Скитники

Кликнув соседа Прокла с сыном Матвейкой, Елисей, спешно побросав в котомку еду, связки веревок, сплетенных из сыромятины, сунув за кушак топор, побежал следом за птицей.

Когда мужики смекнули, что беркут ведет в сторону запретных пещер, они несколько оробели и замедлили шаг. Но птица настойчивым клекотом требовала продолжать путь.

С опаской поднявшись на уступ-террасу правее пещер, люди увидели, что беркут сидит на шпиле невесть откуда взявшейся часовни у самого подножья вздыбленного хребта. Потрясенные скитники, не сговариваясь, бухнулись на колени и принялись истово креститься, класть поклоны.

Рыжик тем временем, слетев с часовни, скрылся в траве.

Мужики переглянулись, но, пересиливая страх, осеняя себя крестным знамением, двинулись к тому месту, где исчез беркут, и вскоре уперлись в лежащие на траве вещи Корнея, их взору открылся провал озера. Елисей ринулся вперед. Посреди зеркальной глади на камнях распластался сын. С берега казалось, что он спит, положив ладошки под щеку. Рядом сидел Рыжик.

Елисей скинул одежду, достал моток веревок и, передав его Проклу, спустился к воде, держась за конец веревки. Добравшись до островка, он обвязал сына и, поддерживая его, поплыл обратно. Стоящие наготове Прокл с Матвейкой вытянули наверх сначала Корнея, а следом и самого Елисея.

Влив в рот горе-путешественнику живительный настой золотого корня, скитники долго растирали окоченевшее тело. Наконец на лбу парнишки выступила испарина. Он задышал глубже и приоткрыл глаза.

– Слава Богу! Ожил!

– Тятенька, Матвейка?! Откуда вы?

– Помолчи, родимый!
– произнес Елисей и в приливе нежности крепко прижал к груди силящегося улыбнуться сына, порывисто поцеловал.

Елисей безмерно любил сына, но внешне чувств никогда не проявлял. А тут прорвало. Скупые слезы покатились по загорелым щекам в густую бороду.

– Доброе сердце у тебя, вот и послал Господь за нами твоего спасителя - Рыжика. Кабы не он, не свиделись бы мы, пожалуй, боле на этом свете.

Покормив Корнея и беркута, счастливые скитники долго возносили Вседержителю молитвы, не стесняясь изливать благодарность и любовь к Нему.

– Корнюша, а что это за чело в бреге? Мне поблазнилось даже, что там лестница лежит, - вспомнил Елисей, когда они уже спускались во Впадину.

– Какое чело, тятенька? Я не приметил.

– И то правда, его с воды, пожалуй, и не видно… Похоже, озерцо-то не простое, - задумчиво пробормотал себе под нос отец.

Горбун

В скиту было много пересудов о случившемся. Каждый на свой лад толковал происхождение часовни, креста у нее, озера-западни. Долго обсуждали и удивительные обстоятельства спасения Корнея.

– Смотри-ка, птица, а и та с понятием! Добро помнит!
– говорили они про Рыжика.

Братия справедливо полагала, что после столь сурового урока непоседа Корней наконец угомонится. Некоторое время он и впрямь далеко не отлучался, а работы по хозяйству исполнял с особым усердием и рвением. Но душа кочевника не могла долго терпеть однообразия. Да тут еще слова отца о странной дыре разбередили воображение. Остроконечные горные пики пуще прежнего манили Корнея к себе.

Природа щедро рассыпала по склонам отрогов свои самоцветы - яркие костры увядания, последний дар щедрого бабьего лета перед зимним сном. В эту благодатную пору у Корнея, как и у перелетных птиц, возникло неодолимое желание к перемене мест, и он, отпросившись на несколько дней к деду, сызнова замыслил восхождение на самый высокий пик Северного хребта.

К хижине отшельника молодой скитник подходил в темноте. Из оконца приветливо струился мягкий золотистый свет. И таким уютным и желанным показалось ему дедово пристанище! Сколько счастливых воспоминаний таилось там, за мутным пузырем, натянутым на крепкую раму.

