Скиф-Эллин
Шрифт:
— Говорят, что скифы очень любят золото, — после третьей чаши вина закинул Сосфен.
— Все любят золото, — произнес я, пытаясь понять, к чему он клонит. — Оно тяжелое, но при этом делает жизнь намного легче.
— Особенно, если большой мешок золотых монет! — восхищенно сказал он.
— С тобой трудно спорить! — молвил я шутливо.
— А на что ты готов, чтобы стать обладателем очень большого количества этого драгоценного металла? — поинтересовался Сосфен.
— Не знаю, на многое, наверное, — ответил я. — Тут важно другое — остаться живым, потому что в саване нет карманов.
— Ты меткий стрелок из лука и великолепный наездник. Тебя трудно будет догнать, если, допустим, кого-нибудь подстрелишь ненароком, — похвалил он.
Вот тут я и понял, зачем меня пригласили на пир. И
— Я не смогу покинуть сейчас македонскую армию, потому что пифия моей страны предсказала, что вместе с царем Александром завоюю весь мир. Пока что сбывалось всё, что она говорила, — со всей простоватостью, на какую способен, отказался я.
Если считают меня лохом, способным согласиться на убийство царя, то мне на роду написано безоговорочным верить пифиям и прочим шарлатанам. А как долго пробуду в македонской армии, это я решу сам, по ситуации.
— Если так, тогда забудь наш разговор! — с наигранной веселостью произнес Сосфен. — Просто я поссорился с одним типом, а сам не могу отомстить ему, потому что состоим в дальнем родстве. Ты же знаешь, как македонцы чтут родственные связи.
— Родственные связи — это святое! — торжественно соглашаюсь я и вспоминаю, как Александр Македонский, получив корону, перебил почти всех своих родственников.
Сосфен перевел разговор на египтян, которых македонцы считают излишне чистоплотными, чтобы не считать себя грязнулями, рассказал на эту тему пару туповатых анекдотов, над которыми сам и посмеялся. Я, как и положено неокультуренному дикарю, был сдержан в эмоциях и увлечен едой и питьем. Что не помешало мне заметить, как Сосфен отрицательно помотал головой, обменявшись взглядом с Парменионом, подтвердив мое предположение, кто именно возглавляет заговор против царя.
36
Грунтовая караванная дорога пролегает по выжженной степи. Копыта лошадей полностью погружаются в горячую рыжевато-серую пыль. За пределами дороги ни души. Не видно и птиц в небе. Горячие солнечные лучи пронзают чистое голубое небо, наполняя прозрачный воздух тонким звоном. Или это звенит у меня в ушах из-за жары. Тело мое мокро под доспехами. Пот течет ручьями, раздражая кожу. С одной стороны жаль, что нет ветра, а с другой радуешься этому, иначе бы дорожная пыль скрипела на зубах. Заморился бы сплевывать ее. Нам еще ничего, едем впереди армии. Представляю, каково шагать пехоте в облаках пыли, поднятых двигающимися впереди.
Слева по курсы видны желтоватые горы. Может быть, это всего лишь мираж. Где-то в той стороне должен быть горный хребет, но мы видели их и вчера днем, но к вечеру вдруг исчезли. Перемещаемся мы только утром и вечером, когда жара еще не набрала силу и когда начинает спадать, делаем от силы километров двадцать в сутки. Почти четыре месяца назад мы вышли из Тира, где царь Александр задержался на пути из Египта, чтобы устроить управление своими новыми территориями, и теперь движемся по Междуречью. Никто нам не мешает, если не считать редкие стычки с небольшими отрядами легкой конницы. Скорее всего, это местное ополчение пробует силы или пытается захватить добычу.
Навстречу нам скачет неспешно дозор из пяти бессов, высланных мной еще на рассвете, когда тронулись в путь. Если бы узнали что-то неприятное, то скакали бы рысью. Старший дозора,
крепкий мужчина с заячьей губой, останавливается, ждет, когда я поравняюсь с ним.— Впереди брод через реку. Охраны нет, — докладывает он.
Приятная новость. В последнее время у нас были проблемы с водой. Нет, не персы гадили. Ее просто не хватало на всю армию. Мы добирались до колодцев первыми, поэтому успевали напиться сами и набрать для своих семей и рабов, едущих в обозе, а вот тем, кто плелся в хвосте, приходилось ждать по ночам, когда в колодцах опять наберется вода. Я отправляю посыльного к Пармениону с этим сообщением и подгоняю своего коня, чтобы, несмотря на жару, быстрее добраться до реки, которую персы сейчас называют Тигра, а греки Тигрос. Чем делать привал посреди раскаленной степи и пережидать полуденную жару, лучше отмучаться еще пару часов, а потом напиться от души и надолго погрузить свое тело в прохладную воду. За время этого похода я убедился в очередной раз, что нет ничего вкуснее холодной воды и нет ничего приятнее прохладных струй, омывающих твое тело.
Тигр здесь ровный, словно течет по искусственному руслу. Глубина на броде не больше метра, но течение очень сильное, буквально сбивает с ног не только людей, но и лошадей. Переправлялись, спешившись. Заодно и постирались. Кстати, за македонской армией шагают несколько сотен женщин, которые заодно обстирывают всех, у кого есть, чем заплатить. Не то, чтобы в македонской армии собрались одни чистюли, но вши заставляют раскошеливаться даже конченых нерях. Устаешь чесаться целый день, особенно если ты в доспехах и не можешь добраться до голодного насекомого.
На противоположном берегу на фоне гор, которые оказались не миражом, небольшой отряд всадников. Судя по разноцветным баннерам ниже наконечников копий, это разведка персидской армии. Мы с ней не виделись два года, со сражения возле Иссы. Следят за нами спокойно, без агрессии. Если враг не чинит тебе препятствий по пути, значит, заманивает в ловушку.
Македонская армия переправлялась через Тигр три дня. Первые два Скифскую илу не беспокоили, разрешив отдохнуть, отмыться. В военных походах бывают свои приятные моменты. Я с утра до вечера бухтыхался в мутноватой речной воде, демонстрируя умение плавать разными стилями, чем жутко бесил греков. Они считают себя морским народом и лучшими пловцами, а тут какой-то сухопутный скиф утирает им нос. Вечером второго дня прискакал посыльный от Пармениона с приказом отправится утром на разведку. Раньше старый вояка приглашал меня в шатер и долго и нудно объяснял, на что именно надо обратить внимание. После египетских посиделок общается со мной только через посыльных. Я не оправдал надежд Пармениона и попал в немилость.
Я выехал до восхода солнца с полусотней бессов. Этого хватит, чтобы отбиться от небольшого отряда местных ополченцев. С большим мы связываться не будем. Я все лучше вживаюсь в психологию наемника, жизненное кредо которого — награбить и уцелеть. Поэтому мы не столько занимались разведкой, сколько поиском добычи. В радиусе километров пятнадцать от переправы было пусто. Всё было украдено до нас. Налет саранчи в сравнение с тем, как обобрали эти места солдаты, кажется детской шалостью. Саранча, по крайней мере, не сжигает и не разрушает постройки.
Объект, достойные нашего внимания, обнаружили еще километров через пять. Это была деревенька в предгорье. Три улочки домов с плоскими крышами, сложенных из камней, едва скрепленных раствором. Часть каждого дома — кошара со стойким запахом козлятины. Вокруг маленькие, убранные поля и огороды, огражденные каменными стенками. Деревня пуста. Жители, скорее всего, прячутся в горах. Им одинаково опасны что македонская армия, что персидская. Я выставил дозоры, и остальные бессы принялись обыскивать дворы. Все ценное, если у крестьян и было, они унесли с собой, но запасы зерна и овощей вряд ли увезешь полностью, что-то спрятали на месте. Бессы живут примерно в таких же деревнях, поэтому знают, где что искать. Вскоре с разных сторон слышатся радостные крики: нашли ямы с пшеницей или ячменем. Зерно насыпают в привезенные специально для этого мешки. В ближайшие дни у нас будут лепешки из свежей муки. Часть зерна обменяем на вино и другие продукты. У торговцев, следующих за нашей армией, есть все, что душа пожелает, только плати.