Шпана и первая любовь 2

– Данила. – Алька вскинула подбородок, и Шпана подумал: как бы она ни старалась выглядеть старше – но седьмой класс. А глаза, покрасневшие от слёз, – совсем детские. – Слышишь? А ладно, ничего. – Бестия постаралась улыбнуться. – Куда идём?

– В подвал дома.

– Я боюсь. Не пойду.

– Меня боишься?

– Нет, – Алька расцвела широченной улыбкой, – подвала.

– Что такая довольная, снова подлянку готовишь? – с подозрением во взгляде спросил Данила.

– Нет.

– Там тепло. Есть свечи и спички. И одеяло, если, – он осёкся, – если не протухло, конечно.

– А блохи?

– И блохи, наверное, – усмехнулся Данила.

– Ночлежка по высшему распоряжению бога.

– О, ещё одна. Веришь в бога? – поинтересовался Данила.

– Дурак что ль? Не знаю. Хорошо, пойдём. – Алька улыбнулась. – А то носы потекут. Тебе можно, ты парень, а я-то женщина. – Она уловила скрытую насмешку Данилы. – Не вздумай смешное сказать, – кулаком пригрозила Бестия. – Давай завтра на кладбище сходим. Я тебе маму покажу. И могилу, где брат лежит. – Она рьяно закачала волосами. – Как бы брат. Мама так думает. Я говорю, она совсем помешалась.

– Я, конечно, не любитель по кладбищам. – Данила улыбнулся, крючком из пальца поднял нос Альки. – Ради тебя – обязательно сходим. – Данила хмыкнул. – Залипуха-залипушная. – И побежал.

– И правда, как мой брат. Он со мной играет, балуется и смеётся! – Лицо Бестии просветлело. – Э! Отвечаешь за залипуху, урюк несчастный!

– Боюсь! Не отвечаю! Бежим, дождь достал до беспредела! – Шпана развернулся и побежал спиной поднимая высоко колени. Поскользнулся, балансируя руками, словно корявыми ветвями, ловя равновесие и стараясь не упасть, воткнулся головой в ржавую бочку возле поваленного забора и распластался на пожухлой траве.

Алька хохотала. Даниле было приятно: хоть одному человечку в этом громадном сыром мире сейчас – хорошо!

***

Бестия хотела есть и пить, да и сам Данила прилично проголодался. По дороге в подвал они решили зайти в продуктовый магазин, благо у Данилы деньги имелись. До закрытия оставалось полчаса. Они сбежали со скользкой железнодорожной насыпи, неожиданно сверкнула молния, следом последовал гром, а через пару мгновений новая молния разрезала небосвод. Шпана был сильно удивлён: он не помнил такого, чтобы поздней осенью почти на пороге зимы разразилась гроза, напомнившая ему о майских днях. Бестия сильно испугалась и чуть ли не окопалась в тридцати метрах от входа в продуктовый магазин, она застыла на месте и заворожённо осматривала небо; Даниле представилось, что Алька ловит момент, чтобы, когда сверкнёт, – успеть увернуться от разряда. Он потолкал, потолкал её, понял, что маленькая бестия ушла в мысли и вернуться не обещала; время поджимало, Данила перекинул Альку через плечо и опустил её на ноги перед самыми ступенями в магазин.

– Успели. – Шпана открыл стеклянную дверь перед Бестией, подтолкнул её в спину и прошёл следом, хлюпая и чавкая одеждой и кроссовками.

– Галантный кавалер. – С напыщенно деловым видом Алька задрала нос, забегала глазами по прилавкам.

– Проходи, матрёшка.

– А, так я что, оказывается, беременна. – Она наигранно испуганно ахнула и, прижав ладони к щекам, покачала головой. Потом развела руки и пристально посмотрела на живот.

– Грязью, – усмехнулся Шпана. – Долго обнимала меня.

– Тогда уж святым духом, глупый.

– Знаю, наполненная святыми духами – матрёшка. Набирайся лучше тем, чем полки не пусты. – Данила осмотрел зал магазина. – А полки как всегда пусты.

Магазин был разделен на два зала, в каждом по две продавщицы. Данила и Алька прошлись от левого угла прилавков до правого, рассматривая полупустые полки. Данила сказал, что Бестия может выбирать любую еду – денег хватит на всё. Двое знакомых Данилы пялились удивлёнными глазами на его сырой грязный вид, а он сделал вид, что никогда их не лицезрел и, естественно, не собирался говорить им «здрасте». Шпана и Бестия набрали баранок, печенья и карамели, взяли последнюю трёхлитровую банку яблочного сока.

