Шпага Софийского дома

– Так я ж тебя и не тороплю, - обиделся Ставр.
– Подумай месяцок-другой, поработай пока на Феофилакта, ну, а потом всегда тебе место будет. Знаю - воин ты знатный, мне таковые нужны. И служба у меня - не чета Феофилактовой, торговой - ты ж воин, не купчина какой. Впрочем, уговаривать не буду, надумаешь - скажешь! Один еще вопрос к тебе напоследок. Говорят, ты часто бывал в Обонежье?

– Ну, допустим, бывал. А что?

– Онисифор-инок!
– подавшись вперед, прошептал боярин.
– Ты ведь сильно помог ему?

Ну вот - и этот туда же! Все сокровища ищет. А может... А может, у него другой интерес? Пожал плечами Олег Иваныч:

– Онисифор? Впервые слышу. Нет, помог, конечно, но не ему, а Гришане, софейскому отроку. А об Онисифоре этом и не слыхивал никогда.

Странная это была беседа. Чувствовал Ставр, что недоговаривает что-то Олег Иваныч, да поделать ничего не мог - пытать бы его, конечно, пыткой огненной или на дыбе, да нельзя - Феофилакт обидится, а ссориться с ним не с руки сейчас. Слишком много людей в курсе, кто узника из поруба вытащил, хоть и незаконно тот туда брошен был. Мзду свою получили, правда, да ведь, как прижмет - сразу заговорят. Стоп, а о ком заговорят? У них что, на лбу написано, у тех, кто мзду платил, что они Ставровы люди? Нет, не написано. Поди знай, что за люди, мало ли в Новгороде мужиков. Коли так, тогда, конечно, все-таки пытать. С выдумкой пытать, до смерти лютой, потом зарыть где-нибудь у Федоровского ручья либо ночью в Волхов кинуть - ищи-свищи. А кто этого человека, Олега, в поруб кинул? Пимен, владычный ключник. Верные люди говорят - так просто кинул, для острастки, да выпустить забыл, уехал потому и не сильно выступать будет, если на свободе Олег окажется, скорее поблагодарит, не надо причину выдумывать, выпуская. А выпустить пришлось бы - Феофилактовы люди Пимену не по зубам, не тот это волчина. Да и не по закону задержание-то... Еще и Варсонофий, зараза, при владычном дворе воду мутит. Собрались, вороны. Иона, владыка, уж слишком долго на этом свете зажился. Ну, да об этом после. Значит, Феофилактов муж этот самый Олег, Олег, сын Иванов. По торговой части служит. А и пусть себе служит! Вот и подступ к Феофилакту-игумену! Так не пытать этого Олега Иваныча надобно, а ублажить, словно брата родного! Да приветить так, чтоб почаще захаживал. Рассказывал, что да как Феофилакт-игумен поделывает, что мыслит. Ну, и ловок ты, Ставр Илекович, ничего не скажешь, ловок - ишь, чего удумал, умная голова!

Посмурневшая было физиономия боярина снова озарилась радостной улыбкой.

– А не испить ли нам мальвазеи фряжской в честь твоего освобождения? встав на ноги, Ставр весело хлопнул гостя по плечу.
– Или рейнского? Ты чего больше любишь?

– Портвейн "три семерки", - не удержавшись, буркнул Олег Иваныч. Потом добавил, что и от мальвазеи не откажется. От его взгляда вовсе не ускользнула быстрая перемена в поведении боярина. Сначала сиял, как тульский пряник, потом скуксился, затем опять воспрянул. Неспроста все это, ох, неспроста... Ох, хитер боярин, коварен, мягко стелет - да как бы жестко спать не пришлось!

Забегала дворовая челядь по двору боярскому, забегала, засуетилась. Яства понесли из летней кухни прямо в кабинет Ставров. Большой кувшин с мальвазеей водрузили на стол, черненый кувшин, серебряный. Рядом два кувшина поменьше - с рейнским. Ну, и медок стоялый, квас бражливый - куда ж без них-то?

Не раз и не два расспрашивал еще Ставр, пока бражничали, все выведать старался, да не на таковского напал - Олег Иваныч-то закален был в родном РОВД в борьбе с зеленым змием, что ему эта мальвазея, на один глоток только. Уж и сам Ставр не рассчитал - упился, захрапел, к стенке откинувшись. Олег к тому времени уже, на лавке растянувшись, похрапывал. Пьян якобы... Однако, как только смежились боярские очи, гость встрепенулся, подозрительно оглядел горницу и, специально пошатываясь, вышел на крыльцо. Постоял немного, подышал воздухом и, пройдясь по двору, подошел к воротам. Никто никаких препятствий в этом Олегу Иванычу не чинил, наоборот - выскочивший невесть откуда стражник, почтительно поклонившись, в миг распахнул ворота и даже осведомился, не нуждается ли дорогой гость в провожатых. Олег Иваныч не нуждался, в чем тут же заверил стражника и, выйдя за ворота, быстрым шагом направился по Пробойной в сторону Торга.

