Сириус Б

Дед Митроха подбежал к небольшому, покрытому рыжей пылью окошку, слегка протер его рукавом фуфайки, и начал наблюдать за перемещениями Крысовского по двору "Скорби".

Силантий подошел к домне и, остановившись в двух шагах от ее круглого бока, начал пристально всматриваться в гладкие огнеупорные кирпичи, словно бы видел ДЭ -3918/12 бис в первый раз.

Сивушки, о чем-то тихо беседуя, подошли к сидящему на чугунном камне "плачущему ангелу" и набросили на его крылья свои фуфайки. Голова ангела уже была покрыта оранжевой каской с опущенными черными стеклами термической защиты, так что после манипуляции с фуфайками он и вовсе сделался похожим на странного горбатого литейщика в полном огнеупорном снаряжении. Выглядело это немного жутковато и Кривой Сивушка определенно что-то почувствовал, так как он, мельком взглянув в черные стекла огнеупорных очков черного ангела, громко кашлянул в кулак и успокаивающе похлопал статуй по накрытому фуфайкой скруглению правого крыла. После этого он подошел к слесарному верстаку, где в тисках была прочно зажата длинная стальная полоса. Все литейщики знали, что Кривой Сивушка работает сейчас над изготовлением самого настоящего самурайского меча.

Еще во время своего пребывания в весьма удаленных местах Кривой сделался страстным поклонником режущих предметов, а теперь он имел дома обширную, изготовленную собственными руками коллекцию самого разнообразного холодного оружия. Там были и рыцарские мечи, и кинжалы, и шпаги, и тесаки, и мачете, и целый набор спецназовских метательных ножей, а изготовляемая им ныне самурайская катана, должна была стать жемчужиной этой коллекции.

Кривой вынул из ящика верстака сильно потрепанный, но настоящий японский каталог самурайских катан и раскрыл его на заложенной странице. Затем он извлек оттуда же кожаную сумку- развертку с набором рашпилей всех видов и типоразмеров. Заглядывая в каталог, Кривой вынимал из развертки различные рашпили и внимательно рассматривал их на свет.

– И охота тебе, братец, заниматься этой чепухой перед самым Новым Годом?
– говорил Косой, направляясь к столу для игры в домино.
– Сейчас другим нужно заниматься.

– Ты просто не знаешь, какие это были благородные люди, - сказал ему в спину Кривой.
– Такой человек никогда никого не продаст, не выдаст, ни от чего не отступится, а его рука всегда лежит на рукояти такого вот меча. А если чуть что не так, если все же косяк допущен, то он сразу раз себе по животу и вот таким вот мечом - все. Такое поведение ведь и представить себе тяжело в наших пампасах, здесь и помыслить о таком благородстве невозможно. А до твоего Нового Года еще две недели почти. Или ты католик?

– А что же?
– отвечал Косой, вынимая из-под стола большую красную сумку с надписью "Coca-Cola Coke" на обоих боках.
– И католики тоже люди. Отпразднуем весело все рождества на свете, сколько их ни на есть - и католические, и индийские, и китайские. Отпраздновать новогодние праздники достойно - это тебе не поле перейти. Здесь все народы уважить нужно. Все люди братья, брат. Кроме, конечно, некоторых крысиных жлобов (здесь он, конечно, намекал на Подкрышена и все литейщики мимо воли заулыбались). Жлоб он ведь и в Африке жлоб.

– А я вот читал, что у индусов богов - чуть не тыща с гаком, - откликнулся от окна дед Митроха.
– И у каждого ведь есть свой день рожденья.

– Повезло людям, - тихо сказал Кривой, позвякивая рашпилями.

Косой на это только коротко хохотнул. Балагуря и посмеиваясь, он начал выкладывать на стол продолговатые свертки и банки разных размеров. Здесь были - круглая ржаная паляница, большой шмат сала с розовой прорезью, две жирненькие селедки, большая кастрюля со сваренной в мундирах картошкой, банка засоленных по специальному рецепту огурчиков и банка с маринованными белыми грибами. Продукты появлялись и появлялись из сумки, а внутри нее все еще что-то стеклянно позвякивало.

Конечно, все эти продукты появлялись на столе литейщиков не просто так. Дело в том, что до перехода на "плачущих ангелов", ЧП "Скорбь" выпускало еще и компоненты для могильных оградок, которые литейщики между собой называли "копьями". Сразу после перехода на ангелов, Крысовский решил прекратить возню с оградками, так как в своем европейском высокомерии посчитал, что они малорентабельны, да и заборы бобровским покойникам вроде бы были уже без надобности, считал он, от чего или тем более от кого им там уже было отгораживаться? По его мнению и в местном похоронном деле следовало уже давно переходить на европейские стандарты. Если человек помер, его нужно было быстро уложить в аккуратную стандартную яму, а затем накрыть ее типовой бетонной плитой с соответствующими надписями, и готово, а если есть деньжата, добро пожаловать, как говориться за персональным плачущим ангелом. Так считал этот скрытый германофил.

