Шпага Софийского дома

"Муж сы бороды черней с Явдохина двора на вымол идяшеть на струги купецкие струг тот от моста третий". От моста третий!

Ну, Олексаха, быть тебе старшим опером!

Завтра же послать оглоедов. Или нет, нельзя самому-то. Получится вроде как незаконный арест. Что там говорил Феофилакт-игумен, прямо Ионе докладывать? Вот завтра и доложим, по утречку. Никуда не денутся шильники к тайности-то не особо привыкли, видно, не очень раньше за ними следили вот и обнаглели.

С утра доложившись владыке - Иона, казалось, доживает последние дни, настолько он был высохшим и желтым, а ведь не так стар еще, - Олег Иваныч зашел в келью Гришани, отдать обещанную бумагу. Сам Иона покровительствовал отроку - покойный отец мальчика, как недавно узнал Олег от Пафнутия, приходился архиепископу каким-то родственником: то ли троюродным братом, то ли двоюродным племянником. Потому и была у Гришани своя келья, потому и не придирались к нему, - а ведь послушать рассуждения Гришины - так чистый стригольник! "И святые отцы-игумены мзду берут, и монахи - пианицы", это уже не говоря о всяких глумах да кощунах, типа непристойных анекдотов о звере Китоврасе. Известно, кому подражает - Ефросину, монаху белозерскому, ученостью славному. Однако монастырь Ефросинов - у черта на куличках, на Белоозере, там что хочешь пиши - далеко больно имать. А Гришаня-то, чай, ближе. Хорошо, новгородское правление известной терпимостью славится, да и Иона заступится, ежели что...

Гришанина келья оказалась пустой, отрок отсутствовал - носили где-то собаки, иначе не скажешь. На столе, как всегда, в беспорядке навалены книги, разбросаны берестяные грамотки, писала, листы. Олег взял один:

"Учение о круглости земной". Ну вот, так и знал! Неосторожен отрок - от такого-то учения за версту кострищем разит!

– Здравствуй многая лета, Олег Иваныч, гость дорогой!
– вбежал в келью Гришаня, рад был Олегу видно.

– И ты здрав будь, - кивнул "дорогой гость".
– Все глумы да кощуны выписываешь?

– Ну, ты как Иона заговорил, иль Феофилакт-игумен...
– рассмеялся отрок.
– Не сердись, кваску вот выпей... Или хочешь медку стоялого?

– Откуда у тебя медок стоялый, пианица?
– удивился Олег Иваныч. Впрочем, плесни чарочку!

– То не у меня, - наливая гостю из большой баклаги, смущенно пояснил Гришаня, - то от встречи с ливонским рыцарем Куно осталось - ты его знаешь ездили мы с ним на встречу - я толмачил. Ну, и осталось - прихватил, чего добру зазря пропадать? Сам не пью, так вот тебя угощу. Вкусно?

– Ядрено!

Олег Иваныч вытер бороду рукавом, крякнул. Не спрашивая Гришаню, налил себе еще.

– Пимен-ключник про тебя пытал намедни, - обернувшись на дверь, тихо сказал отрок.
– Нехорошо пытал, корявисто: все вызнать хотел: кто ты таков, да откуда взялся, да что на Паше-реке делал...

– Хм... Пытал, говоришь? А ты что?

– А я что? Все как есть обсказал - что человек ты непростой, роду не мужицкого, землица у тебя была на Обонежье, да, почитай, всю пожгли ушкуйники - вот и пришлось тебе в Новгород идти, счастья искать на старости лет. Про ушкуйника Олексу еще Пимен выпытывал, не знаешь ли ты, мол, чего я сказал, что не знаешь... Ведь так?

Олег кивнул. Очень не понравился ему пристальный интерес ключника к его персоне. Да и сам Пимен - владычный ключник - не вызывал особого доверия: черен был да носом горбат - на грека больше походил, не на русского. Хотя, слышал Олег и это, службу его у Феофилакта одобрял - как, интересно, прознал про то?
– и сильно не любил московитов, может, от большой любви к Новгороду, а может, и по личным каким причинам.

– Все правильно сказал ты, Гришаня, - еще раз кивнул Олег Иваныч.
– А ежели еще Пимен, иль еще кто, про меня расспрашивать будет - шепни!

Пимен вызвал его дня через два. Вечером вызвал, поздненько - уж и небо вызвездилось - ночи темнее стали. Прислал лодку с гребцами. Встретил ласково, сбитнем угощал, улыбался, про жизнь расспрашивал. Хорошо беседу вел, настойчиво - "легендированный допрос" называется.

