Штурмуя Лапуту

В общем, уже третьи сутки «Генриетта» шла вверх на полной скорости, регулярные притормаживания для смены колец не в счет.

Моряки стояли у борта, облокотившись о планширь, остужали взмокшие физиономии, любовались всегда неповторимой Бездной.

— Скучаешь по личным полетам? — спросил плотник.

— Не особо. Когда тут скучать? — хмыкнул Укс.

— Ну, у вас-то полеты интереснее. Я бы такой малой командой шнырять не смог. Рискованно все ж. Хотя и выгодно, наверное, — предположил плотник.

Нет, не выспрашивал моряк, просто к слову пришлось. Допрашивать пассажиров на «Генриетте» было не в обычае, а научная группа считалась уже и не особо пассажирской, поскольку стала частью экипажа, пусть и временно. Ну, так что в жизни не временно? Жизнь, богатство, огорчения и радости — всё проходит-уплывает, это любой матрос знает.

Со златом это уж точно. Побрякушки, прихваченные в Епископальном Дворце, пожертвовали на ремонтные работы, Укс счел это само собой разумеющимся — в нормальные до-болезненные времена команда воздухоплавателей не бедствовала, да и Университет удавалось финансово обеспечивать без особого напряга. Иное дело, что на Лагуне собственно наличие серебра, золота да иных ценностей мало что решало — натащить стройматериалов, нагнать бригады строителей все равно не получится, хоть как их озолоти. Своеобразно там всё, «состояние милого, но недоразвитого коммунизма», как формулирует Лоуд. Деньги нужны при командировках, поездки регулярны, вон — Экспедиция так и вообще истинно бесконечной выглядит, — но к монетам и драгметаллам особого уважения нет. Хотя, если вдуматься, это не очень нормально. Хорошо, что пилот вовремя спохватился, притормозил Профессора, напомнил, что трофеи у епископа не в одиночку брал.

Нужно признать, это был миг, когда Фунтик не смогла скрыть изумления. Тем ли, что с ней корректно советуются, или тем, что целое состояние готовы весьма спорно «слить» — воровка была больше ошарашена — так и осталось непонятным. Без колебаний сказала «вам виднее, я в технике ничего не понимаю, могу только поддержать решение».

Насчет этого она, конечно, молодец. Жаль, что не во всем.

— Готово! — завопил маг из плавильни. — Идите!

Мастера вернулись в душную утробу мастерской. Металл в тигле приобрел нужный оттенок, пора было заливать. Укс взял клещи — рука, это уж по всеобщему мнению экипажа — у пилота была самая точная. Собственно, когда приловчились, ничего трудного — заливка, остывание, проковка, закалка… элементарно. Вот построить «из ничего» печь, сделать приличную форму и найти правильное заклинание поддува, это да, была задача…

Много в мирах интереснейших задач, неустанно решает их официальная и неофициальная наука, непрерывно проводятся эксперименты, сочиняются математические формулы и магические заклинания, калятся тигли, льются раскаленный металл и трудовой пот, раздаются радостные вопли «эврика!». Кстати, в психологии тоже свершаются немыслимые открытия, по странному стечению обстоятельств ничуть не меняющие природу людей.

Нет, Укс не считал себя психологом. Он чувствовал себя истинно бескрылым лилипутом, заблудившимся в кишках психологического ребуса, загнанного в тупик-аппендикс парадокса характеров. Вот как это в психологии называется? В жизни характеризуется термином «прям жопа какая-то».

Лоуд, наверняка знающая уйму самых модных психологических словечек, в данном случае помалкивала. Понятно почему.

Сама Профессор была занята по горло. Кроме груза противопожарной ответственности, у нее были совещания по корректировке курса корабля, лекции и многое иное. Утверждала, что ей предлагали постоянную должность корабельного «замполита». Конечно, едва ли леди-кэп и ее помощники формулировали именно этими терминами, но в принципе-то…

Профессор присутствовала везде: на капитанском мостике, у мастерской, зарисовывала движение «линз», сидя на мачте в «вороньем гнезде» или болтая с вахтенным наблюдателем под килем в «крабьем глазу». Воспитывала и распределяла на работы беглых монахов и монашек, призывая быстрее «покончить с пережитками дремучести, осознать потенциальные возможности гуманистических отношений и естественного оптимизма». Ну и конечно, научные лекции в столь любимом Профессором двигательном отделении.

На взгляд Укса, именовать ту палубу «сердцем корабельного рабоче-пролетарского самосознания» было не совсем точно. Сидящие на рычагах моряки довольно активно тасовались, текущий график вахт выносил вращуков то на палубу, то на камбузные и трюмные работы, вахтенные традиции на «Генриетте» были сложны и несколько запутанны. Но кто спорит — дергать рычаг целую смену крайне утомительное и скучное занятие.

