Шпага Софийского дома

А отрядец - пара человек только и были несильно ранены - поехал себе дальше. Посольство Новгорода, Господина Великого, к Казимиру Ягеллоновичу королю Польши и Великому Литовскому князю. Что посольство такое снарядить надо - о том давно на вече шумели да не худые мужики: бояре да люди житьи, чья к Новгороду любовь не словесы пустые суть. Посадничья вдова Марфа Борецкая, хлебосольная жена новгородская, да и богата, с нею и прочие: Арбузьевы, Афанасьевы, Немиры, Астафьевы, Лошинские - лучшие люди новгородские, бояре "золотые пояса", да ивановские купцы - о богатстве их и говорить не надо, да Софийские: Иона, Пимен, Варсонофий... Феофилакт в отъезде был, однако, по обыкновению своему поколебавшись, рукой махнул поддержал идею - лучшего человека своего отрядил охранять посольство - Олега Иваныча Завойского, роду житьего. С ним и Гришаня напросился, хоть поначалу и не особо хотел пускать его Иона. Но пустил, подумав. Феофилакт-то, вон, своего человечка сунул - радуется. Чего ж и ему, Ионе, посольство без пригляду оставлять? Никак негоже! Гришаня-отрок тут в самый раз и пригодился. Сметлив, учен, языками владеет, немецким, да богомерзким латынским, да свейским чуток. Ну, свейский вряд ли у Казимира понадобится, а латынь с немецким всяко сгодятся. Правда - уж слишком молод Гришаня, несолиден, неопытен, да языком метет - что помелом баба. Впрочем, строго-настрого наказано было Гришане мене языком чесать, а боле слушать. Что запомнит - про то докладывать по приезду незамедлительно. Как Казимир да бояре литовские, а пуще того: как там себя поведут господа послы Селивантов Панфил да Кирилл Макарьев - старосты купецкие. И житий человек Олег тоже присмотра требует - уж слишком приблизил его Феофилакт-игумен и в посольство, настояв, сунул. Отъехал в монастырь свой Никольский, довольный. Не менее и другие старцы софийские довольны были. И Варсонофий, и Пимен. Оба беседы тайные перед отъездом имели с Олегом Иванычем, человеком житьим. Каждый мешочек с серебром дал. На этот раз уж не отказался Олег Иваныч дорога дальняя, путь опасный - вот вернется, там дальше видно будет...

Ехали, опасаясь - как бы не прознали московиты про посольство сие. Хоть и не было планов у Новгорода под Казимирову длань отдаться, но союз с ним никак не помешал бы. Знамо, против кого союз - супротив Ивана, князя Московского, что день ото дня все наглее - знает, что сильно московское войско, да бояре, да служилые люди московские во всем от милости княжей зависят. Говорят, даже подползают к нему на брюхе премерзко и всяко себя уничижают да пресмыкаются, словно и не бояре вовсе, не служилые люди, а какие-нибудь холопы. Многие про то слышали, да не все верили - как это: служилый человек - и чтоб на брюхе? Брешут, наверное.

И еще было б неплохо насчет псковичей с Казимиром решить. Поможет он против них или как? А если поможет, то что от новгородцев попросит? Нужен был сильный союзник одряхлевшей республике, ох как нужен! С ливонцами вроде к тому дело шло, да уж закатывалась звезда ливонская. После Грюнвальда, да после мира Торуньского - уж больно худо пришлось рыцарям. Тевтонцы вассалами польскими стали. Казимира то есть. Ну, Ливонский орден пока сам собой мыкался, да, видно, ненадолго то. Нет уж в немцах былой силы, нет духа рыцарского. С архиепископом Рижским и то власть поделить не могут. Так и не знаешь, кто в Ливонии хозяин - то ли рыцари, то ли архиепископ. А может, и вовсе - города торговые: Ревель, да Рига, да Дерпт...

Между тем все сильнее становилась Москва. Набирала силу, устраивалась, приманивала к себе охочих людей дворами-поместьями да посматривала алчно в сторону других государств русских. Сильна стала Москва, сильна и богата. А что князь суров - так на то и князь, говорят. Много власти у Ивана Васильевича, ох, много... Как бы от того Новгороду пострадать не пришлось, уж больно алчен Иван, охоч до земелек чужих, не ему положенных.

Вот и решила Господа - Совет знатных новгородских бояр-нобилей просить помощи у Казимира. Обещает помочь Казимир - об уступках договоримся, нет - так нет. Больше-то все равно не с кем. Ну, кроме немцев ливонских. Дания с Голландией далеки больно, в Англии смута великая идет - войной Роз прозывается - поисстрадались от той войны все аглицкие роды боярские. В королевстве Шведском тоже не все ладно. Регент Свен Стуре - короля вместо. Кто за него, кто против, а кто - и сам себе король-королевич. Не до новгородских проблем свеям, в своих разобраться бы.

Выезжали тайно, налегке - опасаясь послухов московитских, да вот, судя по стреле, не упаслись, видно.

– Верно говорил Гришаня-отрок, будто ночью ржание конское в лесу слышал, - легко, словно не дороден был да осанист, вскочил в седло Панфил, приятель Олегов, староста купецкий, человек, может, и не столь знатный, да зато богат да уважаем. То же - и напарник его, Макарьев Кирилл. Помоложе только, в кафтане голубом, бархатном. Борода подстрижена, волосы завиты часто. Модный человек Кирилл, что и сказать, щеголь. Однако - умен, не всякому дано!