“Сейчас дедушка наверняка записывает глухариным пером, под тихое потрескивание фитиля в плошке, в лежащую на коленях рукопись свои наставления” - прикинул Корней и не ошибся. Все было именно так.

– Здравствуй радость моя, - встретил его дед, поднимаясь с топчана, - Ты как будто мысли мои прочел. Помощь твоя нужна. В “Травознаях” вычитал про одно замечательное растение. Судя по описанию, в наших горах оно должно расти. Посмотри, вот она эта травка изображена. Сможешь отыскать ее?

Корней просто остолбенел. Всю дорогу он изобретал убедительный повод для отлучки, а тут на тебе - дед сам отправляет в горы! И уже на второе утро, спозаранку, несмотря на то, что макушки Северного хребта за ночь покрыл снег, отправился в путь.

Достигнув злополучного провала, он обошел озеро и, вглядевшись в неровные стены, обнаружил на одной линии с часовней зияющую дыру. Но как ни напрягал Корней глаза, так и не разглядел в ней ничего похожего на привидевшуюся отцу лестницу. Зато обратил внимание на то, что трава на берегу над челом почему-то редкая, как бы вытоптанная. Корнея подмывало тщательно обследовать это место, но он понимал, что время дорого, и начал подъем к далеким белоснежным пикам, плотно скучившимся на головокружительной высоте. Узловатые, низкорослые, перекрученные ветрами и морозами пихты, отважно карабкавшиеся вместе с ним по камням, вскорости отстали. Дальше путь пролегал по обнаженным скалистым склонам. Корней поднимался медленно, осторожно обходя опасные участки, чтобы не сорваться в расщелины. К вечеру он достиг лишь кромки снежной шапки.

Солнце, на несколько минут показавшись из-за полосы туч, незаметно потонуло алой каплей в щербинке между белых зубцов. Пора было позаботиться о ночлеге, но сказочная красота заката отвлекла путника. Завороженный, он созерцал, как вершины и склоны на глазах разгораются нежнейшими переливами пурпурного и багряного цвета, плавно переходящих, со временем, в темно-лиловый и фиолетовый. Купол неба при этом излучал роскошное, медленно густеющее, зеленоватое свечение. Такого необычайного сочетания красок Корнею еще не доводилось видеть. Его душа и сердце долго не могли успокоиться от восхищения перед этой неземной красотой. Мысленно отметив место, где скрылось солнце, скитник с трепетом подумал: “Может, завтра с вершины удастся заглянуть в почивальню светила”.

Унося последние отголоски дня, по небу проплыл запоздалый клин красных, от лучей невидимого уже солнца, лебедей. В сгущающейся тьме растворялось, исчезало неисчерпаемое богатство форм пиков, ущелий, отрогов. В тишине отчетливо различался звон далекого ключа. Зеленоватое небо, неуловимо меняя цвет, стало темно-фиолетовым, а вскоре и вовсе почернело. Вызрели первые звезды…

Вместе с рассветом сплошным войлоком наползли низкие тучи, но смелый путник не повернул обратно, а упрямо карабкался к скрытому за ними горному массиву. Поднимаясь все выше и выше, он с волнением ожидал момента, когда сможет дотронуться до серых туч: вдруг они такие плотные, что сквозь них он не сможет пройти?

Достигнув, наконец, облачного покрова, Корней с удивлением и облегчением обнаружил, что облака - это обычный туман, только очень густой.

С трудом на ощупь, пройдя сквозь влажную муть, он через пару часов вновь увидел синее небо, слепящий диск солнца. А внизу под ногами простиралось во все стороны белое бугристое покрывало, из которого торчали заснеженные пики хребтов, ослепительно и нежно сиявшие под синевой неба. Корней стоял на подступах к самому высокому - трехглавому.

На севере и северо-востоке просматривались еще более величественные хребты, сверкавшие серебром зубчатых корон. Все вместе это напоминало вспененные гребни речных шивер. Когда-то мать рассказывала Корнею эвенкийские предания, в которых говорилось, что за этими горами, через много дней пути - тундра: ровная земля с бесчисленными стадами оленей, а еще дальше - Край суши, обрывающийся в Соленое море с бесконечными полями льдов и торосов…