Синдикат

— Так! — быстро сказал граф, и Бес очнулся. — К вам идет еще кто-то. Не скрывается, плечистый мужик, сейчас просмотрю лицо через базу…

— Не надо, — сказал Постников.

— Это не он! — возопил граф. — И на рожу чистый убийца.

— Я знаю. Отбой. Это посредник.

Упитанный здоровяк ростом примерно по плечо Бесу плюхнулся на свободное место и заявил с ходу:

— Зря девицу то прогнал. Клевая деваха, хоть и крашенная как не знаю кто.

— Здоров, учитель, — едва ли не сквозь зубы процедил Бес, глядя по сторонам, не притаился ли где-то рядом и Коллега.

— Я бы пожелал и тебе того же, — столь же недружелюбно отозвался новоприбывший. — Но мне, в общем, плевать.

— Сергей Глинский, — отметил Фирсов, опираясь ладонями в столешницу. — Надо же, и в самом деле команда старых друзей в сборе.

— А ты что за хрен с горы? — полюбопытствовал Глинский, воинственно задрав подбородок.

Эль Мохито сообщил реквизиты, под которыми Глинский оказался на корабле и, судя по междометиям, начал просматривать записи с камер в соответствующих отсеках, пытаясь вычислить Коллегу. Бес опять пропустил мимо ушей невнятное бормотание, рассудив, что само появление здесь бывшего инструктора говорит о нежелании Матвея встречаться лично.

— Я гремлин, — сообщил Фирсов. — Приношу горшки с золотом. Но только хорошим мальчикам. А противные пузаны облизывают позолоту.

Несколько мгновений два ветерана одинаково недружелюбно мерились взглядами.

— Постукались киями и хорош, — брякнул Постников искусственной ладонью по стеклу, затем обратился к стрелку со словами. — Вот уж кого я точно не ждал… Но рад встрече.

— А я нисколечко не рад, буржуй недобитый, — крякнул Глинский. — Но Матвей попросил глянуть на тебя. Так что излагай.

Бес внимательно поглядел на Глинского. Минувшие годы слабо изменили отличного инструктора и блестящего стрелка, разве что шишек на лысине прибавилось, глаза выцвели, да щеки чуть обвисли. И еще стрелок надел очки, наверняка с камерами и шифратором. Но в целом Сергей остался таким же, как был — могучий, пузатый, обманчиво замедленный в движениях. И очень внимательный.

Интересно, где пузан спрятал пушку, подумал Бес, Глинский без ствола, что хром без прошивки. А вслух произнес:

— Он смотрит?

Не отрывая ладонь от стола, кибернетик поднял указательный палец условно в сторону Глинского. Тот все понял правильно и в свою очередь тронул простую, без изысков, оправу очков мизинцем.

— Конечно.

— Забавно, — вздохнул Бес. — Никак не привыкну к этим встречам через гляделки.

— Мир меняется, — ответил таким же вздохом Глинский. — Такова суровая правда жизни.

— Я слышал, ты одно время похулиганил за троцкистов, — Бес решил сделать пару шагов в сторону от темы, заодно пусть Мохито что-нибудь поищет в сети.

— Всякое бывало. А ты вот рисовать начал, — Глинский двинул подбородком в сторону блокнота. — Кстати, Шейлок этот неплохо получился. Похож.

Фирсов снова промолчал, а инструктор нахмурил брови, словно в голову ему вдруг пришла некая очень интересная мысль.

— Давно хотел спросить… — Бес чуть замялся, подбирая слова.

— Ну, так спрашивай. У меня времени хватает.

Глинский ненавязчиво подчеркнул, что скован временным лагом существенно меньше Постникова, который благодаря рассылкам Эль Мохито и деньгам Комитета за двое суток поставил на уши часть общемировой сети наемников и убийц. Люди, которым некуда спешить, обычно действуют не столь радикально и напористо. Плохо когда на переговорах одна сторона знает о своем преимуществе, но в данном случае работать медленно и аккуратно не получалось.

— А ты верил во все это? — спросил Бес, обозначая руками круг, будто намереваясь обнять «Пруссию». — В социализм, прикладной терроризм, вооруженную борьбу с компрадорами. В то, что нынешний поганый мир можно перевести на другие рельсы методами «Земли и воли»?

Фирсов покрутил большими пальцами, выражая недовольство развитием беседы, но воздержался от замечаний, хотя уж кто всем сердцем верил в капитализм, так это трестовый бюрократ. Впрочем, надолго его не хватило, и пока Глинский думал, бюрократ вставил ремарку:

— У тебя забавная привычка, при встречах со старыми друзьями спрашивать у них что-нибудь философическое.

У Беса больше не было возможностей читать внутренний монолог по движениям лица, поэтому оставалось лишь гадать, Глинский проговаривает ответ или о чем-то советуется с Коллегой.

— Тянешь время? — осведомился инструктор. — Пока ваш граф перебирает список пассажиров и проверяет лица? Так можете не стараться, Матвей эти игры заучил наизусть еще до того как ты начал окровавленные пакеты с пилеными руками-ногами таскать.

Постников не сумел сдержать кривую и злую ухмылку, стрелок ударил по больному, напомнив о периоде, который Бес хотел бы забыть. Не так сильно, как первые месяцы жизни после арбитража, но все же…

— Ох уж эти встречи бывших сослуживцев, — немного делано восхитился Фирсов. — Сплошная ностальгия и умиление!

— Мы не сослуживцы, — надменно поправил Глинский. — И не были никогда. Но эту цефалу я учил какое-то время, было.

— Кстати, хорошо выучил, — уже вполне серьезно склонил голову Фирсов. — Он даже от лолей почти отстрелялся. В свое время.

— По мере сил, по мере сил… — похоже, инструктору было чуть-чуть приятно слышать сдержанное признание заслуг, пусть и в такой странной форме. — Что же до вопроса… — Глинский внимательно посмотрел в глаза Постникову сквозь стекла очков. — Да, я во все это верил. До какого-то момента.

— А потом?

— А потом я вспомнил, что марксист отличается от не-марксиста теоретической подготовкой. Все ответы уже есть у классиков и отцов-основателей, надо просто не полениться и задать правильный вопрос.

— Ты его задал?

— Конечно. Но… Глинский провел рукой по лысой голове, усеянной буграми, как у загадочного мутанта. — Это уже не твое дело. Итак, ты хотел что-то передать Матвею. Настолько, что раскидал много башмалы и поднял на ноги не одного «барона». Настойчиво хотел. Считай, сбылось. Говори, он слушает.

— Чем я закинулся, когда пришел убивать Доктора и тебя? — спросил Бес, глядя в прозрачные стекла. — И что ты сказал Доктору напоследок?

Похоже, дождевая полоса заканчивалась. Тучи на глазах теряли серую угрюмость, таяли под напором яркого солнца. Взбаламученное море затихало, черные волны уже не бросались в ярости на борта «Пруссии», а скорее облизывали корпус, будто вымаливая прощение за недавнее буйство.