Волчий труп с московитской стрелой не очень расстроил посольство. Порешили - вряд ли то засада - глупо уж слишком о себе весть подавать. Может, какие лесные шиши баловали, а вполне возможно, мужики местные волка завалили - вон он какой огромный да матерый, видно, не один десяток овец в окрестных деревнях перерезал.

Поскакали дальше - особо не растягиваясь, компактной группой, все ж начеку были, мало ли что. Бескрайние леса тянулись до самого горизонта. Веселые березовые рощицы сменялись дубравами, те - пущами, темными, непроходимыми, страшными, в кои попадешь несведущ - там и сгинешь, не выберешься. О том, улыбаясь, рассказывал вечером у костра проводник полоцкий купецкий приказчик Федор - молодой красивый мужик со светлыми кудрями и такой же кучерявой бородкой. Люб он был новгородцам, свободой своей люб, да делом, да сноровкою. Не жаль было Панфилу, что сговорил Федора в проводники за две деньги, еще рейнский альбус серебряный от себя прибавил. Знал приказчик, где можно крюк спрямить, а где - ни-ни - болото, самая топь. Знал, в каких местах дичи невпроворот, а где - разбойничьи логова. Разбойников пока, тьфу-тьфу, кроме тех разов, не встречалось. То ли их тут вообще не водилось (что вряд ли!), то ли просто был не сезон, вернее межсезонье. Ни зима, ни лето. До зимников по рекам да стланникам еще ох как далеко, а летние дороги вот-вот в грязь превратятся. Потому и не ездят сейчас купцы с товарами, кроме крайней надобности. Зимы ждут. И правда, грянут дождищи, размоет дороги - в жизни не выберешься, так и будешь в грязи сидеть, судьбу свою бестолковую проклиная. Хорошо хоть, везло пока с погодой-то. Да и ехали налегке, почитай, без особой поклажи.

К заходу солнца сели вечерять. Быстро стемнело, на небольшой поляне вырыли яму, запалили костер. Забулькало в котле аппетитное варево. Скоро сидели все вкруг костра, хлебали. Кто-то из воинов подстрелил рябчика. Запекли в глине - ох, и вкусен! Тепло было, в кафтанах-то - да и от костра грело. Разморило посланников, не хотелось уж и Гришанины сказки слушать, спать полегли в шалашах, специально воинами для того сделанных. Гришаня помаялся-помаялся - да тоже спать ушел. Один Олег Иваныч бодрствовал расставлял караулы, да проводник Федор починял лопнувшую подпругу.

– Не велик Трокский замок, - тихо рассказывал Федор, - но и не мал тоже. Зато красив! Король, наш великий князь Казимир, зело его любит. И посейчас там должен быть, ежели куда на охоту не уехал. Кстати, об охоте... Не запромысливал ли ты, Олег Иваныч, зубра?

Олег Иваныч покачал головой, нет, мол, не приходилось как-то.

– Может, и возьмет вас король на охоту.
– Федор мечтательно прикрыл глаза.
– Вот, помнится, в прошлое лето поехали мы с приятелем, паном Ольшанским, на охоту. Взяли с собой кислого вина, на хорошее-то денег не было.

– У пана - и денег не было?
– удивился Олег Иваныч.

– Конечно! Он же поляк. У них такое сплошь и рядом! Да и сам Кшиштоф, ну, Ольшанский, из загоновой шляхты - все имущество: дыра в кармане да вошь на аркане. Зато - шляхтич! Попробуй, тронь... Хоть ты сам король - все едино. Он у нашего Полоцкого воеводы на службе был, Кшиштоф-то. Мы там с ним и познакомились - я ж тож в ополчении... А в прошлое лето подался в Польшу Ольшанский... надоело, сказал, тут у вас скучно. Получил за службу деньжат все и пропили с ним в корчме, ни медяка не осталось. Махнул утром Кшиштоф рукой - да так и поехал, без денег. Хорошо, лошадь не пропили - не смогли больше. Хороший парень Кшиштоф. Думаю, свидимся в Троках - он вполне может у королевского двора ошиваться, Кшиштоф-то, вполне... Чу! Слышь-ка!

Федор вдруг замолк, предостерегающе подняв палец. Олег Иваныч прислушался. Нет, вроде спокойно все.

– Словно где лошадь ржала, - тихо пояснил Федор.
– Недалеко, у болота.

Олег посмотрел в ту сторону - тьма, кусты, деревья. На деревьях тусклые кровавые тени - отблеск догорающих углей. А ведь здесь, у костра, как на ладони...

– Давай-ка, Федя, костерок подальше разложим, - на всякий случай предложил Олег.
– А этот притушим... мало ли...

– На живца ловить будем?
– понимающе усмехнулся Федор, бросая в костер охапку стылой землицы. Предосторожности были не лишними - лиходеев хватало. Лес - он и есть лес. Чаща.

Предупредив сторожу - трех воинов, заранее расставленных Олегом Иванычем по разные стороны поляны, - новый костер запалили саженях в тридцати, ближе к дороге. Сели рядом в кусты - ждать.

Ничего не дождались, замерзли только - чай, не лето, почитай, ноябрь скоро.

Олег Иваныч широко зевнул, потянулся, оборачиваясь к проводнику. Тот вдруг напрягся... прислушался... Точно! Вроде как где-то звякнуло... Показалось? Нет... вот еще раз... А между прочим, железные листья на деревьях в лесу не растут, и обычных-то мало осталось. Спрашивается, что может тут звенеть?