Сибирский папа

«Объявили посадку. Ты где? С кем? С этим?»

Я выключила экран, на котором повисло сообщение Гены. Он ведь ничего не знает. Он продолжает играть со мной в Ромео и Джульетту. Которые вовремя не умерли, а превратились в других героев Шекспира, страдающих от любви и ревности… Я и раньше не хотела в это играть. А уж теперь…

Сама не знаю зачем, я быстро написала:

«У меня погиб отец. Только что». Отослала сообщение. Тут же пожалела – зачем это Гене? – и удалила его. Но Гена видимо успел прочитать.

«?» «Не понял» «Что это значит?»

Я ничего не отвечала. Мне отчего-то неприятно было переписываться на эту тему. Есть возможность услышать голос близкого тебе человека – которого ты считаешь близким. А человек пишет и пишет. Что это? Поза? Болезнь, поразившая нас всех – мое поколение? Какой-то странный вирус безмолвия? Ведь мы так плохо и трудно говорим. Есть среди нас болтуны, но их единицы, и их так же не любят, как, наверное, не любили в тех обществах, где люди разговаривали между собой. А мы – переписываемся. Это проще. Ты спрятан. Никто не видит твоего лица, не слышит твоего голоса, интонации. Легче скрывать, легче врать, легче играть, притворяться… А какие еще причины, чтобы не хотеть разговаривать? А я, почему так часто я сама пишу, а не говорю? По той же причине? Я тоже всё время вру? Всем вообще…

– Ты бледная… Тебе больно? О чем думаешь? – склонился ко мне через стол Кащей и взял за руку.

– О том, что мы все очень неискренние, – ответила я и осторожно высвободила свою ладонь.

Кащей нахмурился. Потом поискал что-то в телефоне, включил запись:

– Послушай.

Раздалась какая-то фортепианная мелодия, довольно невнятная. Я взглянула на Кащея, он покачивал головой, постукивал пальцами об стол, как будто слышал какой-то ритм, которого на самом деле не было.

– Как тебе?

Я пожала плечами.

– Не нравится?! – Он неожиданно так высоко это воскликнул, срывающимся голосом, что даже Йорик, совсем отключившийся от нас и начавший клевать носом, поднял голову.

– Я не знаю…

Он хмыкнул со значением.

– Это твоя, что ли, музыка? – догадалась я. – Ты сочиняешь музыку?

– Да, Мария, да. – Кащей так трагически это сказал, так загадочно!

Если бы это было вчера, я бы смеялась, подкусывала бы его. Но сейчас мне было совершенно всё равно. Несопоставимые величины.

– Хорошо, – кивнула я.

– Тебе правда нравится?! – вскинулся Кащей, хотя я и не это имела в виду.

– Да. Можно, мы пойдем к тебе в номер, и я уложу Йорика? Он спит уже. Всё равно он не ест ничего, и я не хочу.

– Подожди, во-первых, еду пусть запакуют… – Кащей позвал рукой официанта. – А ты скажи мне: ведь ты пошутила, просто так сказала?

– Что именно?

Я еле успела подхватить Йорика, который на самом деле уснул за столом и начал падать на пол. Я читала, что в стрессовых ситуациях люди иногда засыпают, чтобы отключиться от неприятной реальности. Или, наоборот, напрочь теряют сон. У кого как устроен организм.

– Пойдем, пожалуйста, по дороге договорим.

– Нет, о таких вещах на ходу не говорят. Дома поговорим!

– Дома?

– В номере. У нас в номере!

У меня не было никаких сил реагировать на чудачества Кащея. Я подхватила Йорика, сумку и пошла за Кащеем, который помчался вперед, потому что кто-то позвонил ему. Кто-то из двух его женщин. Ведь так? Как будто кто-то мне это холодно и спокойно сказал: «У него есть женщина. И еще одна женщина. Обе за ним гоняются. С обеими он спит. А тебя зачем-то называет любимой. Одна его женщина – длинноногая смуглолицая Анжела – звонила тебе утром и поздравляла с днем рождения, она сейчас в Москве или где-то, но не здесь. А другая – пышногрудая маленькая Марина с красными, неровно постриженными волосами – глаз с него не спускает здесь, стережет, боится потерять».