– Хлеба нет. – Данила поддел пальцем нос Альки и улыбнулся. – Взять банку консервов? Одну. Рыбную.

– Гадость. – Бестия помахала ладонью перед носом, отгоняя призрак рыбной вони. – Пахнуть будем как вонючки.

– Не целоваться же тебе.

– А спать-то вместе будем.

– Как это? – опешил Данила.

– Рядом же! Совсем мозги растерял? – Бестия покрутила пальцем у виска – у виска Данилы. – Или в подвале отдельные койки?

– Ничего, подышишь. Спать захочешь – уснёшь. Лично я голодный как волк, банку за раз сгложу.

– Операцию делать будут.

– Какую операцию? Что нового ещё придумала?

– Сядешь на толчок, банка застрянет.

– А ну-ка иди сюда, словоблюдина.

– Блюдолизин! – радостно взвизгнула Алька, отскочила как игривый мячик от стенки к молочному отделу, покрутила фигу и хохотнула. – Лизун. Одна крышка вылезет и будешь ходить павлином!

Худосочный длинный парень, которому Данила мгновенно прикрутил прозвище Жердь, с козлиной бородкой, в мешковатой болоньевой куртке отсчитывал деньги возле кассы. У Шпаны возникло желание – сорвать все волосы с его бороды и воткнуть в дырки ушей, а куртку – порезать лезвием на лоскуты, потом всучить в ладони бубен, помочь ему развести огонь и пусть перерождается в шамана: вместо грозы – солнца просит. За Жердью топталась полысевшая старуха, в кулаке тряслась клюка. Она недовольно наблюдала за «языковедением молодых бесогонов», покачивала головой и, наверное, произносила в мыслях страшно ругательное «ай-яй-яй».

– Хватит орать! – пробасила сальная продавщица, задыхавшаяся под собственными массами; высокий белый колпак сдвинулся вбок на крашенных хной рыжих волосах. Марлевой тряпкой она старательно тёрла поблёкший пластик прилавка. – Купили, так выходите.

– Заткнись! – рявкнул Шпана, выпучив исступлённые глаза. – Пойдём, Алька, отсюда. А то свиньи жирные слишком громко хрюкают.

– Пошли вон отсюда! – заступилась вторая продавщица – мощнее предыдущей. Короткие вьющиеся локоны свекольного цвета прилипли к мокрому от пота лбу. – Сейчас милицию вызову. Я твоего отчима знаю. Расскажу, как ты хамски разговариваешь. Пусть прибьёт выродка.

Данила схватил расположившийся возле витрины алюминиевый столик и вонзил в стекло прилавка-холодильника. Грохнул дребезг разлетевшегося стекла. Продавщицы в ужасе завизжали. Та, у которой свекольные волосы, нырнула под прилавок; рыжая толстушка, потеряв колпак, ринулась в подсобку, сбила половину продуктов с полок.

– Валим, Алька! – крикнул Шпана и, саданув дверь пинком, выскочил на улицу.

Бестия подбежала к гастрономическому отделу, хохоча, ткнула пальцем на ножки стола, злобно нырнувшего в зубья разбитого стекла. Она подмигнула выглядывающей из-за прилавка продавщице, которая часто хлопала длинными жирно накрашенными ресницами и просила прощения испуганными глазами.

– Эй, грязнули, паука у вас убили. Огромного и стального. – Бестия пролезла рукой в разбитый прилавок и вытащила несколько банок рыбных консервов и презрительным тоном продолжила говорить:

– Мы вам ничего плохого не сделали, а вы две свиньи завизжали на нас. Вы обидели чужую радость, вы сходу рубанули по чужому счастью. А его так мало. Да откуда вам знать отъевшимся. А знали если, то давно забыли. Лишь бы только сало в ненасытные утробы и отрыжка из похабных уст. Вам ли знать, как голодный во сне бережёт пшеничный колосок, не ест, любуется даром природы. В его сердце возгорается счастье от красоты. – Кулак вынул из кармана куртки пистолет-зажигалку. – Пристрелить бы толстозадок. – Продавщица со свекольными волосами взвизгнула, оторопело пятясь, подняла руки вверх. – Не боись, бабьё. Это зажигалка. Брат подарил. Он на войне. Придёт, автомат подарит. В гости зайду обязательно.