Синдикат
Шрифт:
— Разобьется, — подумал вслух Костин, глядя на белую точку, что неумолимо приближалась к прямоугольнику, символизирующему башню на экранчике низкого разрешения.
— За маршрутом следи, — резко ответил Фирсов. — Сейчас за коридор выйдем!
Про себя трестовик согласился с коллегой, но поправил — не разобьется, а промахнется, что, с другой стороны, примерно одно и то же. В лучшем случае «мичуринец» заранее поймет, что не попадает на кольцеобразную верхушку и успеет на форсаже подняться, чтобы повторить попытку или уйти в сторону. Но, скорее всего, свалится в трубу или с внешней стороны, где его засечет сторожевая автоматика. Тогда останется лишь запустить ракету (не зря же вешали), которая уничтожит следы, не дав опознать мертвеца. А затем
— Не выйдем, — огрызнулся Костин.
Точка плясала на экране в затейливом танце, однако неумолимо теряла высоту.
— Ай, молодца, — прошептал пилот, настолько тихо, что старые советские микрофоны не уловили бы, однако новые от ЛОМО поймали звук и передали в уши оператору, сохранив каждую нотку.
— Молодца. Пошел-таки на посадку…
Фирсов почувствовал, что стискивает рукояти управления пушкой до боли в суставах, а большой палец дрожит над колпачком, прикрывающим кнопку ярко-алого цвета. Оператор сложил руки на груди, закрыл глаза и хотел, было, помолиться за успех диверсанта, однако понял, что совершенно не представляет — как.
Работа графа считалась искусством именно потому, что ее нельзя было формализовать, загнать в рамки строго регламентированного процесса «вставьте шплинт А в гнездо Б». Относительно сопряжения мозга и электроники были написаны сотни, тысячи монографий, исследований, закрытых отчетов корпоративных исследователей. И все они по большому счету сводились к одному — никто не понимает, что творится в разуме архитектора, подключенного напрямую к ЭВМ. Никакая аппаратура не может расшифровать тончайший механизм взаимодействия и препарировать до состояния внятной технологии процесс «подсознательной адаптации». Он просто есть и выдает практический результат. Мозги оператора перерабатывают грандиозные объемы информации и выдают вполне адекватные команды. И… все, собственно.
Кто-то может оседлать поток чисел, кто-то нет. Успех не гарантируют ни генетика, ни знания, ни увлечения. Самым успешным архитектором в истории был неграмотный эскимос, который так и не научился писать, а первый хром обрел в подпольной лаборатории, где практиканты «Милосердия» ставили бэушные аугментации, причем даже не первого разряда, сменившие двух, а то и трех владельцев. Но что-то было в нервных тканях и сознании необразованного аборигена, нечто, порождающее удивительные, восхищающие бесконечной красотой алгоритмы, легко переводимые на машинный язык.
Максим не был лучшим из лучших, пожалуй, не входил даже в первую сотню лучших. Но в первую тысячу — безусловно, а ограничения, налагаемые пределами таланта и естественной предрасположенности, щедро компенсировал опытом. Однако сейчас Мохито начал сомневаться, что у него получится — слишком много всего. Слишком много сопряженных процессов и точек координации. Архитектура комбинированного взлома пока находилась под контролем и более-менее управляема, однако ветви решений множились лавинообразно. Они приближались к порогу, за которым придется выходить на форсированный режим с «подогревом» или сокращать поток обрабатываемой информации, превращая искусную, незаметную инфильтрацию в грубую атаку напролом.
Надо сказать, Максима, как высококвалифицированного программиста, регулярно расстраивала и злила глупость заказчиков, да и вообще всех людей, электронной грамоты не разумеющих. Им все время приходилось объяснять простейшие вещи, тратить время и нервный ресурс на элементарный ликбез. Но в данном случае архитектор счел дремучесть соратников за благо, потому что детальное понимание специфики процесса сразу отпугнуло бы организаторов. Ведь «флибустьеры» и затем и кибернетики были уверены, что архитектор физически берет под контроль систему, вернее часть ее. А это было совсем не так.
Максим следил за падением диверсанта через сторожевую систему башни, парируя все попытки машины включить общую тревогу. Это было сложно, ведь прямой запрет сразу активировал бы неотключаемые протоколы, лежащие в основе программного базиса (который Постников назвал бы «операционной системой»). Приходилось хитрить и ловчить, изменяя показания датчиков, ненавязчиво подсказывая электронике решения.
