Сила двух начал

И в эту самую минуту Мэри всем своим телом ощутила волну всепоглощающей, адской боли, порожденной ее недугом. Она была так велика, что волшебница мгновенно забыла обо всем – что она делала до этого, о чем мечтала... Даже собственное имя – все это теперь было ничто по сравнению с огнем невиданной силы, что жадно пожирал ее тело, сжигая без остатка. Она кричала, не осознавая этого, кричала, срывая горло, вкладывая в свой дикий, абсолютно не человеческий и уже даже не звериный крик всю ту боль, что терзала ее. Но в вопле этом звучал и вызов судьбе и смерти, решимость бороться до конца... Все эти чувства словно впитал в себя медальон, раскалившись. Жар этот не обжигал Мэри, а дарил ее измученной душе те силы, что сейчас требовались ей для борьбы, одновременно приглушая и оттесняя чудовищную боль, служа щитом от нее. Вот борьба между медальоном и приступом достигла апогея, и в этот самый миг волшебница почувствовала с ужасом, что ее как будто разрезали на миллионы кусочков... Не в силах больше кричать, она скорчилась на полу в неподвижной и жуткой позе, чувствуя, что изо рта лезет пена, а из глаз потоками боли и лавы льются слезы. Судорога, пришедшая внезапно, скрутила измученное страданиями и болью тело Мэри, выгибая его до жути неестественной дугой, начались конвульсии, за которыми могла последовать лишь смерть... Все это лишило Мэри последних сил, она почувствовала, что теряет сознание, чувствуя подкатывающую все сильнее и сильнее тошноту. Тут весь дом содрогнулся как от землетрясения, неясная тень промелькнула в проеме окна, походя на силуэт птицы... Мэри не успела присмотреться лучше – она уже была в бессознательном состоянии, и не могла видеть ничего из того, что происходило дальше около нее...

...Головокружение, ощущение падения куда-то в пустоту, темноту и неизвестность, слабое чувство опасности — эти чувства владели теперь сознанием Мэри, то увеличивая свою силу, то уменьшая, сплетаясь в один эмоциональный клубок. Но в какой-то момент все они словно испарились, ушли без возврата, и теперь она ощущает лишь отрешенно-спокойное равнодушие. Чувство абсолютной нереальности происходящего ни на миг не покидает волшебницу, словно все это происходит в одном из ее снов.

Некоторое время она куда-то стремительно летела с невероятной скоростью, окруженная со всех сторон веществом непонятной субстанции, но совершенно четкого серовато-черного цвета. Внезапно Мэри осознала, что уже не летит, а стоит без видимой опоры под ногами – и как она не заметила, что остановилась? Волшебница огляделась, и неторопливо двинулась вперед, сквозь завесу некоей субстанции, смахивающей на туман. С каждым новым шагом Мэри все больше уверялась в мысли, что она ни на дюйм не продвигается вперед – вокруг нее ничего не менялось. Тогда она побежала, все быстрее и быстрее, но уже в противоположную сторону. Результат тот же – никакого эффекта. Кроме одного – волшебница окончательно выбилась из сил. Не болел ни единый мускул, просто в какой-то миг дыхание пресеклось, и Мэри была вынуждена остановиться. Теперь она ощущала себя запертой в некоей клетке, границы которой были на первый взгляд размытыми и нечеткими, но на самом деле возможности выйти не было вообще.

Несмотря на все это, волшебница не испытывала раздражения. Наоборот – в ней вдруг проснулось какое-то ребяческое любопытство и захотелось потрогать окружающую ее со всех сторон серовато-черную субстанцию. Мэри протянула правую руку вперед, загребая пальцами воздух вокруг себя. На ощупь он оказался немного вязким, пружинистым, и медленно перетекал из ее ладони обратно. «Странный, медленно текучий газ»,— подумала волшебница лениво, пробуя раздвинуть окружающее ее вещество руками. Оно плавно обтекло их, уходя в стороны — словно ручейки воды в озере.

Мэри неторопливо пошла вперед, с каждым шагом загребая руками окружающий ее газ как при плавании брассом. И с радостью заметила, что продвигается, причем с каждым ее новым шагом субстанция, окружающая ее, все больше и больше светлела, уподобляясь некоему эфемерному веществу. Вначале прохладное, оно постепенно нагрелось и стало почти горячим, заставив ее остановиться. Уже ничему не удивляясь, волшебница оглянулась вокруг, отметив, как сильно расширилось поле обзора. Теперь окружающий ее газ стал прозрачным на расстоянии десяти шагов, напоминая хорошо прогретый воздух.

