Шрам на сердце

Она была очень замкнутой, а в воображении имела целые миры. Любила набросить на плечи лёгкую курточку и выскочить под дождь, воображая, что она от кого-то бежит. И она действительно бежала — от скуки. Нею она маялась уже давно…

Хрупкая фигурка Карин заставляла многих оборачиваться. Короткие волосы весело развевались на ветру, но чаще просто свисали с ушей и едва касались плеч или шарфа. А ещё она была очень быстрой и любила прыгать и бегать, нестись куда-то, напролом. Словом, была очень активной, что удивительным образом не вязалось с её молчаливой натурой и — уж подавно — диагнозом.

– Смотри, куда идёшь, мальчик! — кричали на неё люди, когда Карин случайно могла толкнуть кого-то.

А мальчиком её прозвали не просто так. Короткие волосы, бойкий нрав, молчаливое поведение, немного смущённая улыбка. И ко всему этому почти плоская грудь и явно мужская одежда. Кажется, Карин бежала не только от скуки, но и от самой себя… Её привлекали мужские игры, например, конный спорт и борьба. Ей нравилось оружие, особенно холодное и древнее. Она не вылазила из музеев и часто ходила там тенью, разглядывая старинные холсты и заворожено глядя на рыцарей, замершими статуями стоящими на входе в залы. Она даже имя себе придумала мальчишеское, на случай, если решит где-то так представиться. Но такого случая ещё не было. И имя стало просто таинственной кличкой. Так говорила Карин, когда обращалась сама к себе, и ей нравилась эта забавная игра с перевоплощением.

– Мне кажется, — рассуждала она, когда никого не было дома, — что в прошлой жизни я была, точнее был мужчиной. Поэтому я так похожа… Мне кажется, что это лучше. Меня бы не таскали по врачам, как делают это мои родители, ведь говорят же, что шрамы украшают мужчин! Почему же они не могут украшать ещё кого-то? Почему мне всё время приходится терпеть гневный взгляд мамы и выслушивать её слова о замужестве. Её тошнотворные идеи о том, что однажды я отдамся мужчине… Ни за что! Лучше сама покорю кого-то, но буду вольная и свободная! — к слову, это была ещё одна причина, по которой Карин ненавидела свой проклятый шрам. — Откуда он только взялся? Швов никаких нет… Меня не резали! А разбиться в таком месте я сама не могла. Коленки — другое дело, но не так, слишком странно…

Это мучительное размышление подчас сводило с ума. Карин снова убегала в музей, чтобы насладиться его тишиной и древней смирительной пылью. Она даже решила для себя, что пойдёт в этом направлении дальше, и она пошла, уже училась на втором курсе. Правда быть историком было не так интересно, приходилось заучивать слишком большое количество материала, и далеко не того, который тебе интересен.

– Мы сегодня идём в музей! Ты с нами? — как-то предложила сокурсница. Она, вероятно, не знала о пламенной страсти Карин.

– Иду. — коротко ответила она.

Подружка расценила ответ, как плохой.

– Так вот, идёшь и всё, ты не хочешь?

– Нет. Я сказала, пойду.

– Ты говоришь всегда очень сухо! У тебя то ли эмоций нет, то ли чувств! — девушка стала кричать, а после она как-то узнала про шрам Карин. С тех пор её стали дразнить бессердечной.

– Всё понятно, чего ты такая!

Пацанка не сразу поняла.

– О чем ты?

– Сама посуди… твой шрам… и твои чувства!

– Оставь его в покое!

– Не отпирайся…

В этот день Карин никуда не пошла. Она предпочла бросить учебу и решила проситься в музей — работать. Там, на удивление, её приняли, правда на испытательный срок, дали всего полгода. Но каким же долгим оказалось оно! Показалось? В течение этого времени в её жизни началась новая полоса, и произошло столько всего, сколько не было за все годы…

========== Глава 1. Гроб ==========

Карина смотрела в окно. Дети уже ушли. Шумная экскурсия кончилась. В ушах по-прежнему звучали забавные голоса, детские разговоры, наивные слова восхищения. Она провожала их взглядом до самых ворот, а после вернулась к работе. Снова посмотрела на гроб, вздохнула.

