Сказ про Игната-Хитрого Солдата

Дурында легко, одним движением могучего плеча отвалил от двери громадный, как печь, камень.

– Посвети-ка!
– попросил он.
– Добро... До зари конь простоит, ничего с ним не станется.

– Морду ему завяжи получше! А то голос подаст - беды не оберёшься! беспокойно произнёс коротенький человечек.

– Так чем же завязать-то?
– удивился Дурында.
– Кафтаном моим, что ли?

– А, дьявол тебя побери!
– заскулил коротенький, поставил фонарь на землю и начал раздеваться.
– Гол как сокол, а туда же... в сотоварищи... Пояса и то за душой нет!

Продолжая ругать Дурынду, он снял кафтан, потом холщовую длинную рубаху. Поёжился с непривычки, быстро влез в кафтан.

Дурында взял рубаху, разорвал её вдоль.

– Злыдень, ты и есть злыдень!
– запричитал коротенький.
– Своё бы рвал!

– Так завязать-то чем же?
– пробасил Дурында.
– Зато уж не гугукнет.

Он ловко спеленал морду коню, закрепил узел на шее. Потом загнал коня в кузницу, вновь завалил дверь камнем.

Коротышка за это время обошёл вокруг кузницы с фонарём.

– Кажись, всё, - сказал он, возвращаясь к двери.
– Теперь назад, а то, не ровён час, схватится нас князь.

– Кабы не приметили конюхи чего, - опасливо произнёс Дурында. Несдобровать тогда нам.

– Нам? Хе-хе, - не то закашлялся, не то засмеялся коротышка.
– Не с нас, а с конюхов за коня спросят. Запорют двух-трёх - велика ли беда? А мы без барыша не будем!

Конокрады двинулись назад, к дороге. Под тяжёлыми шагами Дурынды ломались сучья и ветви кустарников.

– Не топай, ирод, не топай!
– озлился коротышка.
– Тебя за версту слышно, медведь ты этакий. Всё дело погубишь!

Игнат спустился с дубка, захватил своё имущество и, спотыкаясь, проваливаясь в трухлявые пни, пошёл, стараясь не упустить из виду конокрадов.

Вот и дорога. Пыль глушила шаги. Дурында с коротышкой, а за ними Игнат шли беззвучно.

Пройдя версты полторы, коротышка сказал Дурынде:

– Вместе нам являться негоже. Ты заходи на поляну с одной стороны, а я с другой!

Дурында свернул в лес, а коротышка, помахивая фонарём, двинулся дальше.

Игнат затаился, долго глядел вслед удаляющемуся светлому пятну.

Затихли в лесу могучие шаги Дурынды.

"Куда ж двинулись лиходеи?
– задумался Игнат.
– Не иначе тут лагерь у них..."

Солдат отвязал сапоги с железного посоха, надел их на ноги, пошевелил пальцами:

– Ну, самоходы, ать-два!

Игнат зашагал в ту сторону, куда скрылся коротышка с фонарём.

Через некоторое время справа от дороги, в лесу, услышал он какой-то неясный шум, голоса.

Осторожно пробираясь сквозь кусты, Игнат вышел на тропу, а она вывела его на большую поляну. На дальнем конце поляны пылали факелы, освещая небольшой шатёр.

Громко ржали лошади, раздавались крики челяди. В отдалении, за стеной деревьев, пылали два больших костра.

– Ого-го!
– обрадовался Игнат.
– Сон, кажется, в руку: найдётся и мне тут что-нибудь на зубок!

Стараясь всё время быть в густой тени деревьев, он пошёл вокруг поляны, подбираясь к шатру.

Возле шатра на коврах и подушках возлежал большой толстый человек в богатом кафтане и сафьяновых расшитых сапожках. В ногах у него блестело соболье одеяло - чтобы прикрыться в случае тумана.

Но не дорогое убранство удивило Игната: у толстяка на груди полотенцем висела светлая борода.

Она упиралась в толстый круглый живот, который нылезал из кафтана, как тесто из опары.

– Растил барин бороду на посмешище городу, - пробормотал Игнат.
– Вот чудеса-то: я таких бород давненько не видывал! А брюхо-то нажевал боярин! За целую роту небось ест и пьёт! Рот до ушей, хоть завязки пришей! Чудно!

На пальцах княжеской руки играли, искрились в неверном свете факелов кольца с камнями-самоцветами.

"Князь Данила! Сельцо - за кольцо!
– припомнились Игнату слова бобыля Савелия.
– Эх, сковать бы из тех колец цепь, да князя на неё!"

Из-за шатра вышел коротышка-конокрад, поклонился.

– Где был?
– спросил князь.

– За охотничками присматривал, князь-отец, - доставая лбом до подушки поклонился коротышка.
– Будет завтра дичина, Данила Михайлович, непременно к столу будет.

"Ого, сам Данила Стоеросов!
– обрадовался подтверждению своей догадки Игнат.
– На ночную прохладу глядя, вылез остудиться! Вот так оказия!"

Рядом с князем валялся на ковре бритый мужчина неопределённых годов не то чтобы толстый, а весь пухлый, будто налитой жиром. Щёчки его набрякли, как воск на свече, которая только-только начала оплывать. Толстые бледные губы болтались - казалось, что он запихал в рот блин, да не мог его проглотить, и края блина так и остались висеть наружу. Когда бритый поднимал свою пухлую руку, чтобы взять ковш с вином, то рука просвечивала розово, сквозилась жирком.

– Наш род, род бояр Голянских, всегда славен был конями, - пришлёпывая при каждом слове губами-блинами, вяло молвил пухлый барин.
– Тебе, князь, вестимо, из каких конюшен был игреневой масти жеребец царя-батюшки Алексея Михайловича?

– Неужто из твоих, из голянских?
– равнодушно спросил Стоеросов.

– Истинно, князь, истинно!
– захлебнулся радостным смехом пухлый барин.
– Конь, что ты у меня купить хочешь, из того же рода. Если его из Болотного края увести да в столицу доставить, большие деньги взять можно.

– Я тебя, боярин, не неволю, - сказал князь, - продавай кому хочешь.

– Уговор дороже денег, князюшка, - зашлёпал губами Голянский.
– Раз я тебе слово дал, то сдержу, хоть себе в убыток...

Слуги сменили факелы, принесли свечи.

Игнат всё прикидывал и примеривал, как бы ему половчее выйти к шатру, на свет.

Голянский начал хвастать, как его любит какой-то граф Темитов и как могущественный граф шагу без него ступить не может.

А потом князь Данила начал вздыхать о прошлом:

– Да, были времена... ох! Вот прежде... ох! При царе Алексее Михайловиче...

Пламя свечей не колыхалось в тихом воздухе. Только когда слуги по команде коротышки расстелили на ковре скатерть, то все лепестки пламени сразу метнулись в сторону, легли, чуть не погасли.