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Мэри обернулась, наблюдая за тем, как неясная фигура, появившаяся из дымной завесы неподалеку, постепенно приближается к ней. Это была женщина, облаченная в длинные серебристые одежды. Еще не видя ее лица, Мэри почувствовала, что это ее мама, а вскоре увидела и ее лицо, озаренное счастливой улыбкой. Мэри улыбнулась в ответ, ощутив ручейки текших по щекам слез.

— Мэри, зачем ты плачешь сейчас, в мгновение нашей встречи?— спросила Хелен, внимательно глянув на дочь.

— Не могу сдержать в себе счастье, что испытываю – оно рвется наружу, слишком сильное для меня. Но оно было бы еще сильнее, если бы на душе у меня было бы спокойно.

Мэри вздохнула, опустив взгляд, словно стыдясь своих слов.

— Если ты сейчас говорила о передаче медальона Златогривого Единорога своей дочери, его истинной хозяйке, то знай – ты не должна относиться к этой задаче, как к своему долгу.

В голосе Хелен прозвучала такая твердость, что возмутившись, волшебница вскинула на мать взгляд, переспросив:

— Это – не мой долг? Но ведь легенда гласит: медальон должен быть передан наследнице Марго, а это зависит целиком и полностью от меня!

К ее удивлению, Хелен в ответ лишь покачала головой:

— Ты ошибаешься, Мэри – от тебя, по крайней мере, от тебя одной, это не зависит. Пойми – если так и должно случиться, то так и будет, и неважно, будешь ты прикладывать к этому усилия, или нет.

— Значит, это не мой долг?— переспросила Мэри вновь, но уже с ноткой отчаяния,— а что, если этого не произойдет? Медальон ведь уничтожится! Хотя о чем это я – он, должно быть, уже не существует – я ведь умерла, совсем как ты, в свое время.

Хелен улыбнулась в ответ, спросив у дочери:

— Ты в этом уверена?

— Конечно! А что, я не права?

— Да, это так. Ты не в конце своего пути, а лишь в середине – а здесь ты затем, чтобы найти вновь дорогу к свету.

Мэри горько усмехнулась, покачав головой:

— Мне уже не найти ее – мои злодеяния не исправить и не замолить.

К ее удивлению, Хелен в ответ лишь в отрицании покачала головой:

— Мэри, каждый из тех, кто живет, может оступиться, но это не значит, что возможности подняться у него уже не будет.

Мэри удивленно распахнула глаза:

— Я могу искупить свои злодеяния? Но как?

— Добрыми делами, и своими страданиями,— ответила Хелен веско,— теми, что причиняли тебе окружающие тебя люди, и теми, что приходят во время приступа. Наша болезнь, она – уникальнейший шанс искупить хотя бы часть прегрешений. Ведь ею страдают лишь те, что наделены большим, способным на любовь и сострадание, сердцем. И сердце это подчас может любить даже тех, кто причиняет ему сильнейшую боль, и даже так сильно, как не любило бы других.

Мэри, услышав слова матери, печально улыбнулась, осознавая, что она права.

— Вот ты, как бы ни отрицала это, любишь того, кто не достоин любви, по чьей воле ты стала несчастной настолько, что чуть не наложила руки на себя. И после позволила ему завладеть дорогой твоему сердцу вещью, сделать ее вместилищем его души.

Мэри, собравшаяся было спорить, поняла, что Хелен права – она и в самом деле до сих пор любила Волан-де-Морта, даже помня о боли, что он ей причинил.

— Но сейчас я жалею об этом – у меня ведь не было никаких прав распоряжаться медальоном подобным образом.

— Уже тот факт, что медальон, которым ты владеешь, открыл тебе свои тайны, предполагает твою полную власть над ним. В том числе предоставляет право определения того, какая судьба ждет его в дальнейшем,— произнесла Хелен так, словно разглашала нерушимый закон,— наверное, ты заметила, что с тех пор, как медальон стал крестражем, его свойства ничуть не ухудшились, а даже улучшились?

Мэри кивнула – и в самом деле...

— А часть души, что содержит в себе медальон?— спросила волшебница взволнованно,— она находится под большей защитой, как если бы была заключена в другой предмет?