Шкатулка

И в этой вспышке Бэтмен увидел: кожа Загадочника начала... меняться. Она покраснела, затем почернела, словно обугливаясь на невидимом огне. Загадочник раскрыл рот в беззвучном крике, и из его глаз, ушей, ноздрей хлынул густой черный дым.

Бэтмен отшатнулся, ощущая прикосновение настоящего, иррационального ужаса. В полной темноте он видел, как тело Загадочника корчится, как оно горит без видимого источника огня, испуская не свет, а какую-то антисвет, словно пожирающую реальность черноту.

Через несколько секунд всё закончилось. В комнате снова стало тепло. Но от Загадочника остался лишь почерневший, обугленный силуэт на стуле и в воздухе — запах серы и горелого мяса.

Из тьмы, из самого дальнего угла комнаты, раздался голос. Тонкий детский голосок, который никак не мог находиться здесь, в закрытой допросной полицейского участка.

— Мне нужна твоя помощь, демон, — прошелестел голос маленькой девочки, и в этом шепоте чудилась древняя, нечеловеческая мудрость.

Бэтмен резко обернулся, вглядываясь в темноту. Ему показалось, что он различил силуэт — хрупкую фигурку ребенка. А затем видение исчезло, словно его никогда и не было.

В этот момент дверь слетела с петель, и в комнату ворвался комиссар Гордон с двумя офицерами. В тусклом свете из коридора его лицо казалось мертвенно-бледным, искаженным от ужаса.

— Что ты натворил, Бэтмен? — его голос дрожал. — Ты... ты... ты сжег его?

Бэтмен медленно повернулся к Гордону. Впервые за всю их долгую историю сотрудничества комиссар отшатнулся от него, словно увидел что-то пугающее в силуэте своего союзника.

— Гордон, не будь идиотом, — произнес Бэтмен, и его голос звучал странно, словно наложенный сам на себя с небольшим эхом. — Кто-то не хотел, чтобы я получил информацию.

И не дожидаясь ответа, он шагнул в сторону, в самый темный угол комнаты. Офицеры вскинули оружие, но стрелять было не в кого — Бэтмен словно растворился в тенях, оставив после себя лишь легкое колебание воздуха и чувство необъяснимого, первобытного страха.

В тишине, наступившей после его исчезновения, никто не услышал тихий детский смешок, прозвучавший словно из-за границ реальности.

Глава 3. Непрошеный звонок.

В бэт-пещере было холоднее обычного. Вода, капающая со сталактитов, замерзала на полпути, образуя искаженные ледяные скульптуры, которые в тусклом свете мониторов отбрасывали тени, напоминающие скрюченные человеческие фигуры. Компьютеры гудели на низких частотах, издавая звук, похожий на отдаленные человеческие стоны, словно электроника обрела способность выражать боль.

Брюс снял маску, но легче не стало. События в допросной преследовали его — не столько самовозгорание Загадочника, сколько собственные действия. Он закрыл глаза, но увидел лишь искаженное болью лицо Нигмы и почувствовал на кончиках пальцев фантомную влагу — кровь, которую он пролил с таким удовлетворением. Что-то в нём изменилось, словно тьма, с которой он так долго боролся, начала просачиваться внутрь, отравляя его существо капля за каплей.

Когда зазвонил телефон, звук эхом разнесся по пещере, многократно отражаясь от стен, превращаясь в какофонию тревожных сигналов. Летучие мыши, обычно безразличные к звукам пещеры, внезапно пришли в движение, беспокойно кружась под сводами, как будто чувствовали приближение бури.

На экране высветилось имя: "Мэтт Мёрдок". Контакт, который не должен был звонить без крайней необходимости.

— Мэтт? — голос Брюса звучал напряженно, с едва заметной хрипотцой.

— Брюс... — голос на другом конце линии принадлежал Сорвиголове, но что-то было *неправильно*. Интонации, ритм речи — словно кто-то изучил, как говорит Мэтт, и теперь пытался имитировать, как труп, приводимый в движение умелым кукловодом. — Мне нужна... *помощь*. Срочно.

Слова растягивались, словно застревали в горле говорящего, каждый слог произносился с усилием, будто их выдавливали через трещину между мирами. Между фразами возникали неестественные паузы, заполненные едва уловимым шорохом, напоминающим трение сухой кожи о наждачную бумагу.

— Где ты? — спросил Брюс, уже натягивая костюм, чувствуя, как материал прилипает к коже, будто впитывая пот и страх.

— Апартаменты... Эшфилд. Южная Эшфилд-стрит, 302. — Голос Мэтта внезапно сорвался на шепот, столь тихий, что Брюс едва разобрал слова: — *Она* здесь, Брюс. *Шкатулка*. Поспеши...

Последнее слово растянулось в жуткую какофонию звуков, переходящую в пронзительный визг статики, от которого заболели зубы. Брюсу показалось, что на долю секунды он услышал крик — не Мэтта, а кого-то другого, будто крик доносился сквозь толщу воды.

Линия оборвалась.

***

Здание на Южной Эшфилд-стрит выглядело болезненно обыденно, что само по себе настораживало. В Готэме даже обычные места таили угрозу, но в этой обыденности было нечто искусственное, как в улыбке маньяка, пытающегося казаться нормальным. Бэтмен заметил, что прохожие обходили здание стороной, неосознанно меняя траекторию движения, словно вокруг него существовало невидимое силовое поле отторжения.

Коридор на третьем этаже освещался тусклыми лампами, мигающими в неправильном ритме, создавая иллюзию движения теней по стенам. С каждым шагом Бэтмена звук его шагов становился глуше, будто сам воздух становился плотнее, поглощая звуки и тепло.

Номера квартир проплывали мимо: 298... 299... 300... 301...

И вот она — квартира 302. Мимолетное чувство облегчения посетило Бэтмена: хотя бы не 1408. Он знал об этом номере достаточно, чтобы испытывать иррациональное беспокойство при одной мысли о нем.

Дверь квартиры 302 ничем не отличалась от других, кроме странного ощущения, которое она вызывала. Казалось, она существует в нескольких измерениях одновременно — обычная деревянная дверь с глазком, которая при определенном угле зрения выглядела как гниющая масса плоти с воспаленным глазом в центре.

Брюс положил руку на дверную ручку и почувствовал вибрацию — слабую, но настойчивую, словно что-то за дверью *пульсировало* в ритме больного сердца. Ручка была теплой, почти горячей, как будто кто-то держал ее секунду назад.

Дверь открылась без сопротивления, что уже было плохим знаком. Она не скрипнула, не издала ни звука, словно существовала вне физических законов.

Внутри... обычная квартира. *Слишком* обычная. Идеально расставленная мебель, безупречно чистые поверхности, отсутствие каких-либо личных вещей. Квартира-декорация, квартира-ловушка. На журнальном столике лежал журнал, датированный 1974 годом, страницы которого были девственно чисты, кроме одной фразы, написанной красными чернилами: "Ты опоздал".

И в центре гостиной — шкатулка.

Восьмиугольная, из темного дерева, с инкрустациями из металла неопределенного оттенка — то ли серебро, то ли платина, но с оттенком, которого не должно существовать в природе. На крышке — сложный узор, одновременно привлекающий и вызывающий тошноту при долгом разглядывании. Узор напоминал лабиринт, но центр его постоянно ускользал от восприятия, словно часть изображения находилась в слепой зоне сетчатки.

— Мэтт? — позвал Бэтмен, его голос прозвучал приглушенно, словно поглощенный самим воздухом комнаты, который казался густым, как сироп.