Sindroma unicuma. Finalizi

– Тогда твоя "Инновация" разорится, - пошутила я.

Было бы глупо изображать удивление словами Мэла. Мы понимали друг друга в достаточной мере, чтобы огибать скользкую тему его отношений с родителями. Наверняка они выдвинули ультиматум сыну: на первом месте может быть или семья, или чужая девчонка. Во втором случае забудь, что существуют родственники, и выкручивайся, как знаешь.

– И последнее. Я устраиваюсь на работу. Это три.

– На работу?! А как же институт?
– опешила я. Слова Мэла повергли в ступор. Почему он поставил перед фактом, не посоветовавшись со мной?

– Неточно выразился, - поправился Мэл.
– Буду ходить в институт и подрабатывать.

– Но ведь это большая нагрузка - и учиться, и работать! Давай подождем до окончания четвертого курса. Есть деньги Рубли, и в банке лежит достаточно...

– Нет, - отрезал он.
– Мы живем вместе, и я отвечаю за тебя.

– Вот именно, мы живем вместе. Давай складываться пополам, - не отступала я.

Но Мэл уперся - не сдвинешь. Сказал: "Не обсуждается", поцеловал, поблагодарив за ужин, и ушел заканчивать сборку шкафчика, а я на автопилоте мыла новокупленную посуду.

Из перечисленных пунктов меня потряс третий. Мэл будет учиться, работать да еще готовиться к семинарам, писать рефераты, читать факультативную литературу - и всё из-за меня. Он пошел на принцип, отказавшись от родительской поддержки, и это очередной минус мне. Из-за меня Мэл будет возвращаться поздно. Он станет уставать. Появится раздражение, которое перерастет в невроз, а затем в стресс и депрессию.

Фантазия нарисовала Мэла - со впалыми щеками, изможденного, ползущего на последнем издыхании в институт после ночной разгрузки товарняка. О нет, это выше моих сил!

Ко всему прочему, подзуживал внутренний голосок: если Мэл начнет подрабатывать, у него не останется времени на меня. Конечно, когда-нибудь институт будет окончен, нам вручат аттестаты, и начнутся трудовые будни. Но старт намечался на следующий год, а не со дня на день. Я еще не надышалась Мэлом, чтобы делить его с работой.

Даже собранный им шкаф не радовал. Вечер потускнел.

– Ты все-таки расстроилась, - заключил Мэл, сматывая шнур от дрели.

Я обняла его и прижалась.

– Не хочу. Не отпущу.

Пусть эгоистично, но это так.

– Всё будет в лучшем виде, - заверил оптимистично Мэл.
– Дед уже договорился. Полдня - в институте, после обеда - подработка, вечером - дома.

"Дома"... Здесь, где мы теперь живем.

– Вдруг отстанешь от курса? И будешь уставать... А наблюдение врачей?
– всполошилась я, вспомнив.
– Тебе нельзя перенапрягаться!

– Эвка, ты заражаешь меня страхами, - рассмеялся он.
– Тысячи людей одновременно учатся и работают, и в этом нет ничего страшного. Завтра после обеда поеду на собеседование в компанию. Они специализируются на вис-улучшениях.

– Так скоро?
– совсем скисла я.

Мэлу надоело мое нытье и расстройство.

– Я думал, ты порадуешься.

– Я радуюсь.

– Что-то незаметно.

Он притянул меня к себе:

– А знаешь, что? Давай составим список вещей, которых нам не хватает для нормальной жизни. Ты - свой, а я - свой. И потом сверимся.

Я согласилась - поначалу с неохотой, но потом увлеклась. Мы бродили по комнатам, загадочно поглядывали друг на друга и строчили на листочках. Исписав их вдоль и поперек, улеглись на кровати и начали сверку. Оказалось, что наши мысли совпадали в некоторых вопросах, как-то: насчет плафонов, штор, карнизов и коврика в душевой. Но Мэл мыслил масштабнее, а я скатилась в мелочи. В его списке оказался пылесос, печка для быстрого разогрева, телевизор, стереосистема с акустикой, накопитель дисков с музыкой, полки для того и полки для сего, большое зеркало на входную дверь, турник, вторая тумбочка, вертящийся стул, диван, кресла и трюмо. Как сказал Мэл, оно предназначалось для бесчисленных косметических флакончиков, тюбиков и бутылочек, чем смутил неимоверно. О трюмо следовало упомянуть в моем списке, а я совсем забыла, потому что меня гораздо больше обеспокоило отсутствие крючочков, кухонной утвари и прочих хозяйственных мелочей. А, еще разволновали стиральная машинка с утюгом и гладильной доской.

Под конец, зачитывая пункты, мы хихикали и подтрунивали друг над другом. У меня поднялось настроение.

– Неужели тётка-вехотка отдаст свою заначку?
– поинтересовалась я, размахивая листочком.
– У нее и стереосистема есть?

Мэл рассмеялся:

– Есть диван и кресла. Это точно. И стулья тоже есть. И плафоны с карнизами. А остальное купим.

Я попробовала еще раз заикнуться о совместном бюджете, но Мэл предупредил с недовольными нотками:

– Не нервируй меня, Эва. Я страшен во злобе. Завтра будешь зевать весь день.

Умеет же товарищ увиливать от темы и сбивать с курса.

– С утра пойдем в институт, - продолжил Мэл.
– На занятиях сядем вместе. Дэпы* будут ожидать в коридоре. Питаться будем здесь. Ничего не бери в руки, не ешь и не вдыхай, пока не разрешит охрана.

– Какой ты серьезный и строгий... Настоящий секретный агент, - промурлыкала я, поиграв многозначительно бровью.

– Эвка, ты вникла в мои слова? По-моему, витаешь в другом месте.

– Вникла, вникла, - пробурчала, перейдя на серьезную волну Мэла. А нечего было отвлекать.
– Вовсе не собираюсь вести себя как ребенок.

С теснотой кровати я свыклась быстро. Мне всегда нравилась возможность забрасывать на Мэла руку или ногу и прижиматься к нему. И вообще, нравилось переплетать наши пальцы в замок или рисовать на спине Мэла узоры, когда он отдыхал на лежаке, уморившись после дальнего заплыва, или гладиться щекой о его небритость, или пересчитывать его родинки, целуя каждую, или легонько обдувать шею у линии волос, будя утром, или "разрисовывать" лицо пальцем. Да разве всё перечислишь? То, что по-научному называется тактильными ощущениями, в моем клиническом случае обострилось в десятки, в сотни раз рядом с Мэлом. Я чувствовала его каждой клеточкой кожи. Я узнала бы его с закрытыми глазами из тысячи похожих мужчин. Если Мэл и считал навязчивой мою потребность в прикосновениях, то ни разу выказал недовольство ущемлением своего личного пространства.