Сириус Б

После возвращения из Заполярья Силантий не стал выдумывать фальшивую жизненную подмену для канувшей в небытие звездной дороги и пошел работать на ЗТЛ им. Карла Маркса простым литейщиком.

Все его однокашники уже давно завершили свои гопничекские карьеры, отсидели кто по три, а кто и по четыре года, и теперь, уже обремененные большими рабочими семьями, трудились здесь же. Они тайно радовались приходу Силантия на ЗТЛ, так как этот приход говорил о правильности их прямого как железнодорожная рельса жизненного пути и сильно укреплял их уверенность в своем личном завтрашнем дне.

Они почти открыто недолюбливали Силантия, смеялись над ним во время своих бесконечных перекуров и распития спиртных напитков, крутили за его спиной пальцами у виска и за глаза называли его "космонавтом".

Это привело к тому, что Силантий постепенно замкнулся в себе и практически перестал разговаривать с окружающими людьми. Лишь иногда он мог сказать встречному человеку: "Чего встал на дороге? Не видишь - я транспортирую чугун к опокам? Уйди!".

Да и о чем ему было говорить с бывшими гопниками? Обсуждать скучные футбольные матчи? Ругать Горбачева? Хвалиться вчерашней попойкой и жаловаться вместе с ними на похмельную головную боль? Нет, это было выше его сил, и Силантий умолк надолго (он тогда думал, что навсегда).

Рабочую карьеру Силантий начал вот на этой самой экспериментальной малоразмерной домне, которая отливала теперь плачущих ангелов и увеличивала тем самым общее благосостояние Подкрышена-Крысовского.

Домна эта была необычной и стояла раньше в специальном цеху, куда пускали только по специальным пропускам. Она была рассчитана на сверхвысокие температурные режимы и просто запредельные давления, так как изначально предназначалась для плавления сложных многокомпонентных металлургических смесей. Из этих смесей изготовлялись причудливые малоразмерные отливки, которые, работающие на ней литейщики между собой называли "свистульками", "зигзагами" и "махаончиками".

– А что это за свистульки такие?
– спросил однажды Силантий у дежурного технолога.

– Это переходники между блоками наведения баллистических ракет, - ответил дежурный технолог.
– Ракета стартует, набирает скорость, преодолевает ПРО противника, а затем срабатывает такая вот свистулька, происходит разделение, а потом...

– Я в курсе, - прервал технолога Силантий.- И происходит полный и окончательный "Ах".

– Ну да, - сказал технолог.
– Окончание процесса можно описать и так.

Силантий нахмурился. Казалось, что эти ракетные компоненты есть ни что иное, как продолжение издевательства сотворенного над ним в самом начале жизненного пути. Ведь только отверженный и обозленный на все и всех космонавт мог бы посвятить оставшуюся жизнь изготовлению таких вот ракетных свистулек.

Для чего предназначались "зигзаги" и "махаончики" Силантий узнавать не стал, и вскоре, по собственному желанию, перевелся в цех ширпотреба.

Этот цех был оборудован четырьмя древними слабосильными домнами старого образца, которые еще кое-как переплавляли лом черных металлов в боковины для парковых скамеек, аляповатые чугунные цветки (они служили вазонами для высаживания цветов возле бобровских детских садов, школ и больниц), специальные тумбы для цирковых представлений со слонами и прочие нехитрые изделия того же пошиба.

В цеху ширпотреба работали одни алкоголики и Силантий кое-как сошелся только с тогдашним Митрохой (им приходилось много общаться по работе, так как алкоголики работали неохотно и мало, и вся работа по выплавке чугунных вазонов ложилась на их плечи).

Постепенно Силантий втянулся в новую жизнь, начал курить "Беломор" и выпивать с Митрохой после выдачи авансов и получек. Во время этих безобидных попоек Митроха смешно балагурил, не давая собеседнику и слова сказать, часто и много шутил, и ему даже иногда удавалось вызвать на лице Силантия (которое постепенно покрывалось густыми усами и окладистой бородою) мимолетное подобие улыбки.