Олег Иваныч - хоть и профессионалом был - чувствовал себя неловко, особенно когда дело касалось его "прежней" жизни. Путался в названиях деревень, в новгородских землях, даже - в церковных праздниках. Ничего толкового не мог рассказать и об ушкуйнике Олексе, не знал просто. Знал только, что очень интересовались Олексой Тимоха Рысь да козлобородый Митря. Вернее, не столько Олексой интересовались, сколько сокровищами его, неизвестно куда пропавшими. Господи! А не эта ли тема так интересует святого старца? Ишь, как подобрался весь, когда речь зашла о шильниках. Выслушав, отпрянул недовольно, посмотрел недоверчиво. Олег Иваныч хорошо понимал его сам бы такому подозреваемому, который в "трех соснах" путается, ни в жисть не поверил. По "сто двадцать второй" тормознул бы для острастки, в ИВС бросил, оперов знакомых бы попросил человечка своего подсадить, послушать. Глядишь, что и выплыло бы. Так бы просто не отпустил.

– Что ж, мил человек, - притворно вздохнул Пимен, - иди покуда. Как вспомнишь чего - скажешь.

Хм... Интересно, как это - "иди"? Что, Пимен глупее паровоза? Ан нет! Схватили тут же, едва вышел за порог палаты. Профессионально схватили, грамотно. Двое - за руки, третий - шпагу рванул, аж пояс затрещал, четвертый с пятым подстраховывали, мало ли что, вдруг задержанный сопротивление окажет представителям власти?

Олег усмехнулся. Ага, как же! Один против пятерых - это надо полным идиотом быть или Шварценеггером, впрочем, различий тут мало.

Лучше спокойно подумать, как из этой передряги выпутаться. Все-таки он теперь при должности. Правда, на частной службе, но ведь Феофилакт-игумен не так уж и мало в Новгороде значит. Значит, и "житий человек" Олег Иваныч в Новгороде не последний и расправиться с ним втихую будет затруднительно даже для Пимена. Тем более что незаконно все это, да и смысла в расправе для ключника нет никакого, потому - вряд ли он будет обострять обстановку. Пимен совсем не производил впечатления глупого или неуравновешенного человека. А законы новгородские нарушил ключник - по законам тем никто не мог быть арестован без суда, а подлежащий суду обязательно через приставов судебных извещение об том получал, и ежели к суду не являлся, то посылалось другое извещенье, а затем и третье - уж потом только приволочь могли - и то осторожненько, чтоб не помять никак по пути - пытки-то обычно не применялись.

Вышли на улицу - вызвездило - впрочем, на востоке уже алеет, и небо заметно посветлело, вот-вот - и пропадут звезды, останется только месяц светлый, полупрозрачный, серебряный. Вокруг тишина, слышно лишь, как перекликаются стражники на башнях. Воздух свеж - дыши, не надышишься, с Волхова туманная дымка стелется.

Сначала прошли в кузню - уже и огонь развели, когда только успели, шильники? Кузнец - угрюмого вида детина ловко сковал руки Олега тяжелыми, крепкими даже на вид, цепями. Хорошенькое дело... Так и шли дальше - под унылое звяканье. Вот он какой, пресловутый звон кандальный!

А вот и поруб. Местный аналог изолятора временного содержания. Дверь из кованого железа, полуподвал, довольно просторный, но душно, потому как народу - под завязку. На земляном полу сено. Хорошо, хоть не очень сыро.

Улегшись в углу, меж двумя мужиками в поношенных зипунишках, Олег Иваныч поворочался немного, пытался придумать что-нибудь, выстроить, так сказать, план действий. Хорошо бы знать, чего Пимену надо. Сокровища ушкуйника Олексы? Так про них ни черта не знал Олег Иваныч, да и вообще - из всех сокровищ в том краю только монеты серебряные видал... и те, судя по всему, - фальшивые. А не в них ли дело? Что б придумать-то?

Ворочался, ворочался Олег Иваныч - да и уснул, так ничего и не придумав. Спать уж очень хотелось. А когда проснулся...

Когда Олег Иваныч проснулся, судя по галдению вокруг, был уже день. Соседи по узилищу занимались кто чем. Кто разговаривал, кто азартно играл в неведомо как пронесенные кости, кто валялся на соломе, устремив обиженный взгляд в потолок. В противоположном углу, у двери, кто-то громко жаловался на жизнь... А рядом с Олегом... Рядом с ним, на соломе, сидели его старые знакомцы - купец Иван Костромич и профессиональный воин Силантий Ржа. Вот те раз! Эти-то как здесь?