Sindroma unicuma. Finalizi

– Хочу покрыть долг за талоны, - сказала грубо картавому мужчине в подтяжках, и тот оформил приходный ордер. Дурацкая бухгалтерия с дурацкими дебетами и кредитами! Сначала следовало получить неустойку, а затем вернуть 50 висоров в кассу, что я и сделала. Подавитесь своей мелочевкой.

Гибель Радика потрясла институт. Подобных эксцессов не случалось со времен основания сего учебного заведения. В коридорах стояла непривычная тишина. Студенты, готовившиеся к последнему экзамену, вели себя ниже травы, тише воды. Особо разговорчивые и любопытные собирались небольшими группками и делились вполголоса новостями и слухами.

Факультет элементарной висорики прославился в наихудшем смысле этого слова: и погибший, и трое зачинщиков - студентка и молодые люди, спровоцировавшие юношу на отчаянный поступок, учились на этом факультете.

Руководство института во главе с ректором, бросившим дела в Министерстве образования и срочно примчавшимся в альма-матер для внутреннего разбирательства, провело закрытое совещание, на которое были приглашены родители студентов, непосредственно повлиявших на психическое состояние погибшего.

Родителям предложили перевести детей без огласки в другие ВУЗы, в противном случае последним грозило исключение из рядов студенчества за нарушение запрета на использование вис-способностей в стенах института.

На этом месте возникли загвоздки. Родители студента-ясновидца в спешном порядке оформляли документы на перевод в провинциальный колледж после завершения сессии. А родители студентки Левшуковой и молодого человека, обладающего даром гипноза, отказались категорически.

– Погибший сам снял дефенсор, этому есть немало свидетелей, - заявила мать Левшуковой, худая как палка женщина с нервным лицом.
– Со стороны моей дочери не было ни насилия, ни принуждения, ни использования вис-волн.

Родители студента-гипнотизёра угрожали подать жалобу в Министерство образования и прочие высокостоящие инстанции, настаивая на привлечении общественности к факту шантажа со стороны руководства института. Они не видели злого умысла в поступке сына и объясняли случившееся низкой стрессоустойчивостью погибшего.

– Согласен с тем, что моего сына следует подвергнуть дисциплинарному наказанию, - сказал отец студента-гипнотизера.
– Однако, внушая, он использовал собственные резервы, не задействовав вис-волны. Поэтому исключение из института - против правил. Опровергните мои слова.

Опровергнуть было нечем. Разве что как совестью участников представления.

Радик...

Мысли о нем не отпускали ни на минуту.

В эти дни во мне боролись две личности: сурового обвинителя и робкого защитника, ведших бесконечную тяжбу.

Прежде всего, я обвиняла себя - в том, что не удержала, что упустила, что не подняла тревогу сразу. Нужно было не ползти в общежитие, а тащить волоком в деканат или выше, в ректорат, и бить во все колокола. Почему спокойно легла спать, хотя одолевали предчувствия? Зачем рассказала Радику об убежище на чердаке?

Следующим перед обвинением предстал Мэл.

Я водрузила столичного принца на пьедестал, который оказался шатким.

Я верила в Мэла и в то, что он особенный, не такой как все. Самый лучший, необыкновенный.

Я наделила Мэла достоинствами и теперь усомнилась в их наличии.

Нельзя разочаровываться в любимых.

Мэл примчался в медпункт, куда меня отвели, не дав проститься с Радиком. А может быть, отнесли. И вроде бы это был Альрик. Или декан. И Морковка поставила укол. Или два. Не помню.

Оказывается, Мэл звонил, а "Прима" осталась в общежитии. Уж не знаю, какими путями он проведал, но появился в институте меньше чем за час.

– Эва!
– обнял меня и присел на корточки, заглядывая в глаза.
– Если бы я знал! Если бы я знал, - повторял он.

Я сидела на каталке, свесив ноги, и упорно отводила взгляд.

Не могу видеть его. Не хочу разговаривать. Не желаю прикасаться.

Когда Мэл приобнял, чтобы поддержать и проводить до общежития, я вырвалась и пошла впереди.

Шла и думала: имею ли право убиваться и скорбеть больше, чем дядя Радика? Кто дал мне такое право? Его дал Радик - мой друг.

Придя в швабровку, закрылась на замок и упала на кровать.

И обвинила Радика. Трус, трижды трус! Почему он сдался? Почему опустил руки?

Мы с ним сильные и справились бы с любой проблемой.

Нет, Радик - не слабовольная рохля, - убеждала себя. Он не мог поддаться сиюминутному решению.

Оставалось уповать на правильность вывода скоротечного следствия: юношу скрутила сильная головная боль, и сознание помутилось. Он потерял ориентацию и выпал из окна.

Ага, случайно пришел на чердак, случайно открыл створки и высунулся подышать свежим воздухом.

Да, я обвиняю Радика в трусости!

Совершая свой поступок, он не подумал о тех, кому дорог: о матери, поседевшей от горя, о дяде, тянувшем племянника в люди и заботившемся о нем. Не подумал обо мне.

Он нужен мне, черт побери!
– зло ударила подушку. И сбежал. Как Алик.