Шпага Софийского дома

Микита тяжело опустился на ступеньки крыльца и тут же захрапел.

– Эй, Микита... Микита! Как он выглядел, знакомец-то твой, что на башне? Как зовут-то его, может, я знаю? Что? Как звать - не упомнил... А? Ах, борода больно смешная. У меня, что ли? Ах, у того, что на башню лазил... Постой, постой... Как это смешная? Как у козла? Во-о-он что...

В задумчивости вернулся Олег Иваныч за стол. Допил пиво, расплатился, оделся.

Отвязал каурого, поехал скоренько. Потом коня придержал, поплелся шагом.

Большая Московская дорога - место людное. Пеший, конный, обозный - всяк сбить норовит. Народишку-то кругом, чай, не в деревне!

Только успевай поворачивать, кабы не задавить кого.

Проехав мост через Федоровский ручей, бросил внимательный взгляд на усадьбу Ставра. Дворовые людишки как раз закрывали ворота. Приехал кто? Или уехал? А черт его...

В этот момент выезжал со владычного двора обоз игумена Феофилакта. В переднем, открытом, возке сидел сам игумен, на людишек своих покрикивал строго, чтоб дело знали. На Софье благовестили к обедне. Перекрестился игумен, с возка спрыгнул. Святое дело - обедня. Подошел к дверям Сигтунским воротам узорчатым - распахнулись ворота. Встретил Феофилакт Пимена-ключника. Тот знак сделал - поговорить, мол, надобно, тайно. Кивнул игумен - поговорим. Отстояв обедню, собрались в грановитой палате. Феофилакт, Пимен, Варсонофий - владычный духовник. Те, что олицетворяли собой мощь всего Софийского дома - пресвятой новгородской церкви. С храмами белостенными, с монастырями дальними, с вотчинами, землями богатейшими. Пимена с Варсонофием очень интересовал Ставр. Не любили они боярина слишком независим тот был да неудобен. О том, что Феофилакт-игумен человечку своему следить за Ставром поручил, - прознали. Откуда - не сказывали, но прознали. Может, кто из Феофилактовых людей проговорился невзначай, а может, и Гришаня-отрок... Не суть... Обступили Феофилакта-игумена - Бог, мол, делиться велел! Вот и ты поделись, отче. Информацией своей поделись, веданьем тайным!

Игумену деваться некуда. Не с руки со старцами софийскими ссориться, как бы от той ссоры самому худо не было. Махнул посохом Феофилакт, согласился...

Тут вдруг и Гришаня-отрок. От владыки болезного с писанием шел. Нет, чтоб переждать, покуда не уйдут, старцы-то... Не, некогда... куда уж...

Сунулся в палату... ой!

– Иди сюда, отроче! Олег Иваныча усадьбу ведаешь?

...Тем временем Олег Иваныч в задумчивости проехал Торг - "Квас, квас, кому квасу? Сбитень, сбитень, горячий!" - и свернул на Лубяницу. В начале улицы, на крыше заброшенной часовни, каркали вороны. Олег посмотрел недовольно - ишь, раскаркались. Да и часовня... Хоть бы перестроил кто или снес. Стоит, расхристанная, кустарником густым поросшая, глаза мозолит...

Господи! А кто это у часовни? В кустарнике... Красивый, надменный, в кафтане цвета смарагда. Боярин Ставр, кто ж еще-то? Вспомни козла - он и появится.

Олег Иваныч сплюнул, поворотил коня - не хотелось ему встречаться с боярином, даже здороваться не хотелось. Так бы и проехал мимо... как вдруг возок быстрый пролетел мимо, обдав грязюкой, - вот сволочь, кучер-то! Черт! А кучер-то - Никодим! Софьин кучер...

Остановился возок у кустарника, напротив часовни. Маленькая часовня, покосившаяся, сложенная из почерневших от времени бревен. Перед часовней деревянный крест с иконкой. Темная иконица-то, не разобрать, какой святой там. Пред иконой лампадка. Горящая! Видно, не совсем заброшена часовня-то!

Увидев возок, Ставр сошел с коня, оглянулся. Олег Иваныч тоже спешился, чтоб не отсвечивать зря, привязал каурого к молодому дубку, ржания неуместного опасаясь. Надеялся, что украсть не успеют. Сам затаился. Интересно стало - что там за дела у Никодима со Ставром.

