалявшиеся у меня в кармане.

– Спасибо,- сказал он, - я нахожусь там, где надо, ты находишься там, где надо, что заставляет тебя думать, что ты отличен от меня? Ты думаешь, Господь не знает, что Он делает? Я нахожусь здесь, чтобы проповедовать Клекочущим Соколам Тридцать третьей дивизии, и, если бы Господь не желал, чтобы я удовлетворял духовные нужды и потребности Клекочущих Соколов Тридцать третьей дивизии, неужели я бы находился здесь? Что заставляет тебя думать, что ты так уж отличен от меня? Труд, мальчик мой, труд, вот что имеет значение, забудь обо всем прочем и трудись, твой труд сам за себя скажет, твоя служба протекает вполне успешно, три нашивки и две сержантские лычки, жаловаться не на что, а теперь оставь меня, оставь меня, и чтобы больше я тебя не видел, ты слышишь, сержант? Ну и молодец.

Труд?- подумал я.

* * *

У ворот меня остановили двое Эм-Пи.

– Куда это вы направляетесь, сержант?

Я сказал, что я иду домой.

– Вот оно как,- сказал тот, что подлиннее.- А увольнительная у тебя есть?

Я показал им пропуск.

– А чего это ты намылился в такое несусветное время, сержант? Сейчас же четыре утра. И где твоя машина?

Я сказал, что у меня нет машины, я думаю дойти до города пешком, а там сесть на автобус.

Эм-Пи глядели на меня как на психа.

– В такое время, да в таком тумане?

Я сказал, что люблю прогуливаться в предрассветные часы.

– А где твои шмотки, сержант? Каждый, отбывающий в самоволку, должен иметь сумку, специально для того предназначенную. У тебя что, нет сумки?

Я вытащил из кармана форменной куртки бритву и чистую футболку.

– Из какого ты подразделения, сержант?

Я назвал свое подразделение.

– На бритве грязь,- сказал тот, что покороче.

Мы сгрудились вокруг бритвы, чтобы рассмотреть ее получше. На ней была грязь.

– А этот твой пропуск,-добавил короткий,-здесь подпись генерала Захарии Тэйлора. Он же вроде как помер, или нет?

* * *

Я стою на узком карнизе, окружающем казарму на уровне третьего этажа. Карниз каждую секунду готов обрушиться, а я не могу залезть в окно, которое кто-то забил изнутри гвоздями.

– Эй, ловчила,- кричит кто-то с автостоянки,- ты сейчас навернешься.

– Да, да,- говорю я,- я сейчас навернусь.

– Прыгай сюда, вниз,- говорит она,- и я покажу тебе секреты, хранящиеся под моей юбкой.

– Да,- говорю я,- конечно. Слышал я такое, слышал.

– Прыгай, красавчик,- говорит она,- не пожалеешь.

– Да,- говорю я,- До какого-то момента.

– Ничего страшного не случится,- взывает она,- Ну разве что расшибешь башку.

– Я не хочу расшибать башку,- говорю я, отчаянно цепляясь за мягкие, прогнившие сосновые доски.

– Давай, солдатик, давай,- говорит она,- тебе же там не слишком удобно.

– Да делал я уже все это,- говорю я.-Двадцать лет тому назад. Почему я обязан повторять все с начала?

– А ты и вправду выглядишь вроде как старовато,- говорит она,- Ты что, контрактник или что? Спускайся, змееныш мой сладкий, спускайся.

Я то ли прыгнул, то ли нет.

* * *

«Все по заслугам,- думал я,- тут и возразить нечего. Что заслужил, то и получил».

Капитан сказал: «Сержант, причините вред этому человеку».

– Да, сэр. Какому из них?

– Тому, у которого красный галстук.

– Вы хотите, чтобы я причинил ему вред?

– Да, при помощи вашей винтовки М-16.

– Человек с красным галстуком. Синий костюм.

– Верно. Ну, за дело. Стреляйте.

– Черные ботинки.

– Да, сержант, этот. Вы что, тянете время?

– Мне сдается, он штатский, сэр.

– Вы отказываетесь выполнять приказ, сержант?

– Нет, сэр, я не отказываюсь, просто мне кажется, что я не смогу этого сделать.

– Прицельтесь из своего оружия и стреляйте, сержант.

– Он же даже не в форме, сэр, на нем костюм. И он не делает ничего такого, просто стоит.