Синдром счастливой куклы

За стеной разгорается скандал, к воплям родителей присоединяется пронзительный плач младенца.

Однажды Юра спросил меня, хочу ли я детей. Внутренне содрогнувшись, я отшутилась: «Конечно хочу, Юрок. Четверых мальчиков. Чтобы из них выросли такие же идиоты, как вы…»

На самом деле даже мысль о том, что я могу привести в этот уродливый мир беспомощное существо и обречь его на такие же мучения, вызывает отторжение.

Одиноким — одиноко. Очень сложно, когда никто не стоит за спиной надежной стеной. А верить в лучшее с таким прошлым, как у меня, просто невозможно…

Соседский скандал сменяется звуками старых фильмов, военных песен и маршем «Прощание славянки», я окончательно просыпаюсь и перебираюсь на обшарпанный подоконник.

Мы снова сидим взаперти, а снаружи благоухает весна — кусты у подъезда вспенились гроздьями белой сирени, из сочной травы к яркому солнцу потянулись аномально огромные одуванчики, в бездонном небе самого приятного оттенка лазури проложили воздушные трассы полчища стрижей.

На окнах домов появились наклейки с изображением гвоздик, девяток и салютов, а в нашей комнате полный разгром: на рваных газетах высятся стопки пустых контейнеров, пивные бутылки и смятые пластиковые тарелки.

Распахиваю ветхие рамы, и свежий пьянящий воздух, закружив в вальсе пыльные тюлевые занавески, врывается в прокуренную квартиру.

Юра чертыхается и прячет голову под подушкой, а я на цыпочках крадусь в ванную. Я неважно соображаю после попойки и до ужаса боюсь разбудить Ярика.

***

Горячая вода разгоняет вязкую кровь и наконец заставляет закоротивший мозг работать.

…Я ведь предвидела, что Ярик слетит с катушек, больше того — страстно желала. Теперь с этим нужно как-то жить. Хотя не факт, что он помнит о произошедшем. А если и помнит — едва ли захочет повторить.

Вздыхаю, влезаю в футболку с символикой «Саморезов» и шорты, взлохмачиваю мокрые волосы и смело выхожу навстречу неизвестности.

На кухне идеальная чистота, одеяло и простыня сложены у подлокотника, на столе закипает электрочайник. Ярика на месте нет.

— Доброе утро. — Он появляется в проеме, складывает в раковину стаканы, аккуратно споласкивает их, перевернутыми расставляет на полотенце и, искоса взглянув на меня, ретируется в комнату. Спустя пару секунд он возвращается с мусорным мешком, набитым пустыми бутылками, смятыми коробками и упаковками, завязывает его и сгружает в угол.

— Доброе… — Ломит в висках, руки дрожат, присутствие Ярика, усиленное похмельем и воспоминаниями о его вчерашней выходке, отправляют в легкий нокдаун.

Прогоняю дурацкое оцепенение и спешу ему на помощь — собираю с пола газеты, вытряхиваю пепельницы, разворачиваю новый мешок и передаю Ярику.

Он молчит. Я тоже.

Мы оба перешли грань и больше не знаем, как вести себя друг с другом. И как посмотреть Юре в глаза.

Тот просыпается ближе к обеду — избавляется от одеяла, садится и долго растирает ладонями щеки. Матерится, пыхтит, заглядывает в пустую чашку на тумбочке и, завидев меня за ноутом с учебником и ручкой, умоляюще поднимает брови.

Пусть хоть обноется, но воды я ему не принесу!..

Сражаю его тяжелым взглядом, и он вмиг припоминает, какую накануне сотворил дичь — хлопает себя по лбу, поднимается с дивана и ковыляет ко мне:

— *ля… Прости меня. Ну прости. Ну прости… — В ход идут умилительные рожицы и приторные улыбочки, но проверенный прием больше не действует — меня лишь сильнее тошнит. Я разочарована, раздражена и еле сдерживаюсь, чтобы не съездить по его смазливой роже.

— Что за скотское поведение? — рычу, демонстративно вытаскиваю из уха булавку и швыряю на стол. — Ты забыл наш уговор? Что-то изменилось? Или ты хочешь что-то изменить?!

— Абсолютно нет… — Юра не выдерживает напора, отводит глаза и бледнеет. — Прости, Элин. Я сейчас извинюсь и перед Яриком. Ужрался в хлам… Я верю тебе.

Сердце екает. Переворачиваю страницу учебника, но ни строчки в нем не вижу. У Юры действительно нет повода психовать. Так какого же черта…

— О, вы и следы попойки устранили… — Он оглядывается на появившегося в дверях Ярика и нервно поправляет волосы. — Сорян, я перепил и повел себя как мудила. Мне казалось, что всем весело… Прости, чувак.

Филин сосредоточенно разглядывает его, будто видит насквозь, и от этого взгляда даже мне становится не по себе.

Юра примирительно скалится и оттесняет его на кухню. С бульканьем приканчивает стакан воды и грохает им по шкафчику, открывает холодильник, шуршит бумажным пакетом из-под своих любимых пончиков, чавкает и с набитым ртом принимается обговаривать подробности сегодняшней записи трека.

Ярик не имеет никаких особых пожеланий: «По ходу разберемся, чувак», зато Юра настаивает на электронных семплах и автотюне в припеве, и я прихожу в тихую ярость. Голосу Филина не нужна обработка, таким хламом завалена вся сеть.

Во мне просыпается подозрение, граничащее с уверенностью: Юра специально хочет запороть песню.

И дело не во мне — он тупо завидует Ярику. Потому что тот лучше его. Во всем…

Откладываю учебник, захлопываю ежедневник, снимаю с носа очки и дышу на стекла.

В последние дни я ловила себя на мысли, что не знаю Юру, но сейчас с обескураживающей ясностью осознаю: все, что он для меня делал, было небескорыстно. Даже тогда, в момент нашего знакомства, он подошел, чтобы облагодетельствовать потерянного несчастного подростка, избавить от презрения одногруппниц и увидеть в моих глазах восхищение и благодарность.

Он собрал вокруг себя только тех, кто смотрит на него как на бога. Вот и Ярик откликнулся на его призыв только потому, что считал его гуру и верил в искренность его речей.

Юра отличный манипулятор, а теперь в его лапы попала новая бесценная игрушка, и он будет увлеченно играться до тех пор, пока ему не наскучит.

— Повремени с записью… — Единственное, что мне удается донести до Ярика, когда мы случайно сталкиваемся в прихожей.

— Уже отказался, — быстро шепчет он и опускает глаза. Булавки в его мочке нет.

Я привыкла воспринимать Ярика белым мотыльком, прилетевшим на черные угли, и постоянно волнуюсь за него. Но его граничащая с даром проницательность и возведенное в абсолют спокойствие восхищает и даже пугает — он несомненно с другой планеты. Он сверхчеловек, и в заботе не нуждается. В его голове прямо сейчас идет настоящая война — презрение к Юре, разочарование, усталость, злость. Сколько всего он бы хотел ему высказать… Но никак не проявляет этого.

Он не проявляет и своего отношения ко мне, и я тону в пучине отчаяния, одиночества и привычного депрессняка.