Иногда Силантию казалось, что настоящая живая жизнь такой и должна быть. Да, романтические литературные герои однажды его подвели, подвели крепко, но больше он такого допускать не собирался. Иногда, по выходным и праздничным дням, он кое-что все еще почитывал, но всегда при этом презрительно улыбался, грубо и небрежно заламывал листы на закладках, а после прочтения засовывал уже больше ненужные книги в большой и пыльный шкаф. Засовывал, чтобы больше уже никогда к ним не возвращаться.

Единственным, что напоминало о его прежней жизни, был большой портрет Гагарина, который так и висел у него в комнате - прямо над школьным письменным столом. "Гагарин ни в чем не виноват, - думал Силантий, всматриваясь в открытое улыбчивое лицо первого космонавта Земли, - ему просто повезло с ростом и весом".

Силантий уже собирался кое-как дожить свою жизнь, а потом успокоиться на одном из окраинных кладбищ Боброва, как вдруг его судьба удивительным образом изменилась. Причем произошло это словно бы в каком-то фантастическом романе - неожиданно, в один короткий и ослепительный миг.

Это случилось прямо под Новый Год, 30-ого декабря. В тот день Силантий пришел на работу пораньше, быстро облачился в уродливый огнеупорный костюм из жесткого, пропитанного специальным составом, брезента и, погромыхивая грубыми, подкованными железом, башмаками направился в доменный цех. В цеху горело дежурное освещение, было тихо, и только на широких лавках, выставленных в правильное каре вокруг стола для игры в домино, лежали постанывающие цеховые алкоголики. Митрохи нигде не было видно.

Силантий уже давно приметил, что алкоголики, несмотря на все, что случалось с ними вчера, всегда являлись на рабочие места вовремя (а иногда и несколько раньше положенного времени). Они могли приползти к проходной на четвереньках, но прямо перед турникетом, невероятным усилием воли, поднимались на ноги и твердым шагом проходили мимо дежурных вахтеров, которые провожали их понимающими взглядами, так как многие из них и сами были горькими пьяницами. Затем алкоголики подходили к железному ящику с прорезью, совали в него свои пропуска, а потом снова опускались на четвереньки, и ползли теперь уже ни от кого особо не таясь к своим рабочим местам. Оказавшись в нужном цехе, они подползали к столу для игры в домино, где с тяжелыми похмельными стонами и проклятьями раскладывались по лавкам и начинали дожидаться окончания смены.

Силантий быстро прошел мимо стола, не поворачивая головы, буркнул "с наступающим праздничком" и направился прямо к домнам. Он намеревался разжечь газовые факела и включить конвейеры подачи металлолома. Цех ширпотреба отставал от планового задания по выплавке вазонов, и до Нового Года нужно было подтянуть концы.

И вот когда до доменного поддувала оставалось не более пяти метров, прямо перед Силантием поднялись два вращающихся вихря. Вихри состояли из ржавого формовочного песка, чугунных опилок, окурков и прочего непотребного мусора. "Что за черт?
– подумал Силантий.
– Никак, из центрального поддувала прямо сюда воздух под давлением засасывает? Наверное, прогорели низовые задвижки. Нужно будет как-нибудь проверить эти задвижки..."

Тем временем вихри прекратили вращение, и опали, а на их месте прямо из воздуха материализовалась стройная красивая женщина. Силантий с удивлением тут же признал в ней ту самую "француженку" из давних романтических снов. Теперь она была одета в длинное облегающее платье черного цвета с разрезом гораздо выше середины бедра. Француженка посмотрела на Силантия огромными зелеными глазами, очаровательно улыбнулась и с затаенной, тихой грустью спросила:

– Где же вы пропадали все это время, мон кэпитэн?