Лоуд прохаживалась по проходу между скамьями вращуков, расчерканному тенями верхних вентиляционных решеток, повествовала о поучительных случаях и аварийных ситуациях иных линз-миров, декламировала образцы классической поэзии, отстукивала ритмы неведомых здесь шлягеров, сообщала удивительные факты биографии гениальных сочинителей тех шедевров и, главное, задавала вопросы — ведь и аудитории необходимо дать слово. Моряки работали рычагами, оживленно спорили, приводя примеры из собственных непростых биографий, подшучивая и философствуя.

— Хорошо идем, — заметил как-то в перерыве плавильных работ корабельный плотник. — Вращуки у нас в ударе. Оно и правда там — в двигательном — нынче интересно сидеть.

— Я поначалу не особо поверил, что она профессор, — признался Коровал Проницательный, обмахиваясь тряпкой. — Думаю, держали при какой-то ученой гильдии в виварии, нахваталась умностей тощая хитрюга, прежде чем сбежать. Кто мог думать, что жуткое и коварное коки-тэно может иметь настоящую ученую степень?

— Да чего она жуткая? — удивился плотник. — Нормальная, даже отчасти симпатичная. На дальнюю-дальнюю родственницу нашей кэпши похожа. Я бы на такой мог жениться. Ну, если бы у нее сиськи были и ума чуть поменьше. Совсем уж дураком каждодневно себя чувствовать неохота.

Маг и плотник посмотрели на Укса. Пилот покачал головой:

— Не, я дураком себя не чувствую. У нас с Профессором разные векторы образования. Недурно дополняем друг друга. И у нее в основе — самообразование, большая личная тяга к знаниям. Всего сама добилась, собственными лапами и головой.

— Великое дело, когда воля имеется, — признал умный плотник. — Мне бы тоже подучиться, хоть бы пару книг умных прочитать. А то случись что, тыкаешься как слепыш.

— И не говори, — маг тяжко вздохнул. — Я вот совсем опустился, отстал от последних достижений магической науки. Сдуру в Трибунал пристроился, думал, «жалование же идет, прокормлюсь, что там мне осталось-то». Теперь ноги птичьи, четырехпалые. А я ведь еще не совсем старый.

— В чем проблема? — проворчал Укс. — На учебники наскребешь, переаттестацию осилишь. Кому из нас дурить-то не приходилось? Обычное дело…

Менялись как обычно вахты, лавировала по течениям, взбиралась к верхним «линзам» неутомимая «Генриетта». Держали курс на Коринту. Увы, далеко в стороне от курса дрейфовал замечательный и прогрессивный Большой Гэс, куда так недурно было бы зайти для ремонта и отдыха, иные удобные гавани Бездны тоже дрейфовали в отдалении. Оставалось идти на Коринту — «линзу» весьма непростую, не особо славную верфями и кораблестроителями, знаменитую совершенно иными спорными достоинствами. Но ничего иного для ремонта поблизости не имелось, к тому же, на борту «Генриетты» имелся груз для богатой столицы Коринты, что практичные расчеты контрабандистов весьма учитывали.

Корабль остановился лишь раз — для набора воды на крошечной необитаемой «линзе». Лоуд в пять минут описала остров — кроме мелких лягушек в озерце, ничем примечательным «линза» похвастать не могла. Остальные пассажиры на берег не сходили: смотреть там было нечего, Укс помог поднимать лебедкой бочки, потом протянули шланг от помпы, промыли струей палубу, заодно в лазарете полы помыли — раненых Фунтик и прикомандированные монашки временно вывели и вынесли на чистую палубу.

Двинулась «Генриетта» дальше. Путь вверх всегда сложен, это и без точных штурманских расчетов прекрасно известно. Лично пилота изводило то, что он вообще ничего просчитать не мог. Общеизвестно, что женщин понять и предсказать весьма непросто, но раньше Укс с этим, в общем-то, справлялся. Но с Фунтиком было совсем иное дело.

…Вообще в тот поздний час Уксу думать ни о чем не хотелось, весь день экспериментировали с шмондовыми кольцами, голова была пуста. Ну нет никого в каюте, пусть так. Оно даже проще. Свечу не зажигал, сел на койку, стащил сапоги. Снаружи чуть гудели пропеллеры, негромко переговаривались на мостике рулевые, «Генриетта» следовала своим курсом. Укс вытянулся на одеяле, пошевелил ступнями. Угу, пассажиры в пути обязаны от скуки помирать, была же такая забытая традиция. А все бабы — дуры. Видимо, если и не все, то…