Позволяя хитрой автоматике запутывать саму себя.Тут запустить трехсекундный процесс перепроверки некорректных данных и зациклить его. Там спровоцировать конфликт приоритетов, подвесив целый блок решений. Заменить один символ, чтобы в итоге для автоматики неопознанный объект оказался ниже уровня воды и соответственно вышел из приоритетной обработки у подсистемы воздушного контроля. И так далее, и так далее… Постоянно изобретая что-то новое по ходу действия, не повторяясь, комбинируя и отвлекая, чтобы система не смогла вычислить шаблон и вырваться из лабиринта, который строил для нее архитектор.
«Флибустьеры» его, скорее всего, убили бы. Просто, без изысков и особых эмоций — избавились, а затем утилизировали тело на промышленной мясорубке и слили в канализацию. Да, так они обязательно поступили бы, знай комитетчики, что на самом деле представляет собой взлом охранной системы числовой башни. Насколько это рискованное занятие и на сколь тонких волосках подвешен успех. Убили бы не со злости или в наказание, а скорее профилактически, как исполнителя, осознанно занизившего опасность акции и радикально переоценившего свои силы. Комитетчики были людьми старой закалки, не склонными к жестокости и силовому решению всех проблем, как многие из нового поколения управленцев, воспитанных на широкой практике агрессивного арбитража. Но при необходимости отправляли на тот свет без всякой рефлексии.
Да, если бы они знали…
Но они не знают и никогда не узнают.
Максим помолился бы, но диверсант пошел на финальный виток, и архитектор не мог отвлечься настолько, чтобы обратиться к Господу с должным почтением.
Башенное кольцо стремительно надвигалось, огромное и черное, без традиционных габаритных огней. Приблизиться к башне мог только дозволенный и недозволенный транспорт, обе категории в подсветке не нуждались. Технически диверсант все еще планировал, однако субъективно это выглядело как падение на устрашающей скорости. Теперь стало хорошо видно, сколько же на верхушке «градирни» всего — технические люки в рамах, коробы, антенны, контейнеры и подъемники для летающих автоматиков, фермы для швартовки дирижаблей снабжения, еще какие-то навороченные конструкции. Все угловатые, острые и высокие, на каждой легко было сломать ногу или убиться насмерть, особенно если садиться не вертикально, а по глиссаде. Матвей израсходовал уже больше половины газа и не мог позволить себе аккуратное снижение в соответствии с планом.
Он бы, наверное, помолился, но искусственный человек в точности знал, что миром правят наука, хаотические взаимосвязи, называемые «удачей», и личные навыки. А богу в этом треугольнике места уже не остается. Наука отвечала за состояние посадочных приспособлений, удачей диверсант управлять не мог, теперь оставалось использовать до конца ресурс физического состояния и подготовки.
Высотомер перекидывал циферки со скоростью пулемета, убавляя метры, но Матвей на него уже не смотрел, целиком сосредоточившись на массиве башни. Крыша, похожая на поверхность астероида с многочисленными разломами и углами, уже не приближалась, а летела навстречу диверсанту со скоростью и неотвратимостью поезда.
Еще мгновение… и еще…
«Мичуринец» легко, даже с определенным изяществом вышел на место посадки, что казалось чуть безопаснее — широкий прямоугольник, смахивающий на площадку для винтокрылов. Идеально проскочил меж двух пирамид с параболическими антеннами. Нажал на рычажок, который запускал двойное действие — быструю сборку лопастей и выдвижение телескопической штанги для смягчения посадки, чтобы не поломать ни ротошют, ни ноги, и то, и другое понадобится.
Затем что-то хрустнуло, Матвею понадобилась доля секунды, чтобы понять — у него в руках сломался пульт управления. Корпус был собран из прочной, хорошей пластмассы, обычный человек его повредить не смог бы, однако 010101 обычным человеком не был и неосознанно сжал фигурную коробку изо всех сил. Всего лишь доля секунды, которая ничего не значила бы в любой иной ситуации… однако здесь и сейчас именно ее не хватило, чтобы «доработать» корпусом и принять удар на посадочную штангу.