– Ну, что ты, малыш? – Кащей дождался, пока мы с Йориком доплетемся до него. Тяжелую сумку мою он почему-то не брал. – Я с тобой, не волнуйся.

– А кто еще с тобой?

– Не ревнуй, тебе не к кому ревновать. «Заметает зима, заметает, всё, что было до тебя…» – пропел Кащей рядом с нотами.

Ненавижу фальшивое пение. И фальшивые ситуации. И фальшивых людей.

«Я вышел из самолета», – написал мне Гена.

«В воздухе?» – спросила я, не задумываясь. Мне же никуда от себя не деться. – «Я еду к тебе!»

Вот как хорошо. Сейчас приедет Гена, через несколько часов прилетит папа. И все будут в сборе. Кроме Сергеева, которого я не увижу уже никогда. Слезы полились так быстро, что я не успела отвернуться.

Я не понимаю, почему и за что так всё произошло. Я не понимаю и никогда не пойму, почему я столько лет не знала человека, на которого, оказывается, я так похожа, и внешне, и внутренне.

– Ты понимаешь меня, я чувствую это. Я же на самом деле музыкант… – начал говорить Кащей, я кивала, не особенно вслушиваясь.

Зачем он это говорит? Хочет помочь, отвлечь, он ведь хороший и добрый… Или злой и плохой… Я не знаю, я уже совсем ничего не знаю. Я только знаю, что больше нет на свете моего отца, родного, ставшего любимым сразу. Потому что мы совершенно с ним одинаковые. Потому что он отнесся ко мне так, как никто и никогда не относился, как никогда не любили родители – мама и Вадик, мой приемный отец. Потому что ближе родного отца никто не может быть…

– Ты не слушаешь меня! – Кащей остановился. – Я хочу тебя отвлечь от тяжелых мыслей. Дай я тебе вытру слезы. Не плачь, девочка.

– Да. Хорошо.

Я позволила Кащею вытереть мне лицо платком, сильно пахнущим его одеколоном. Я хорошо знаю этот запах, и раньше он меня волновал. А сейчас? Сейчас у меня как-то закончились силы, и я не могла ни спорить с Кащеем, ни сопротивляться его заботе.

Снова позвонил Вадик.

– Дочка, ты как?

– Нормально.

– Нормально? – удивился и обрадовался Вадик. – Хорошо. Ты где?

– А что?

Я не знаю, почему у меня вдруг вспыхнуло такое раздражение. А что он, собственно, хочет? Чего все хотят от меня сейчас? Я, к примеру, хочу лечь, закрыться с головой одеялом, уснуть и проснуться во вчерашнем дне, где всего этого еще не было. Зачем они дергают меня каждую секунду?

– Нет, ничего, ничего, просто я волнуюсь. Тут такое обстоятельство… Валя тоже хочет полететь, я подожду ее, она может только поздно ночью лететь, у нее предзащита сегодня, никак не начнется, уже два часа ждут, оппонент застрял где-то по дороге…

– Я очень устала. Как хотите. Я не могу больше, – сказала я, потому что совершенно не удивилась.

Зачем было говорить, что он прилетит? Если он без своей Вали шага не ступит. Валя – моя мама. Ну и что? Я, как всегда, одна. Нет, я не одна. Я с Кащеем, который из-за меня никуда не полетел. Значит, я с человеком, который меня по-настоящему любит. А не так, как мои родители. И Сергеев меня по-настоящему любил. Сразу, с первой секунды. Он хотел всё сделать для меня, всё, что мог. Хотел, чтобы я осталась жить с ним. И его больше нет. Нет. И не будет.