Штука

– Это вряд ли… – сказала моя старая знакомая – Катя.

– Это еще почему? Вам теперь все позволено? По ночам гулять, в подвалы прятаться…

– Просто лагерь закрывают, – невесело пояснил белобрысый мальчишка, и я даже вспомнил, что его зовут Артем.

– Как – закрывают? – не понял я.

В голове вертелись варианты: то ли детей отправляют на зиму по домам, то Обитель вообще решила сменить прикрытие…

– Какие-то важные дядьки приезжали, – сказал Артем. – Вроде бы продали лагерь…

– Как это – продали?

– Ну… Земля здесь, оказывается, очень дорогая, а они даже не знали. А как прознали – сразу примчались. Говорят, гипермаркет строить будут. С гостиницей и развлекательным центром…

– Но… Как же вожатые, директор?

– А что они могут? Вот, если бы завхоз был живой…

Это прозвучало, как намек. Хотя, конечно же, ничего такого про Матвеича дети знать не могли. Как, однако, поворачивается дело…

– И что же вы собираетесь делать? – спросил я.

– А ничего, – сказал за всех Артем. – Отправят нас по домам – и все…

– А у кого нет дома? – насуплено поинтересовался худощавый длинноволосый парень.

Ребята загалдели, выясняя отношения. Я почувствовал, что меня настойчиво тянут за рукав. Оглянулся – Катя. Совсем не по-детски смотрит в глаза, делает пальцем знак: «тихо!»

Послушался. Мы отошли в сторону, туда, где было совсем темно, и лиц уже не видно.

– Он знал, что вы сюда придете, – сказала Катя таким тоном, что волосы готовы были стать дыбом, и мне пришлось вспоминать, что я давно уже не слабак.

– Кто? – пробормотал я.

– Вы тоже знаете. Вот!

Маленькая рука вложила мне в ладонь клочок бумаги.

– Идите туда. И уходите прямо сейчас, а то ребята вас не выпустят. Они вас так ждали…

От последних слов в груди что-то екнуло. Так ждали… Да, братцы – это дорогого стоит, поверьте! Слабаков редко кто ждет. Дети всегда тянутся к сильным. С ними интереснее, они веселее, у них есть то, что заряжает детскую душу энергией и желанием как можно скорее стать такими же сильными и свободными…

Ну, хватит философии.

– Спасибо… – тихонько сказал я Кате, но та уже растворилась в темноте.

Взглянул напоследок в сторону ночной компании. Другой мир, свои тайны, и нет им никакого дела до опасностей, грозящих миру взрослых.

Ну и правильно.

Вздохнул и тихонько направился к выходу. Желательно выбраться из лагеря до рассвета…

3

Матвеич имел все основания тщательно заметать следы. Охота на нас вряд ли прекратилась, а теперь, когда Тихоня, наконец, дорвался до вожделенной власти, наши шкуры вообще ничего не стоят.

Вышел из здания вокзала. Хорошо бы умудриться не привлечь к себе внимания милиции. Только ведь по закону подлости, когда специально стараешься быть незаметным, начинает казаться, будто все вокруг с подозрением пялятся на твою персону.

Глубоко вздохнул – и загнал дурацкие мысли подальше. Мне – к левому крылу.

Медленно иду, любуясь утренним небом и дрожа от холода. По идее должен заболеть – хотя есть мнение, что люди в экстремальных ситуациях не болеют. Так – тихо умирают некоторое время спустя…

А вот и те, кто мне нужен. Двое бродяг расселись на ступенях, задумчиво курят какую-то дрянь. За несколько метров уже доносится характерный, крепкий запах. Но, будете смеяться – я с завистью смотрю на их грязные, сплошь драные куртки и вязаные шапочки.

Молча сажусь рядом. Один из бомжей, похожий на спившегося актера, с благородной трехдневной небритостью, небрежно передает мне сигарету без фильтра. Наплевав на природную брезгливость, беру, делаю затяжку. Таковы правила игры, так идет опознавание «свой-чужой». Мне очень надо быть своим.

– Чего дрожишь? – сипло интересуется бродяга. – Ишь, нарядился – чай, не май-месяц… На-ка, надень…

Мне бросают какую-то невообразимую тряпку, которая с трудом превращается в изуродованное временем клетчатое пальто. Я надеваю его и вонь окутывает все мое существо. Но становится теплее и даже в сон клонит.

– Выпьешь? – предлагает бродяга. Рядом мгновенно оживает его сосед – щуплый старик в треснувших очках с перемотанными изолентой дужками.

Небритый сует мне початую «чекушку». Надо же – их еще выпускают! Отхлебываю – холодная, и пьется, как вода. Благородный напиток. А вполне могли бы предложить тормозной жидкости… Мне быстро делается теплее, а на душе – спокойнее.

– М-да… – говорит небритый. – Наворотили делов… Теперь начнется кутерьма…

– Вы это о чем? – чуть пьяно спрашиваю я.

– Я об исходе, – задумчиво отзывается небритый. – Обитель будет сметена напрочь, надо искать новую. И весь Контур, похоже, сначала охватывать… А ты говоришь – «кризис»…

– Я вообще ничего не говорю… – бормочу я. – Но откуда вы знаете?..

– Нам ли не знать, Близнец? – усмехается бомж. – Мы Дозорные. Мы видим ой как далеко… Когда день и ночь среди людей – сердце и разум совсем по-другому чувствовать начинают…

– Я думал – вы просто связные…

– Мы – Дозорные, – хрипло, но гордо возражает старик, отхлебывая из «чекушки». – Аналитики, как модно говорить. Наше дело – сидеть, смотреть… И делать выводы.

– И что же вы видите?

– Видим – беда идет. Слабых обижать начинают – это плохо. Их, конечно, всегда обижали. Но теперь на всех углах кричат, что быть слабым и бедным – это зло. А слабаки им верят – и падают духом. Анималы никак в толк не возьмут, что все в этом мире связано. Если у тебя «ягуар» и фотомодель на соседнем сиденье – это еще не значит, что ты будешь жить вечно. Еще и удивляются, отчего у них кризис…

– А что, это как-то связано? – спрашиваю недоверчиво.

– А ты посидел бы с нами вот так, годик-другой – и сам бы все понял, – сказал небритый. – Анималы не понимают, что все их благополучие на слабаках строится. Мы просто не даем им все силы бросить на уничтожение друг дружки. Вот… Ну, а как только в Клане начался разлад – все, конец спокойствию… Я телевизор не смотрю, но готов поспорить: там все за головы хватаются, думают – конец света близко…

Я молча забрал у старика бутылку. Сделал хороший, обжигающий глоток. В голове воцарился приятный туман.