Сибирский папа
Шрифт:
– А что ты так завелся? Даже если я и сделала что-то не то.
– Что я завелся? Что я завелся? А как? Мне стоять и смотреть, как уплывает… То есть я хотел сказать… Как у моей девушки отнимают… – У него брякал и брякал телефон в кармане. – Да что им всем от меня надо? Да! – резко ответил он кому-то. – Нет, не надо! Возьми другую! Какая разница!
– Кто из двух сейчас звонил? – усмехнулась я.
Кащей ничуть не растерялся.
– Ревнуешь? Знаешь, как меня любят женщины? Думаешь, это просто так? Не-е-ет… И ты это скоро поймешь… Мария… – Кащей попробовал
Я оттолкнула его. Какой неприятный запах. Смесь табака, чего-то кислого съестного и приторного одеколона… Никогда раньше мне не казалось, что от Кащея неприятно пахнет… Наоборот…
– Ну ты уж, Мария, не увлекайся. Приятно, конечно, что ты такая острая штучка, но сильно меня не отталкивай. А то…
– Йорик! – Я окликнула брата, который наблюдал за голубями, энергично расхаживавшими по траве сквера. Тот обернулся и посмотрел на меня совершенно потерянными глазами. – Иди сюда!
Он послушно поплелся ко мне.
Опять стал звонить Вадик. Да что же это такое! Я не могу каждую минуту отвечать одному из них. Понятно, что каждый по-своему очень беспокоится обо мне, но я даже не могу сосредоточиться и понять, что же мне надо делать. Или ничего не надо? Сесть и смотреть на небо, куда, если верить предкам, улетела сейчас душа моего отца?
Я быстро ответила Гене, как называется гостиница, поскольку Гена уже стал писать абракадаброй, путая все вообще буквы. И сама перезвонила Вадику.
– Манюша, дочка, мы понимаем, как тебе тяжело… Ты слышишь меня?
Мне тяжело, когда взрослый человек говорит «мы». Но как мне это объяснить Вадику, который меня вырастил?
– Да.
– Валя уже освободилась и едет, я жду ее в аэропорту. Она отменила предзащиту.
Интересно, почему мама почти никогда не звонит и не пишет мне? Почему это всегда делает Вадик? Ей неинтересно? Она не умеет писать и разговаривать по телефону? Она так привыкла? Как же меня всё сейчас бесит…
– Хорошо.
Не поворачивается у меня больше язык сказать «папа». И не надо меня за это винить. Никто меня не винит. Я сама себя виню. Но мой папа, мой настоящий папа погиб несколько часов назад. Не надо меня трогать, пожалуйста. Они все хотят мне помочь, а на самом деле делают только больнее.
– Ты поела, Манюша?
– Да.
– Вот. Всё будет хорошо, то есть…
Я нажала отбой. Ведь прерывается иногда связь. По техническим причинам. Сейчас техническая причина – это мое душевное состояние. Мне было плохо до разговора с Вадиком, а стало очень плохо. Зачем им лететь сюда, я не понимаю. В чем они могут меня поддержать? Зачем им быть здесь? Я набрала мамин номер. У нее же есть телефон, и она им пользуется. Она просто мне не любит звонить.
– Мам…
– Да, Манечка!..
Еще одна сестра милосердия! Мама сказала это так, как будто я лежу с капельницей в вене и мне нельзя много разговаривать.
– Мам, зачем вы едете?
Вот, маму я тем не менее могу об этом спросить, а Вадика – нет.
– Манюша…
Что за дурацкая конфигурация моего имени. Я выросла, меня это стало раздражать.
Йорик снова отошел
от меня, присел прямо на землю, взял палку, стал что-то рисовать на плотно утоптанной тропинке парка. Я присмотрелась. Человечек, человечек, еще один, поменьше…– Манюша, я должна быть на похоронах…
– Мама, а можно это не повторять сто раз? Я не могу это слышать, понимаешь?
– Маняша, Маняша, не кипятись… Я понимаю, что тебе тяжело… Ты ведь даже пока ничего не рассказала…
– Что я должна тебе рассказать, мам? Может быть, ты мне сначала расскажешь, почему я не знала столько лет своего отца? Почему я росла без папы?
– Твой папа – Вадик, – сдержанно сказала мама.
– Правда? Ты мне позвонила, чтобы об этом мне сообщить? Мой папа – Вадик? А Сергеев тогда кто? Я на него похожа!
– Я знаю.
– А, и поэтому так меня не любишь всю жизнь, да? Именно из-за этого?
– Маня, Маня…
– Мам! У меня нормальное, красивое имя, почему вы меня зовете, как дворовую собачку, какая я тебе Маня?
– Мне кажется, и ты меня не любишь, Маша. Так устраивает?
– Устраивает, мам! Не надо тебе сюда ехать!..
– Я разберусь, Маша, ехать мне или нет. Я еду, чтобы попрощаться с человеком, который был моим мужем и от которого я родила своего единственного ребенка, тебя.
– А почему же ты от своего любимого Вадика никого не родила?
Я резко отошла подальше в сторону, потому что Кащей нарисовался рядом со мной и стал внимательно слушать. Он пошел за мной, я махнула рукой, чтобы он не приближался. Что за цирк!
– Маняша… То есть Маша, прости… Ты жестокая.
– Конечно, мама, такая же, как ты.
– Не родила, потому что сначала не получилось. А потом я уже боялась, что тебе будет сложно, если появится маленький ребенок. И я думаю, я была права.
– Ты же вообще всегда права, мама! Ты все знаешь! И говоришь голосом Вадика! Ты думаешь, а он озвучивает твои мысли!
– Маняша… Папа тебя очень любит…
– Папа мой сгорел в машине, мама! С кем ты хочешь прощаться? С закрытым гробом? – От слов, которые я произносила, мне стало самой плохо.
По маминому голосу я с ужасом услышала, что мама плачет.
– Да, хотя бы так.
– О чем ты плачешь, мама? Он кто тебе? Ты не вспоминала о нем никогда! Мне не давала общаться! Лишила меня отца!
– Господи, Маня… Я не думала, что ты когда-нибудь так мне скажешь… У нас такая хорошая семья… Вадик – настоящий отец.
– Нет, мама, нет! Не может быть такого! Настоящий отец жил здесь, настоящий отец мой любил меня больше всех, больше вас, понимаешь! Из-за тебя я не могла быть с ним рядом! И он – погиб!
– Тоже из-за меня? – негромко проговорила мама.
Связь была такая отличная, как будто мама стояла за соседним деревом и разговаривала оттуда со мной по телефону.
– Да, да, всё из-за тебя! Из-за тебя! Ты всем сломала жизнь! И мне, и Сергееву, понимаешь! Ты!.. Он наукой здесь не смог заниматься! И он не знал меня! Он мой отец, родной. Я такая же, как он, он все понимал, что у меня внутри. А ты никогда ничего не понимала!