Изъеденная временем древесина. Прогнившая крышка. Какие-то узоры с боков.

«Кем был тот, кто лежал в нём?» — думала она, с печалью рассматривая старинную вещь. «Мы врём детям, говоря, что это — просто часть истории. Или не врём? Так и есть. Но мы не знаем всего, и всё никогда не узнаем…»

Свет уже потух. За окном начался дождь. Посеревшее небо заставило мир стать чёрно-белым. Притихли даже голоса. Карина выключила светильник. Она решила остаться в этой тиши и вспомнить своё «тихое» детство. Всегда, когда она оставалась одна, она всегда о нём думала. И становилось горько и грустно.

В этом сумраке гроб больше напоминал огромный шкаф, удивляло только то, почему он стоял горизонтально. Чернел на фоне стены, однако идеально вписывался в атмосферу. Ей даже почудилось, что от него пахнет землёй, хотя тот стоял за толстым стеклом и был давно извлечен из почвы, так что ни один запах не мог просочиться наружу.

«Должно быть, он видел, как кто-то умер. Если он умер там? Как его хоронили. Да. И как рыдали другие. Или… В те времена умирало много людей. Этому около пяти столетий. Средневековье, средневековый гроб. Ничего удивительного и вместе с тем…» — девушка мечтательно прикрыла глаза. Она любила так делать и представлять ожившее прошлое. Ей даже думалось, что это сами предметы заставляют так думать, диктуя свои истории…

И так же случилось сегодня. Она сидела в тиши, смотрела на силуэт в черноту. И в юном мозгу вырисовывались какие-то сцены…

***

…Серое небо не давало на землю теней. Высокие редкие деревья стояли, не двигаясь. Тихо шелестели ветвями кусты. Серая трава стелилась у ног идущего. Сапоги его, простые, были грязными, изорванными и стоптанными, зато из натуральной кожи.

Он что-то напевал, без цели смотрел в стороны. Остановился, сел на высокий квадратный камень и вытащил из плаща листок. После достал карандаш и стал что-то набрасывать. Какой-то рисунок. Постепенно неровные линии стали превращаться в более чёткие очертания. Появился лежащий человек, камень, у которого он лежал, и что-то ещё, непонятное.

Художник оторвал взгляд от листа и замер. Его неожиданный натурщик пошевелился, издал еле слышный вздох.

Человек замер. Снова огляделся по сторонам. Вокруг кресты. Всюду, один на другом. Видать, незаметно в поисках своего вдохновения он забрел на какое-то кладбище, и довольно далеко зашёл. Тот, кого рисовал он, сперва показался умершим. Мужчина тридцати лет лежал в непонятной позе, облокотившись спиной на богатую, украшенную лепниной могилу. Каменная плита была довольно высокой, и край ей казался немного сдвинутым. Человек, показавшийся сначала убитым, медленно пошевелил рукой. Лицо его разбито. Со лба течёт тёмная струйка. Кровь давно высохла, остались тёмные пятна.

– Кто ты?.. — ужаснулся художник, во все глаза уставившись на раненого.

– Где я?

Послышался небольшой смешок.

– А ты где думаешь?

– Умер?

– Вроде бы нет. Мы на кладбище.

У раненного были прикрыты глаза. Он говорил с трудом, не поднимая головы, и только лихорадочно щупал рукой траву, точно проверяя на память свои ощущения.

– Как ты здесь оказался?

– Я шёл домой…

– Домой? А где же живешь ты?

– Здесь… — глухо прозвучало в ответ.

– Нет, — протянул художник. — Ты же не какой-то вампир, чтобы жить на кладбище…