Боярин подошел к самому возку, наклонился почтительно. Почтительно? Заинтригованный, Олег Иваныч осторожно подобрался ближе.

В возке была Софья! В черном одеянии, только поясок серебряный вкруг стана тонкого. Теплый - из чернобурой лисицы - плащ, платок бязевый, поверх - шапка, черным блестящим мехом оторочена. Долги ресницы, очи коричневым золотом плавятся...

Ставр улыбнулся, сказал что-то.

Олег Иваныч не знал, что и думать. Как-то неловко себя чувствовал. Ну и что с того, что Ставр встречается с Софьей? Может, случайно, - как и он сам их увидел - чистый случай... А может... Может, любовники они? А он, Олег, кто Софье? Никто. И никакого права вмешиваться в ее личную жизнь не имеет. Но Ставр же - садист! Может быть... А может и не быть... Вилами по воде... Впрочем - скорее всего... А с другой стороны, боярин - красивый молодой мужик, умный, богатый, знатный - чего еще нужно бедной вдове для полного счастья? И кто такой Олег? По сути дела, человек зависимый. От Феофилакта. Рассердится игумен - прогонит и с работы, и с усадьбы. Как тогда жить? В леса податься, разбойничать? Или сбитнем торговать, на пару с Олексахой? Олег Иваныч улыбнулся. Только улыбка вышла какой-то жалкой, грустной.

Ну уж - подслушивать, так до конца. Совестью Олег Иваныч в таких случаях давно не терзался - не та работа - что здесь, что тогда, раньше...

– ...клянусь, Софья!
– яростно шептал Ставр.
– И не смей обвинять меня в смерти Олексы, я любил его, как родного брата... как тебя!

– Тебе нужны только его сокровища, Ставр, - тихо отвечала Софья.
– Да и я... я тоже вряд ли так уж нужна тебе. Никогда я не приду на твою усадьбу, никогда, слышишь! Никогда!

(Олег Иваныч возликовал в кустах!)

– Тогда помни, Софья, - это последнее мое слово! Последнее!
– боярин в бешенстве вскочил на коня и хлестнул плетью.
– Прощай, Софья... И помни!

И только грязь из-под копыт полетела... Миг - и скрылся боярин за поворотом.

Софья что-то крикнула Никодиму, тот кивнул и стегнул лошадей.

Проводив взглядом быстро удаляющийся возок, Олег Иваныч выбрался из кустов, отвязал каурого. "Никогда я не приду на твою усадьбу! Никогда!" Молодец, Софья! Однако... Что за дела у нее со Ставром, козлиной безрогим?

Набить ему морду, что ли? Нет, рано - потом проблем не оберешься. Черт, а хотелось бы...

Сам себя не понимал Олег Иваныч. Казалось бы, что за дело ему до свободной новгородской женщины, намного выше его по своему положению, с которой и знаком-то не особенно близко? А вот, поди ж ты - захолонуло сердце...

В смущенных чувствах, медленно, отпустив поводья, ехал Олег Иваныч вдоль по Лубянице - длинной новгородской улице, как и все прочие, мощенной дубовыми плашками, положенными на коровьи челюсти. На душе было - не пойми как... И радостно, с одной стороны... А с другой - грустно...

Корчма по пути попалась, их много было на Лубянице. Посмотрел на нее Олег Иваныч, постоял, подумал... и решил - в тему!

– Березовицы пьяной, - заказал с ходу.
– И пива! Нет, ни капусты, ни пирогов не надо. Впрочем, давай один, с белорыбицей.

Рядом, за столом, сидел хорошо одетый мужик чуть постарше Олега, солидный, с черной окладистой бородой, в черном бархатном кафтане с серебряным узорочьем. По виду - боярин или богатый купец. Пил не закусывая березовицу, как и Олег, запивал пивом.

Потом повернул лицо. На Олегово питие глянул, усмехнулся. Протянул руку:

– Селивантов, Панфил. Староста купецкий.

– Очень приятно. Олег... За знакомство?

– Давай. Эй, человече! Тащи березовицы пару кружек!

Неплохой мужик оказался, Панфил-то. Это Олег Иваныч уже после второй кружки понял. В корчму тоже с проблемой зашел - с женой поругался. Качественно так поругался - с воплями, с тасканием за бороду, с битьем посуды. "Да убоится жена мужа своего" - то не про новгородских женщин сказано!