Сибирский папа

Ох, как же мне плохо. Как хочется открыть глаза и понять, что мне все это приснилось, что ничего этого не было. Я согласна вернуться в любую точку прошлого, только обязательно дойти до того момента, когда я познакомилась с Сергеевым. А потом пусть всё будет по-другому. Я не поеду к нему домой, он ничего мне не будет дарить, я просто посмотрю на человека, кровь которого течет во мне, я увижу, как он улыбается, я услышу его голос – мне кажется, я всегда знала, что он именно такой… И всё. И дальше я уеду в Москву, зная, что на свете есть он, мой отец. Что он есть, он будет, я смогу ему позвонить в любой момент. Смогу сесть на самолет и прилететь к нему – на день, на два…

Странная мысль пришла мне в голову. А если бы не было моего дня рождения, то есть, если бы Сергеев не стал бы устраивать мне празднества, он бы, возможно, НЕ ПОГИБ?!! О Господи… Поехал бы в другое время, ведь всё происходит в какой-то точке пространства и времени, а точка была бы другой…

Зачем я сама себя мучаю? История не знает сослагательного наклонения, наша собственная, маленькая, личная история тоже. Никто не знает, как бы было, если бы…

Поэтому, наверное, у меня несколько раз за эти дни было такое странное чувство, как будто какая-то тревожная мысль, которую я никак не могу поймать, а она никак не может сформулироваться, бьется, бьется в голове, беспокоит, отвлекает… Художник Николай понял, а я – нет. Я бегала и радовалась. А я что-то могла изменить?

Я пошла в ванную, открыла кран с холодной водой, долго-долго умывалась, пока лицо уже не заболело от холодной воды. Всё. Его больше нет. Надо себе это сказать. И ни одной такой мысли в голову не пускать.

– Я хочу есть… – В дверях ванной стоял Йорик.

– Хорошо, я тоже. Пойдем. Почему ты не стал спать?

– Не знаю.

Мальчик подошел ко мне и обнял меня. Удивительное чувство. Я знаю стольких людей, которые не любят своих братьев или сестер. А для меня сейчас это самое большое счастье – что есть Йорик. Если бы можно было, я бы забрала его с собой в Москву.

На экране телефона появилось фото Вадика. Я не смогла не ответить ему, рука автоматически нажала кнопку «Ответ».

– Дочка…

– Да.

– Я тут, пока сижу в аэропорту, поговорил с нашим юристом с работы… Ведь, получается, мальчик остался один?

Я замерла. Да, понятно, что мысль – это квант, как дочка физика я это знаю… То есть как приемная дочка физика, привыкшая думать в тех же категориях. Как меня воспитали, так я и думаю. А кванты общаются на расстоянии, точнее, для них нет наших привычных расстояний. Понять это очень сложно, но это так.

– Да.

– Мы сможем его усыновить. Или хотя бы взять опеку. Это совершенно реально, если у него нет других родственников. Что с бабушками и дедушками?

– Ничего.

– Ну вот, значит, должно получиться.

– Пап, ты серьезно это говоришь?

Я отвернулась от Йорика, но он все-таки услышал, стал лезть поближе:

– Ты с кем, с кем разговариваешь?

Я обняла мальчика.

– Со своим отчимом. Знаешь, что такое отчим?

Да, Вадик это слышал. А что мне было делать?

– Ты слушаешь меня?

Вадик ничего не говорил.

– Пап, ну всё, ладно! Не я это всё затеяла.

– Да, Маняша. Хорошо. Вот я и говорю…

– Тут есть обстоятельства… но…

– Плохо тебя слышу, связь прерывается. Мне юрист сказал: если никто больше не претендует, чтобы стать опекуном, вообще будет просто. Особенно, раз никаких материальных проблем нет. Там же делить, как я понимаю, нечего? Ни других наследников, ни особого наследства?

Я промолчала. Ну да. Ведь родители – мама с Вадиком – даже не подозревают почему-то, что Сергеев богат. Почему!.. Потому что они мои родители. Которые живут в своем волшебном мире и абсолютно счастливы этим.

– Я уже с Валей поговорил, она согласна.

– Она мне ничего не сказала…

– Не успела, значит. Ему сколько лет?

– Восемь.

– Не оставлять же ребенка одного…

Ничего себе… Вадик об этом так легко говорит, как будто речь идет о том, взять ли Йорика на воскресенье с нами на дачу.

– Вы хорошо подумали?

– А что тут думать? Главное, чтобы он согласился. Согласие ребенка тоже требуется.

– Он согласен. Ты поедешь ко мне жить? – Я обняла Йорика.

Он кивнул, по-моему, ничего не поняв.

– Спасибо, пап…

– Да за что тут спасибо, Маняша!.. Ты ела что-нибудь сегодня?

– Толком нет.

– Поешь.

– Как раз собираюсь.

Я постучала в дверь Гене, который жил через номер от нас. Он сидел на краешке кровати и сразу вскочил, как будто ждал, что я его позову. В ботинки, стоявшие почему-то у окна, попал не сразу, ковырялся, весь покраснел, то смеялся, то извинялся, наконец, справился, потом искал куртку, лежавшую сверху на чемодане.

– Гена, успокойся. Мы просто идем ужинать, вниз, в кафе.

– А, понял!

Гена очень старался быть хорошим и покладистым, не мешать, не приставать, не ревновать… Он же вернулся, чтобы поддержать меня.

Я подумала – не написать ли Кащею, ведь он тоже остался здесь из-за меня. Из-за меня или из-за чего-то другого, что так не хочется облекать в слова. Пока думала, мы уже спустились.

Кащей сидел в ресторане внизу. Я увидела его сразу, его трудно с кем-то спутать, а он, увлеченный разговором, нас не заметил. Он смеялся, откидывал волосы с лица, они снова падали, он опять их откидывал. Перед ним стояла большой бокал вина, чашка кофе и какой-то десерт. Кащей сладкоежка, даже трудно предположить это, глядя на его худую фигуру и нервное лицо. Но у него всегда есть с собой конфетка, шоколадка, пакетик с грильяжем или мармеладками. Молодой мужчина, который много курит и при этом ест много сладкого, – очень непонятный человек.

Мне не слышно было, что он говорит, но по его томному и загадочному виду можно было догадаться, что он разговаривает с женщиной. Мне почти все равно. То, что было между нами, осталось в той жизни, где не было ужаса и смерти, которая, оказывается, так близко, совсем рядом. Мы не думаем об этом, когда все хорошо и, наверное, не должны думать. Мы должны жить, не понимая, что жизнь человеческая хрупка и в любой момент может оборваться. Или это неправильно? И мы не ценим жизнь, предъявляем ей какие-то немыслимые претензии именно потому, что не понимаем, как все ненадежно и краткосрочно в этом мире?

Кащей оглянулся, заметил нас, что-то коротко сказал в телефон и отложил его. Встал, быстро, в три прыжка, метнулся к нам, попробовал обнять меня длинной рукой, которая иногда растягивается у него, как у человека-трансформера. Я отодвинулась назад.

– Что-то не так? – улыбнулся одними губами Кащей.

Почему я никогда раньше не замечала, что у него такие пышные брови? Светлые, но излишне густые, как с другого лица. Зачем таким маленьким, глубоко посаженным глазам мохнатые брови? Ведь всё на нашем лице имеет какой-то смысл.