Сила двух начал
Шрифт:
— Буду надеяться, что мне повезет больше, чем остальным,— сказала Мэри совершенно искренне,— если, конечно, вы мне не откажете.
— Не вижу причин для этого. Я беру тебя на эту должность, Мэри.
Волшебница радостно улыбнулась, но Дамблдор на этом не закончил:
— Должен предупредить тебя, что если вдруг кто-либо заподозрит тебя в чем-то, что связано с Темными искусствами, я буду вынужден уволить тебя. Пособники Волан-де-Морта в составе преподавателей мне не нужны.
— Поступая на эту работу, я действовала в собственных интересах,— отозвалась Мэри твердо,— совсем скоро вы убедитесь в этом.
— Хорошо, если так. Тогда до первого сентября,— заключил Дамблдор.
— До встречи, профессор Дамблдор,—
Весь июнь Мэри посвятила выполнению этой задачи – Джон продвигался не очень быстро, изучая вот уже четвертый месяц Темные искусства. Вот и первого июля, во время очередной тренировки с ним, волшебница повторяла вот уже сотый раз:
— Тебе не хватает внимания и настойчивости, Джон – ведь, если бы ты был знаком с такими понятиями, то уже давно был бы Пожирателем смерти.
Джон, скрипнув зубами, вложил всю свою силу и злость в очередное проклятие – оно скользнуло к Мэри столь быстрым лучом, что волшебница еле успела отразить его, попутно разбив окно.
— А вот это уже лучше,— одобрительно произнесла Мэри,— но все равно нужно еще очень много работать.
Следующие два часа были посвящены именно этому, и пару раз защита волшебницы давала слабину – Джон, видимо, твердо решил уверить ее в том, что он способен на многое, просто не показывает этого. В результате тренировка закончилась под вечер, начавшись утром – но была столь результативной, что Мэри чувствовала лишь удовлетворение, а не усталость. Но и она появилась, стоило волшебнице на секунду опуститься на кровать.
Забыться сном ей не дал внезапно прошедший по комнате порыв ветра – недоуменно оглянувшись вокруг, Мэри увидела, что разбитое ею окно беспрепятственно позволяет начинающемуся дождю доносить сюда свои капли. Она подошла к окну, чтобы исправить эту досадную неприятность, но была вынуждена подождать – к ней сквозь дождевую завесу летела сова. Волшебница, гадая, от кого же пришло письмо, впустила сову в комнату, отвязав от ее лапки письмо. Развернула пергамент, заметив, что письмо от Кристиана, и приступила к чтению:
«Дорогая Мэри!
Так сложилось, что мне нужно уехать из страны, и чем быстрее, тем лучше. О подробностях писать некогда – сейчас мне каждая секунда дорога. Ни в коем случае не появляйся у меня дома – на крайний случай напиши письмо. Надеюсь, что у тебя все хорошо. Прости, что ничего не объясняю – со временем ты все узнаешь. Постараюсь написать тебе, как только смогу – и, может быть, тогда ты все поймешь. Прощаюсь с надеждой, что мы вскоре свидимся вновь.
С любовью, Кристиан.»
Отложив письмо слабым движением руки, Мэри неподвижным взором уставилась на стену, не видя ее. Слова Кристиана о спешке породили в ее душе тревогу – что же могло случиться, что заставило его уехать в столь спешном порядке? Видимо, он собирался наспех, как и писал письмо – почерк, всегда такой аккуратный, был до неузнаваемости неразборчивым... «Ни в коем случае не появляйся у меня дома...». Мгновенно пришедшая в голову Мэри мысль о том, что, возможно, она еще застанет Кристиана, если немедленно трансгрессирует к нему в дом, заставила ее тут же вскочить и решительно повернуться на каблуке. Обычное ощущение сдавливания, темнота... но все пошло не так, как всегда – ей что-то мешало переместиться, причиняя боль. Мэри закричала, вкладывая все силы в рывок, и, наконец, осуществив задуманное, потеряла сознание...
