Шоколад

Пасечник обернулся ко мне, снял гарнитуру.

— У судьи вопрос. Просит назвать цвет трусов, какие были на тебе в момент нападения. Нашли несколько штук при обыске в комнате у Козлова.

К горлу подступила тошнота, виски прошило болью.

— Подыши. Не торопись.

— Серые с розовым сердечком.

Договорив, я вскочила и ринулась в туалет. Пасечник догнал уже около унитаза, придержал волосы, когда меня вырвало. Помог подняться, пустил воду в умывальнике.

— Сможешь сама? Мне надо ответить.

Он вышел, я сполоснула лицо холодной водой, прополоскала рот, подставила под струю ладони и держала их до тех пор, пока руки не заледенели. Сколько ещё терпеть это издевательство? Сейчас начнутся вопросы о яме. Пасечник мог бы меня защитить. А он? Два раза ШИЗО. И потом…. Какие ещё нужны доказательства, что я дура. Сплю с ним.

Через некоторое время Пасечник зашёл в ванную, посмотрел на меня, сидящую у стены на полу, помог подняться, обнял, пытаясь поймать мой взгляд.

— Проклинаешь?

Я чувствовала себя смертельно усталой. Из меня будто невидимым насосом выкачали силы, оставив лишь хлипкую оболочку.

— Обожаю. Разве не видно?

Хотелось лечь и вырубиться.

— Сможешь ответить на несколько вопросов?

Пасечник беспощадно разрушал свой образ в моих глазах, зная, что по касательной безжалостно бьёт по мне, всё равно пёр как ледокол сквозь торосы. Он отвечал предельно честно, живьём сдирал с себя шкуру, проходя свою голгофу, но мне от этого было не легче.

Он отключил гарнитуру, усадил меня перед монитором. Безжизненным голосом я ответила судье, что в яме сидела три дня, меня не кормили, спала на деревянном поддоне, укрывалась клеёнкой от дождя, выбралась сама, когда случилось землетрясение. Судья хотела услышать подробности, но Пасечник подхватил меня подмышки, поднял на руки и отнёс на кровать. Сознание уплывало, глаза слипались, я накрыла голову подушкой, чтобы больше ничего не слышать и, уже проваливаясь в темноту, почувствовала, как он накрыл меня одеялом. Хлопнула дверь. Начальник ушёл.

На следующий день прилетал новый отряд сотрудников, а мы со Светой покидали колонию. Пасечник отдал мне паспорт, телефон, бпнковскую карточку и ключи от своей квартиры.

— Живи с сыном у меня, пока не решишь проблему с жильём. Я ещё долго не появлюсь в городе. Сбросил тебе координаты юриста. У него документы по твоему делу, он со всем поможет. С ним я тоже буду на связи. Тебя встретит шофёр с машиной, увезёт на мой адрес, или… в любое другое место.

За руль пикапа сел Пасечник, я рядом на пассажирское место. Светочка быстро забралась на заднее сидение. Хлыщ Витя не провожал её, их любовное приключение подошло к логическому концу, к чему изображать слезливый финал, когда ночью они, скорее всего, бурно простились. Дорога до взлётки оказалась как всегда очень короткой, мы прибыли вовремя, вертолёт уже садился на бетонные плиты.

В форменной одежде ведомства я смотрелась сотрудником ФСИН, когда мы стояли около вертушки. Мужчины, вышедшие с рюкзаками из вертолёта, исподтишка рассматривали нас, многозначительно переглядываясь друг с другом. Мне было неловко, но Пасечник не обращал на них внимания.

— Можно поцеловать тебя?

После его ухода мы не общались, вечером я закрыла дверь на защёлку, но он так и не пришёл. Короткий роман закончился. Правда, как безжалостный нож, вскрыла гнойную рану, заштопала без наркоза, и залила йодом живое мясо. Правда не оставила иллюзий, очистила и освободила меня от прошлого. Надеюсь, излечила меня от него.

Моё счастье не будет зависеть от мужчины. Это самообман и попытка восполнить дыру внутри себя. Мой мир должен стать моим и только моим, без пробоин, без желания укрыться за чьей-то спиной, передать ответственность в чужие руки.

— Можно.

Мы поцеловались без надрыва и адреналина. Я чувствовала себя усталой родственницей, засидевшейся в гостях. После колонии я стала старше, наверное, на несколько жизней. Розовые пони, белые единороги никогда не дружили со мной, а сейчас и подавно очутились по ту сторону реальности.

Видимо, чтобы начать жить, мне следовало умереть.

Глава 20. На своём месте

На вертолётной площадке меня ждал всё тот же ведомственный джип с затемнёнными стёклами. Конечно же, я пригласила Светочку, и мы довезли её до метро. Знакомство завершилось улыбками и «пока, пока» без обмена контактами. Между нами было несколько дней болтовни на кухне, которые сблизили нас как пассажиров купе в поезде дальнего следования. Оставив позади колонию, мы с лёгкостью и даже каким-то облегчением простились и пошли каждая в свою сторону.

Я попросила шофёра остановиться у ближайшего торгового центра. Зайдя в первый попавшийся сетевой магазин, я без примерки набрала необходимый минимум вещей на первое время, заплатила и вышла к машине. Прошлый образ жизни, кажется, канул в вечность навсегда. Вещи оказались простой необходимостью, функционалом, без которого нельзя обойтись. Даже отсутствие белья давно перестало меня волновать. Я словно рождалась для новой жизни, оставив далеко за спиной прежние привычки и желания.

Свобода — вот то, от чего сильнее разгонялось сердце, то — что имело истинную ценность. Щебечущие девочки в очереди около примерочных кабинок, дама в куртке перед зеркалом, мужчина с ворохом тряпок в руках и его бойкая спутница — все они казались актёрами в театральной постановке, в которой когда-то играла и я. Ненастоящие, картонные персонажи, не сознающие быстротечность жизни, тратящие время на суету и бег по кругу.

Следующим пунктом посещения стала кадетская школа. В форме сотрудницы службы исправления и наказания, меня, глянув паспорт, сразу пропустили к директору. К этому моменту я уже с трудом держала себя в руках, настолько сумасшедшее желание увидеть сына разрывало изнутри.

Войдя в кабинет директора, представительного мужчины лет пятидесяти в белой рубашке с галстуком, я тут же озвучила цель своего визита.

— Я мать кадета Бортникова Данила, хочу забрать его из школы. Сейчас.

— Минутку, ваше имя.

Мой паспорт очутился в руках директора.

— К чему такая срочность? Дети на занятиях.

— Я не видела сына больше трёх месяцев. Он был зачислен в школу без моего согласия. У ребёнка серьёзные проблемы со здоровьем.

— Какие именно?

— По медицинским показаниям ему нельзя жить в интернате, у него энурез. — Моя жесткая интонация, заставила директора насторожиться. — Дайте форму заявления, которое требуется для отчисления, и я уйду без скандала.

Надеюсь, мой намёк он понял.