Однако чугунные оградки продолжали пользоваться среди простых бобровцев стабильным спросом и братья Сивушки тут же заняли эту, легкомысленно покинутую Подкрышеном рыночную нишу. Все оснастка для производства копий у них на ЧП сохранилась, и братья продолжили отливать копья по-тихому, а остальные литейщики не только против этого не возражали, но и оказывали Сивушкам всевозможную посильную помощь.

Как только копий скапливалось достаточное количество, братья тайно переправляли их в свой гараж (тот самый) и соединяли отдельные компоненты в готовую продукцию, а затем продавали всем желающим. Этот тихий, побочный бизнес приносил братьям очень хорошие деньги, так как, по сути, все расходы по производству копий (включая литейное сырье и зарплату литейщиков) ложились на плечи ничего не подозревающего Крысовского, а Сивушки имели с этого дела только чистый стопроцентный доход. Что до клиентуры, то все работники "Скорби" считали так - если людям есть от чего огораживаться даже на кладбище, то и на здоровье, а всякое германофильство в этих вопросах было им абсолютно чуждо и находилось оно от них весьма далеко.

В самом начале дела Сивушки хотели выдавать Силантию и Митрохе дополнительную черную зарплату, которая в иные, удачливые месяца, могла бы превысить официальную, крысовскую, почти в десять раз, но те наотрез отказались. Тогда Сивушки придумали другой вид оплаты, подсказанный самой жизнью, так как в душе были людьми совсем нежадными и справедливыми. Они начали каждый день кормить Силантия и Митроху вкусными домашними обедами, которые при желании можно было бы назвать "малыми" или "черными" полянами. Коллеги ничего не имели против, и эти обеды как-то быстро прижились, а вскоре и превратились в традицию. Крысовский знал об этих дружеских обедах, но об их истинной подоплеке даже не догадывался и с чисто европейской брезгливостью думал, что его работники просто "пьют горькую", избавляясь таким образом даже от тех жалких грошей, которые он им выдавал в качестве заработной платы.

– Ну, как там?
– поинтересовался Косой, нарезая хлеб и сало.
– Чет он сегодня долго копается.

– Машинку свою от снега чистит, - ответил Митроха от окна.
– Ох, сердешный, доконают его эти бабы, нутром чую.

Косой хохотнул.

– А как же, - сказал он, втыкая красивый самодельный нож с наборной рукояткой в столешницу и принимаясь за банки с маринадами.
– Доконают непременно. Но перед этим ведь и приголубят?

– Ну, это уж как водится, - откликнулся Митроха. Он выглядывал в окошко внимательными, хитрыми глазами много повидавшего человека, высоко задрав бороденку и сильно щурясь.
– Только вот жалко мне его, ведь возраст уже у него не тот, а бабы сейчас такие пошли, что в случае чего и памятника ему не поставят. Да что там памятник? Они и не всплакнут даже, и на похороны-то не придут. Так - жил человек, жил, блядствовал в меру своих сил, хитрил помаленьку, а потом вдруг - хлоп (дед звонко хлопнул в ладоши). И - нету его больше, а вокруг только прежние бляди с сухими и злыми глазами стоят. Все в дубленках и турецком золоте. И - тишина.

– А ты его не жалей, - зло говорил на это Косой ловко вылавливая из банки огурцы и раскладывая их на пластмассовой тарелке.
– Пусть его ВЦСПС пожалеет, или что там у них сейчас циркуляры выписывает. А на памятник, если что, мы ему и сами сбросимся. Да нам и сбрасываться не нужно - мы этот памятник ему просто так отольем из сэкономленных материалов.

Косой не выдержал злой тон своего монолога и расхохотался, а следом расхохотались и Митроха с Кривым Сивушкой. Даже Силантий не удержался и улыбнулся в густые усы.

– Ну, все, - сказал Митроха, вытирая смешливые слезинки и отходя от окна.
– Вроде тронулся уже, наконец.

Он подошел к висящему на стене ящику распределительного электрического щита и распахнул его железные дверцы. Внутри ящик был пустым, а на месте распределительных щитков, рычагов, кнопок и предохранителей стоял небольшой цветной телевизор "Sony". Митроха включил телевизор и неспеша направился к столу с закусками. На экране появилась симпатичная, но очень уж серьезная дикторша в черном деловом костюме с элементами неброского европейского декора. Она строго посмотрела в сторону малой поляны литейщиков и сказала: