Скиталец. Начало пути
Шрифт:
Свен умылся, устроился в кресле. Данька стоял посреди каюты, немного боком к капитану.
– Капитан, - с улыбкой спросил он, - будем фехтовать?
Только бы капитан не заметил. Он готов до последнего драться за право остаться на корабле. Не отнимайте это право! Будет бороться с самим собой, со слабостью и всем миром.
Капитан отрицательно кивнул головой.
– Нет. Это твой первый бой. Ты, наверно, устал. Отдыхай. Я пойду, посмотрю, что в трюме испанца. Отдыхай, матрос. После первого боя можно и вздремнуть немного.
Капитан ушел. Данька с трудом добрался до сундука.
Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.
Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.
– Даня!
– Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.
– Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?!
– Кричит она.
– Тебя могли убить!
– Мама, не убили же. Я живой, - чуть сердится. Какая ерунда - убили!
– Даня, Денечка, как это вышло?
– Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.
– Мама, я жив, все нормально.
– Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.
– Господи, Даня, кто тебя так забинтовал?
– Жив, он жив. Ее мальчик жив.
– Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.
Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.
– Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.
– Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.
Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.
– Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.
– Мам, не надо Я так уберу.
– Одна суета от женщин.
Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.
Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.
– Даня, тебе больно?
Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.
– Матросы не плачут, мама.
– Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.
А та тихо проговорила:
– Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы.
Сейчас смажем твою рану йодом.Она потянулась за пузырьком. Данька закричал:
– Мам, он же щиплет. Это больно, мам. Ты чего!
– При виде волшебного пузырька храбрец пришел в ужас.
– Даня, надо обработать рану.
– Как мужчины боятся таких пустяков. Слабый они народ, беспомощный. Совсем не способны жить без женщин.
– Только не йодом, мам, - стонал герой.
Данька был в панике. У каждого героя свои слабости. У Ахиллеса - его пята. У юного пирата - раствор йода.
Часть 12.
Мария Петровна смочила ватку йодом, что бы обработать рану на теле сына.
– Мам, - верещал Даня,- не надо йод. Это больно, мам. Он щиплет.
– Даня, надо обработать рану. Кровь опять выступила.
– Успокаивающе говорила Мария. Но руки слегка дрожали.
– Мам!
– Данька замахал руками. Кто придумал эту пытку. Изверги.
– Что, мам? Матросы не плачут, ты сам сказал.
– Но ей самой страшно коснуться раны. Боль йодом жжет сердце.
– А я и не плачу. Совсем не плачу, - хныкал Данька.
– Йод - это больно.
Мария Петровна хотела смазать рану, но увидела швы. Аккуратные стежки по краям раны. Узлы сделаны умелой рукой.
– Даня, это что?
– В ее глазах темнеет свет. Чуть не выронила ватку, смоченную йодом.
– Где?
– Данька посмотрел на свою рану.
– Это веревочки. Брайан зашил. Помнишь, я говорил, он мне рубашку заштопал. Узелки морские. Он и меня учит вязать.
Откуда знать Марии Петровне, что один из узлов, придуманных моряками, называется хирургический. Позднее матросы отказались от него, слабоват. А хирургам понравился. Первые наручники - заслуга моряков. Пьяный узел, им связывали разбушевавшихся гуляк. Гордиев узел, что разрубил Александр Македонский, Искандер Двурогий, быть может был морским узлом. Констриктер, моряки не развязывали его, а разрубали. Миру они подарили печальный узел, затягивающаяся удавка, последний галстук.
– Какие веревочки? Понавязал тут узлов!
– Она не слышит сына. Кровь пульсирует в висках, разрывает голову болью. Любовь матери безрассудна.
– Это Брайан, когда привел меня в каюту, он рану зашил.
– Вновь объясняет он.
– Даня, какой Брайан? Как зашил рану? Достал иголку с ниткой и зашил?
– Кошмарная сцена пред глазами. Улыбка безумца, что втыкает иглу в тело сына.
Плюшевый мишка на тумбочке возле кровати моргнул. Если его бок протрется, он то же не станет плакать, пусть зашьют.
– Очень просто, мама.
– Он ни минуты не сомневался в этих ребятах. Не оставят в беде. Последний парус моряку сделают на славу.
– Брайан, он что, врач?
– Строго спросила Мария Петровна. Кто проверит диплом у этих знахарей в далеком мире, куда смотрят люди из Минздрава.
– Я тебе о нем рассказывал. Он наш плотник, на корабле. И матрос. Ты знаешь, он еще поет. Так замечательно поет.
– Даня, он.. он... он втыкал в тебя иглу и пел? Садист!
Хирург, играющий на рояле, прокурор, чей голос ласкает слух, законотворец, поющий под гитару в наши дни не кажется необычным. Плотник-поэт? Создавший новое направление. Уолт Уитмен.