...Тьма вокруг Мэри рассеивалась неохотно, словно чувствуя слабость волшебницы. Постепенно зрение полностью вернулось к ней, и она смогла различить очертания предметов мебели в зале дома Кристиана. За окном царила ночь, слабо светила луна... это объясняло, почему в комнате
так темно. Мэри засветила палочку, поднимаясь на ноги и осматриваясь. В комнате был привычный для волшебницы порядок, ничем не нарушенный. Но была все же одна странность – все поверхности мебели были покрыты странным налетом наподобие пыли, но угольного оттенка. Мэри не дерзнула прикоснуться к этому веществу, и обошла все остальные комнаты, внимательно глядя под ноги. Везде царил идеальный порядок, и везде была странная пыль. Понимая, что она опоздала и сделать ничего уже не сможет, волшебница подошла к входной двери, пытаясь выйти. Но не смогла — дверь не открылась ни от прикосновения, ни от отпирающего заклинания. Попытка трансгрессировать тоже ничего не дала. Вопрос, как же ей удалось трансгрессировать сюда, был заглушен чувством ужаса.«Ловушка!— подумала Мэри в отчаянии,— об этом и хотел предупредить меня Кристиан! Что же делать?»
Этот вопрос, гудящий в голове волшебницы тревожным набатом, мгновенно придал ей небывалую активность: Мэри, мечась между комнатами, проверяла все мыслимые и немыслимые лазейки, не позволяя волне паники затопить ее сознание. Но все было тщетно: летучего пороха не было, и воспользоваться каминной сетью она не могла; все окна и двери были заперты. Создать же портал она не могла, потому что ни разу им не пользовалась, предпочитая трансгрессию.
В полной мере осознав, что выхода отсюда нет, Мэри усилием воли вернула себе спокойствие. Присев на корточки, она изучила покрывающую ночной столик в спальне черно-серую пыль. При ближайшем осмотре оказалось, что странное вещество имеет неяркий, едва уловимый блеск. Волшебница попыталась убрать пыль заклинанием, особо не надеясь на успех. Мгновение – и столик исчез, оставив слой пыли шириной в пару-тройку дюймов одиноко висеть в воздухе. Едва не упав на пол от изумления, Мэри от души порадовалась, что странная пыль не отражает заклинания, а лишь игнорирует их, пропуская через себя. Она опробовала еще несколько заклинаний, после чего уверилась в том, что пыль невозможно задеть ни одним заклинанием, и сила проклятий уходит на предметы, покрытые этой пылью. Интересно, что будет, если она прикоснется к пыли?
Задумку свою Мэри не успела воплотить в жизнь – укол боли, поразивший ее сердце, ясно сказал ей, что это так некстати пришел очередной приступ. «Все очень даже неплохо устраивается,— думала волшебница почти умиротворенно,— сейчас я умру, и после никто и никогда даже не узнает, что я побывала здесь».
Мэри думала о смерти спокойно, как о вещи остро необходимой ей сейчас. Ни одной мысли о том, что можно было бы как-то выбраться отсюда... Были лишь жестокие факты: противоядия у нее с собой нет, все попытки выбраться тщетны. Волшебница знала, что уйдет из жизни прямо сейчас – исполнит то свое заветное желание, что уже девять месяцев преследует ее. Уйдет из жизни так же, как и ее мама – после длительных мучений...
Воспоминания, нахлынувшие на Мэри внезапно, прервались новыми, более сильными уколами боли, что заставили ее стонать, лежа на полу. Мучения проходили волнами по телу, усиливалась боль... В желании сдержать рвавшиеся из груди крики, волшебница искусала себе все губы до крови – и тогда, когда ее сил уже не хватало, боль ушла целиком – так же внезапно, как и появилась.
Уже идя навстречу смерти, Мэри внезапно увидела в сознании картину из своего недавнего сна – о том, как она умирала от приступа. Вспомнились слова Хелен: «Ты должна была передать медальон»,— зазвучали они вновь в ее сознании, и она почувствовала необыкновенно сильное желание жить, такое сильное, что мысли о смерти казались теперь слабыми ручейками по сравнению с водопадом этого нового ее стремления. И медальон немедленно откликнулся на немой призыв Мэри, мгновенно ожил, своей пульсацией повторяя биение ее сердца. Мощный ток силы прошел через все существо волшебницы, возвращая ей надежду.