Шоколад
Шрифт:
— Пчёлка…
В эту минуту я любил её так сильно, как никогда. В голове возникло видение — обнажённое тело среди цветочного великолепия.
— Спасибо, что привёз меня сюда, — на губах Майи цвела блаженная улыбка.
Шагнув ближе, я обнял её, закутал в свои руки, прижался лицом к светлой макушке. Сердце затопила бесконечная благодарность этой земле, Душе этой земли за Майю — мою солнечную Пчёлку. Я не знал, каким способом выразить её.
— Пасечник, — тихий голос огненной волной прошёлся по позвоночнику.
Мысли пропали, осталось лишь жгучее желание соединиться здесь и
— Ещё.
Наши бёдра оказались плотно соединены. Внутри разгорался вулкан, с каждым толчком приближая нас к краю. И всё же я контролировал себя, размеренно и осторожно, понемногу наращивая темп. Она выгнулась навстречу.
— Посмотри на меня.
Поймал взгляд посветлевших глаз, приник к её губам, сплетая языки. Пчёлка должна улететь первая.
— О, да-а…
Стон удовольствия толкнул меня следом за ней.
Мы провели на поляне почти час, расслабленные, утомлённые и счастливые.
— Всё измяли.
Майя села и с грустью посмотрела вокруг.
— Не переживай, цветы поднимутся. Нам надо возвращаться.
— Ты же не успел ничего проверить?
— Визуально, всё в порядке. Ворота заблокированы. Отчёт напишу, в следующем году пусть сами приезжают.
Майя внимательно посмотрела на меня. Слишком легкомысленно прозвучали мои слова. Бывший начальник колонии по её мнению не должен вести себя так безответственно.
— Поверь, здесь всё так же, как мы оставили. Местные бояться сюда ходить, и правильно делают. Это место ещё долго будет отпугивать людей.
Мы оделись и быстро перекусили. От ворот послышался сигнал автомобиля.
— Ой! — Майя подскочила.
— Кажется, за нами приехали. Бегом к дороге.
В том же порядке, как пришли, мы двинулись обратно. На дороге стояло авто Иваныча, который кинулся обниматься с Майей.
— Майечка, девочка моя! Жива, здорова. Красавица стала. Так ты с Петром что ли? Вот уж никогда бы не подумал!
— А почему бы не подумали? — спросила Майя.
Повисла неловкая пауза. Иваныч смутился.
— Да я так брякнул, к слову. Ты ж молодая, а он тёртый калач. Но Пётр Григорьевич человек честный. Не обидит.
Майя как-то растеряно улыбнулась. Иваныч понял, что разговор свернул не туда, и засуетился.
— Так вы садитесь. Вертушка ждёт. Я как узнал, что Пётр здесь, вот и поехал встретить.
Настроение Майи испортилось, слова Иваныча словно разбередили её старую рану. У Майи случались неожиданные откаты, их невозможно было предугадать — травма души до конца не исцелилась. Она посмотрела на ворота, на строения, виднеющиеся поверх ограждения, перевела взгляд на меня. Неприятное гнетущее чувство подсказало, что всё плохо.
До возвращения домой Майя почти не разговаривала со мной, старалась не смотреть в мою сторону, сдержанно и кратко отвечала на вопросы. Я надеялся, что выспавшись и отдохнув, Майя успокоится и расскажет, что её так расстроило, и первое, что я услышал, было
то, чего я и опасался.— Ты знаешь мой цикл?
— Да.
— Ты специально повёз меня туда в… правильное время?
— Майя, послушай…
Её затрясло, и она сорвалась с тормозов. Это была полноценная истерика. Майя не контролировала себя, сначала заговорила срывающимся голосом, потом стала кричать.
— Ты обманул. Не сказал. Не спросил! Сам всё решил! Мне противно, мерзко глядеть на тебя. Где твой сраный отчёт? Лицемер! Изворотливый лжец! Улыбался, врал мне! В каждом слове врал! Ты — демон! Ставишь надо мной демонический эксперимент и гордишься собой!
В её глазах кипели злые слёзы. Её убийственные слова разожгли ответный гнев. Ещё минута, и она начнёт швырять вещи мне в лицо, и неизвестно до чего ещё договорится. Это было невыносимо. В цокольный этаж я спустился на автомате. Там на стеллаже, в дальнем углу кладовки лежал небольшой пакет. Прерывисто дыша, я достал его, вытащил спрятанную вещь и уткнулся в неё лицом. Так лучше.
Минуты через две ко мне ворвалась злобная фурия.
— Я не хочу с тобой…
Майя двинулась вперёд, увидела, что я держу, и остановилась как вкопанная.
— Что ты…
У меня в руках была её красная ветровка, пробитая пулями, в пятнах засохшей крови. Я сохранил её, чтобы помнить, что когда-то натворил. Ветровка являлась свидетельством того, что перенесла моя маленькая Пчёлка. После всего, что произошло, её срыв самое малое, что я могу понять и принять.
— Ты… ты… Зачем?
Она осела на пол возле меня, по лицу градом покатились слёзы. Я притянул её к себе, прижал, обнял. Майя рыдала, всхлипывала, не в состоянии произнести хоть слово. Светлые растрепавшиеся волосы, щекотали нос, когда я целовал её макушку. На моей памяти такой срыв у неё случились впервые. Истерика, крики, слёзы до изнеможения и ощущение опустошённости.
— Когда… он пинал меня в живот, я подумала, что у меня больше не будет детей. А ты ничего не спрашивал, будто тебе не надо. Но я хотела ребёнка! А ты молчал.
Конечно, я тоже хотел ребёнка, но опасался травмировать Майю, чувствуя её затаённую боль и печаль. Она обычно избегала темы детей. Цена моего молчания ударила по мне и по ней, но она не означала конца света. Наверное, я должен был раньше вскрыть этот нарыв. Но получилось так, как получилось.
— Прости, что не сказал правды. Думал, так будет лучше, и ты не догадаешься. Не ожидал, что этот обман так расстроит тебя.
Она забрала у меня ветровку из рук, проверила карманы, вытащила из одного из них какие-то красные осколки.
— Это машинка сына. Волчара раздавил её ногой. Она держала меня на плаву все дни в колонии. Не дала сдаться.
Майя успокоилась в моих руках. Мы преодолели ещё одну полосу препятствий, разделяющую нас. Она поцеловала меня в подбородок.
— Спасибо, что сохранил.
Шагнув в неизвестность, приняв свою судьбу, я попал в новую реальность и выиграл. Выиграл, вырвал у жизни подарок — маленькую Пчёлку с медовыми глазками и сладким цветочным запахом. Сказать, что я счастлив, ничего не сказать. Рядом с ней я на своём месте, которое когда-то было невозможно представить.