Сказание о Синей птице

– Прочь с дороги, Синяя птица!

– Дух, обитающий в вэйци, впитал в себя кровь и ненависть человеческого мира. Когда сила крови соединяется с жестокостью и алчностью людей, это приносит лишь страдания. Сестра, воздержись от битв, чтобы потом не пожалеть!

– Уходи, Синяя птица! Если в мире не будет войн и битв, споров и ненависти, то что же тогда делать нам с тобой? Как без страха и смерти люди преклонят колени и взмолятся о нашей защите? – Дева рассмеялась. – Не переживай, придет час, и я заберу игру обратно.

– Когда ты ее заберешь? Разве можно предсказать, насколько могущественным окажется разбуженный злой дух, заключенный в ней? И позволит ли вэйци забрать ее обратно?

– Хозяева доски испокон веков меняются каждый в свое время, да будет так и дальше. Если Чжу справится с ролью божества, властвующего над миром людей, я только порадуюсь за него.

– Сестра, не надо! – настаивала ты. – Остановись, дай ему проснуться!

Я не понимал смысла ваших слов, мое сознание заволокло туманом. Я бросался к кровавому свету в центре доски, ты же пыталась меня остановить, отталкиваемая пламенем моей души…

– Чжу, чтобы успокоить огонь внутри тебя, нужны холод и снег. Готов ли ты удалиться от своего народа и отправиться в долину снегов? – В моей голове прозвучали слова Черной птицы.

– Да, готов. У меня не осталось никого… из дорогих людей. Я хочу вернуться на гору Энигма, возвратиться домой. – Жар и холод попеременно овладевали моим сердцем.

– Ты станешь сильным, и тебе будет безразличен мир людей.

Я вспомнил о сестре и закусил губу. Тело запылало, щеки раскраснелись. Я снова встретился с обреченным взглядом отца, увидел окровавленного Гуня. Холодные слезы сестры упали мне в сердце и испарились в пламени.

– Я понял.

– Хорошо, пойдем со мной. – Дева обратилась в птицу, я сел к ней на спину, и мы взлетели в небо в тот миг, когда она дыхнула пламенем на мое жилище.

Пожар отражался в темном ночном небе.

Глава пятая Ранняя смерть

– 1 ~

Гора Энигма – место, которое я не покидал восемнадцать лет. Когда-то я ушел отсюда один, и теперь я возвращался сюда один.

Это самое близкое к небу место.

Я восстановил контроль над собой, ощущал храбрость и силу, что дарил мне огонь в крови. Мышцы и кости стали крепче, зрение – острее, я подмечал мельчайшие изменения в движении небесных светил, понимал язык зверей и птиц, а мой разум теперь был способен проникать в мысли смертных.

Когда я добрался до вершины горы, то вновь увидел могилу дяди, отрезанную от остального мира холодным ветром. Мои чувства были подобны стоячей воде, без ряби и колебаний. Тогда я понял, что я уже не тот Чжу, каким был раньше.

Что же я… такое?

Я не осмеливался часто задавать себе этот вопрос, потому что он разжигал огонь в груди и сводил меня с ума.

Начало, ход, завершение партии, возобновление игры… Беспрестанное круговращение, игровая партия не имела ни начала, ни конца. Я был в гармонии с игральными камнями вэйци. Бывало, в ярости я опрокидывал доску, и тогда на горе Энигма поднимался ветер, шел снег, раздавались раскаты грома и сверкали вспышки молнии, человеческий мир также содрогался, люди в панике падали на колени, молитвенно возводя руки к небу.

Народ муя у подножия горы первым раскрыл тайну горы Энигма: они считали ее священной, а владыку горы, меня, богом Энигмы. Муя были гораздо приятнее моего прежнего народа, я считал их племенем, избранным Священной горой, поэтому оберегал их и заботился о них. Не позволял соседним государствам вмешиваться в их жизнь. Они не нуждались ни в письменности, ни в музыке. Для чего нужна письменность? Когда Цан Цзе изобрел систему китайской письменности, появилось выражение «Небо пролилось просом, а духи плакали по ночам», – даже боги поняли, что иероглифы принесут в мир беспорядок и волнение. До тех пор, пока люди муя держали разум в хаосе, они были благословлены.

Дева-воительница часто являлась сыграть со мной партию-другую. Каждый раз мы вели ожесточенную борьбу. В это же время в мире людей происходило то же самое. Вэйци – на небесах, мир людей – на земле. Смертные не знали, почему воюют. Повсюду лилась кровь, лежали тела убитых – бесчисленное количество жизней было загублено во время наших бессмысленных игр. Кровь падших питала не только шашки и доску, но и меня. Каждая битва увеличивала нашу силу, игровое поле постепенно расширялось, как и количество шашек, которыми я мог управлять.

Смотря на доску, я наблюдал за жизнью на обширных землях Хуася на Центральной равнине, видел, как император Шунь разделил государство на двенадцать частей и отдал их в управление поместным князьям, которые собирали налоги и сочиняли общие законы. Я видел, как двенадцать наместников, скованные страхом, стояли на коленях перед императором Шунем. По обе стороны от моей доски лежали плотно закрытые коробочки с черными и белыми камешками, но я чувствовал, как они, напитавшиеся кровью, нетерпеливо вибрируют взаперти.

Черная птица как-то спросила, почему я не разыграл партию для императора Шуня.

– Это могла бы быть самая захватывающая игра в вэйци с момента сотворения мира. – Не в силах унять свое любопытство, она подначивала меня на эту забаву.

– Нет, – качал я головой.

Время еще не пришло, я не все продумал. Действо должно быть тщательно спланировано. Чунхуа узурпировал трон, а я десятилетиями размышлял, есть ли у меня повод для проявления поспешности и беспокойства. Я хотел, чтобы он был прикован цепями к своему «престолу достойнейшего», созданному его репутацией мудрого и благодетельного человека, хотел, чтобы страдания, на которые он обрек других, в конечном итоге возвратились к нему самому.

Люди пели по ночам, горячие костры горели ярко, через доску до меня доносился их смех. Будучи один на этих ледяных, заснеженных просторах, я прислушивался к голосам людей, которые уже не имели ко мне никакого отношения, и спокойно размышлял над следующим ходом.

Звуки земного мира для меня как проплывающие по небу облака, как что-то чужое и постороннее – они доносились до моих ушей, но никогда не достигали сердца. Синяя птица, почему ты так смотрела? Однажды на поле доски я заметил, как ты смотришь на меня из мира людей. Боль и разочарование в твоих глазах гасили во мне кровожадный огонь.