Сказ про Игната-Хитрого Солдата

Голянский, испугавшись рывка пламени, тоже было дёрнулся, сполз в сторону.

– Не бойся, боярин!
– лениво проговорил князь.
– Я слышал, твой граф Темитов трусов не балует.

– Я, князюшко, никогда ничего не боюсь, - зашлёпал губами Голянский. Вчера, когда к тебе ехал ночью по лесу, на меня набросилось сто волов! Я схватил кнут - раз, два, три!
– всех разогнал. Один меня даже успел поцарапать - вот след на руке, видишь?

Голянский показал свою розовую, словно из сала слепленную ладошку.

– У нас-то, гостюшко дорогой, почитай, и во всей округе ста волков не наберётся, - с поклоном молвил коротышка-конокрад.

– Да ты что? Мне, боярину, не веришь?
– опешил Голянский.

– Право слово, не наберётся!
– подтвердил князь.

– Ну, может, полсотни - я их во тьме не перечитывал!
– согласился Голянский.
– Схватил кнут да ка-а-ак пошёл их крестить...

– Наверно, волков-то дюжина была, - произнёс коротышка, - большая стая...

– Да, дюжина, это точно, - подхватил Голянкий.

– А может, и полдюжины?
– задумчиво, словно рассуждая сам с собой, проговорил князь.

– Разве полдюжины мало?
– спросил Голянский.
– Ведь волки, чай, не воробьи!

– Да нынче-то, гостюшко дорогой, из-за жары волки отсюда в болота ушли, - сказал коротышка.
– Может, один какой набежал бешеный.

– Бешеный, вестимо, бешеный!
– обрадовался пухленький Голянский, не ведая, видно, как закончить неприятный разговор.
– Он один дюжины обычных стоит!

– А ты его видел?
– спросил князь.

– Как же! Вот так, справа, куст и что-то шевелится. Я хватаю кнут раз, два, три!

– Ну, а руку-то, гостюшко, кхе-кхе, где оцарапал?
– едва сдерживая смех, спросил князь.

– А ты, Данила Михайлович, чем надсмехаться, попробовал бы ночью по лесу бежать!
– обиженно проговорил Голянский.
– Так исцарапаешься - себя не признаешь! Колючки кругом, рвут одежду, как собаки!

Князь, а за ним коротышка-конокрад и другие слуги рассмеялись.

Голянский растерянно поглядывал на смеющихся.

– Что тут смешного?
– бормотал он, шлёпая губами больше, чем обычно. Ей-богу, за кустом что-то шевелилось: хрясь-хрясь...

Князь хохотал - рот нараспашку, а глаза - круглые, совиные оставались сонными, словно незрячими.

– Потешил ты меня, боярин, - сказал Стоеросов.
– Теперь и за трапезу приняться в самый раз. Эй, Спирька!
– кивнул он коротышке.
– Прикажи, чтоб подавали!

Спирька поспешил к котлам. А Игнат вновь почувствовал, как голод мучительно наполняет всё тело. "Пора и мне в бой вступать!" - решил он, одёрнул кафтан, посох железный положил, как ружьё, на плечо и шагнул из кустов к шатру.

– А-а, солдаты!
– взвизгнул Голянский и опрокинулся на ковёр.

– Что-о-о?
– уставился на Игната князь.
– Кто это?

Заслышав визг пухлого боярина, коротышка Спирька повернул от котлов назад.

Подбежали слуги, встали кругом, но подойти к Игнату боялись.

Спирька растолкал всех, глазами-зёрнышками солдата оглядел с головы до ног, сказал князю с поклоном:

– Это, батюшка Данила Михайлович, отставной солдат.
– И строго, с презрением к Игнату: - Ты кто, солдатик?

– Прохожий, обшитый кожей!

– беря посох, как ружьё "на караул", гаркнул Игнат.

– Как зовут?
– продолжал Спирька.

– Зовут зовуткой!

– Идёшь откуда?
– спросил князь.

– Где был, там нет. А где шёл, там след!
– отрапортовал Игнат.

Кто-то из слуг засмеялся.

– Я тебе покажу, как нужно с князем разговаривать!
– зашипел на Игната Спирька, и змеиные глазки его блеснули злобой.
– Эй, Дурында!

Легко, одной рукой отодвинув с дороги слуг, появился великан Дурында.

– Это... это... ещё кто таков?
– вновь задрожал от страха губошлёпый боярин.

– Мой телохранитель и оруженосец, рында, - гордо молвил князь.
– А вот Спирька его по-своему кличет - Дурындой! Пошто, Спирька, так его пронываешь?

– За глупость, князь-отец, за глупость, - поклонился Спирька. Силёнкой его бог не обидел, а умишком обделил. Одно слово - Дурында.

– Звали? Ну так тут я, - пробасил Дурында.

– Вот солдатик заявился неизвестно с каких краёв, - ткнул пальцем в Игната Спирька, - разговаривать не желает, шутки шутит. Развяжи-ка ему, солдатику, язык! Чтоб знал, как с князем-батюшкой говорить положено!

– Эх, доля солдатская, - с притворным вздохом сказал Игнат, недошагнёшь - бьют, перешагнёшь - бьют...

– Говори всё толком, пока не проучили!
– зашипел Спирька.
– Кто таков, как сюда попал, что в мыслях таишь?

– Стой, конь лихой!
– усмехнулся Игнат.
– Ты языком-то мели, да не забывай: на Руси не одни караси, есть и ёршики. А Дурынде, раз он твою команду слушает, так в дураках и жить.

– Свернуть его в бараний рог, смутьяна!
– закричал Спирька.

– Что глядишь, как змея из-за пазухи?
– рассмеялся Игнат.
– Зубы показываешь, а кусать боишься? Я - солдат русский. Сам не дерусь, а семерых, ежели придётся, не боюсь...

Уловив ободряющий кивок князя. Дурында, растопырив руки, двинулся на Игната.

– Так тебя ж, детину, свалить легче, чем камышину, - рассмеялся Игнат.
– Ладно, убивать не убью, а на землю уложу.

Он спокойно, как на штыковом учении, сделал мгновенный выпад железным своим посохом. Железный тупой удар пришёлся великану в грудь. Дурында охнул, руки его повисли безжизненно, он упал на колени, застонал, затем свалился на бок.

– Да, силушка у него отменная!
– сказал Игнат.
– Очнётся, авось и поумнеет!

Слуги бросились к Дурынде.

– Ну, погоди...
– зашипел Спирька Игнату в ухо.
– Посчитаемся!

– Вижу, вижу, солдат ты бравый, - растерянно молвил князь.
– Штыковой бой разумеешь. Лихо ты его положил, лихо!

– Рад стараться!
– приставил к ноге свой посох Игнат.
– Я Захаровны-травницы сын Игнат. Двадцать пять лет отслужил под знаменами царя-батюшки Петра Алексеевича. Иду домой.

– Ночью, по этому лесу?
– удивился Голянский.

– Так я ж у себя дома, - улыбнулся Игнат.
– Чего бояться? Взять с меня нечего, а съесть меня некому.