В воздухе плавился вечер - тихий, спокойный, благостный. У церкви Дмитрия Солунского, на паперти, сидели нищие - такие же благостные, тихие, богобоязненные. Кланялись низехонько, благодаря за подаяние, убирали мелочь в торбы и мелко крестились. Рядом, на пустыре, мальчишки играли в бейсбол маленьким тряпичным мячиком. С криком да посвистом ловко лупили по нему деревянными битами. Нет, кажется, здесь эта игра называется лаптой.

Олег Иваныч подошел ближе, уселся на скамейку под липами, вместе с прочими зрителями. Смотрел на игру, думал. Возвращаться на усадьбу? А вдруг там засада? Он, Олег Иваныч, в подобном случае точно бы отправил туда парочку оперов. Хотя - нет. Ставр же говорил о том, что Пимен-ключник в отъезде, а кроме него Олегом заниматься просто некому, никому он больше в порубе не нужен. Да и на Феофилактово подворье людишек послать - не всякий решится. Поэтому на усадьбу можно возвращаться спокойно. Нет там никакой засады и быть не может!

Поднявшись на ноги, Олег Иваныч направился дальше. По пути свернул на Ивановскую, к Торгу - выпил в долг сбитня у знакомого продавца - недавно завербованного агента Олексахи. Тот глазами замигал, Олега увидев, - имею, мол, сообщение. Олег Иваныч понял, кивнул, шепнул - у Никольского. Там и встретились, под старой вербою.

Сведения, переданные агентом, особенно неожиданными, в общем, не были. Олексаха поведал, что не так давно взятые по его наводке московиты - двое мужиков с именами Иван да Силантий - снова объявились на Ивановском вымоле, где ругательски ругали новгородские власти, смущая собравшийся народ срамными словами, и хвалились могуществом своего господина - московитского князя Ивана. Два дня назад отплыли на всех стругах вниз по Волхову, видно, к Москве. Ну, это и так понятно было.

Так же агент сообщил о подозрительных монахах - стригольниках, во главе со священником по имени Алексей. Монахи те, дескать, супротив монастырей выступают да против мздоимства церковного...

Последнее сообщение Олексахи касалось лично Олега. Третьего дня им очень интересовались некоторые людишки - холопы некоего боярина Ставра. Расспрашивали да выпытывали - что за новый человек служилый появился у Феофилакта-игумена? Зря выпытывали - никто на торгу Олега Иваныча не знал, может, где в другом месте что вызнали.

– Откуда известно, что именно Ставровы люди?

– Проследил, господине. Прикинулся своим в доску - вместе к Явдохе ходили, в корчму на Загородскую.

– Далеко ж вас черти носили!

– Так у тех шильников там свой интерес имеется - Явдоха им в долг наливает. Вообще, Явдоха этот - тот еще шпынь.

– Вот и займись им.
– Олег Иваныч похлопал Олексаху по плечу.
– Походи в корчму, винища попей, думаю, учить тебя не надо. Обо всем докладывай исправно. Деньги получишь позже. Не обману, не думай.

Простившись с агентом, Олег Иваныч еще немного постоял у вербы, посмотрел на клонившееся к закату солнце - изжелта-красное, чем-то похожее на большое перезрелое яблоко, - напился из ближнего колодца водицы, немного подумал, пожал плечами и решительным шагом направился на Ильинскую, к усадьбе. Видок у него был весьма специфический - некоторые особо нервные прохожие шарахались. Рубаха у ворота разорвана, кафтан не подпоясан, расхристан, борода всклокочена, на голове будто галки гнездо вили. Вдобавок винищем разит на полверсты. В усадьбе на углу Ильинской и Славны возвращению Олега Иваныча обрадовались. А чего бы не радоваться-то, человек он был хоть и при должности важной - простой, некичливый, вежливый. Зря к дворне не цеплялся, никого не наказывал, да по чести - и не за что было.

Налево скособоченный татарскою саблей сторож Пафнутий, получив указание, отправился топить баню. Нелюдимый Акинфий, заросший бородою до глаз, был послан в шалашик, к дедке Евфимию - звать париться да наказать оглоедам смотаться по-быстрому на владычный двор, пока ворота не заперты, спросить там Гришаню-отрока, привезти, ежели на месте тот. Вечером собрались все. Сам Олег Иваныч, дедко Евфимий, Гришаня... Парились. Дед Евфимий уж так усердно махал веником, что Гришаня, не выдержав, стрелой вылетел на двор, прыгнув в большую бочку с дождевой водицей, специально для этой цели стоявшей у самой ограды, под яблонями.

Олег Иваныч покрякал-покрякал под дедовыми вениками - тоже выскочил. На скамейку у бани уселся, в рушник закутался. Тут и Пафнутий с кваском. Гришаня из бочки выскочил, тоже пить захотелось.

– Эх вы, парильщики, - выглянул из бани дед, красный, распаренный, довольный - дальше некуда.
– Давай-ко еще по заходу!

Олег отмахнулся, хватит, мол, покуда, а там посмотрим.

– Был в обители дальней, - вытерев губы рукой, важно изрек Гришаня. Вот, к полудню только вернулся. Ну, и книжицы там, Олег Иваныч! Знатные книжицы...
– Отрок мечтательно прикрыл глаза.
– Четьи-минеи, само собой, да сказки: о разных странах, о людях тамошних, о мудрецах-рахманах, что в стране Индейской живут...