Скопец, сын Неба

Симон-кананит принадлежит к пассивному крылу зелотов, как и Петр с Андреем. Он готов вступить в освободительную армию, но не желает заниматься партизанской войной, которая сильно похожа на бандитизм. Подавая гостям напиться с дороги, он присматривается к ним. Два подростка приносят медный таз и кувшин, следом все та же живая девочка на вытянутых руках несет полотенце.

– Спасибо, дочка, - благодарит ее Симон и опять гладит по голове.

Гости омывают руки, Симон начинает разливать вино по чашам. Все это он делает по-восточному неторопливо, с большим достоинством, олицетворяя собою мудрость: поспешай медленно, чтобы не уподобиться глупцу. Нервному Иоанну никогда не удавалось следовать этой торжественной ритуальности. Раздражает она его и сейчас. Все церемониалы мира кажутся ему невыносимо скучными. Он рад, что в Царстве Небесном нет свадеб, похорон, жертвоприношений, приемов и должностей, иначе там тоже бывало бы скучно. Наконец, Симон наливает последнюю чашу себе, степенно обводит всех глазами, удостоверяясь еще раз, что никого не пропустил, и провозглашает:

– Выпьем за нашу свободу!

Все выпивают. Он последним осушает чашу и по-приятельски обращается к Иисусу:

– Друг, ты улыбнулся. Наверное, подумал, что вина по всей Галилее выпито немало, только свободы от этого не прибавилось. Я прав?

Он явно принимает Иисуса за зелота - и даже более радикального, чем он сам.

– Пожалуй, Симон.

– Ну а что же делать, друг? Наши вожди безмолвствуют. Если бы у нас появился настоящий вождь, мы бы поднялись все.

– И умерли бы за свободу?

– Конечно.

– Это хорошая смерть,- соглашается Иисус.
– Думаю, лучшая из всех.

Иоанн начинает предвкушать уже первые аккорды учительской проповеди. В прелюдии раздадутся нежные звуки струн, а затем звон медных труб оглушит Симона, который смеет по-приятельски обращаться с Мессией, и в апофеозе барабанного грохота он будет повержен. И лишь потом свирель учительской любви вернет его к жизни.

Но Иисус и не думает говорить. Он берет со стола финик и неспешно его ест.

– Ты говоришь о Мессии?
– не выдерживает Иоанн, обращаясь к хозяину дома.

– О Мессии? Все говорят о нем. Мессией называют Иохонана Крестителя. Но не похоже, чтобы он поднял народ. Он ведь эбионит, отшельник. Иохонан - святой человек и, наверное, пророк, но не царь Израиля. Возможно, он, как Самуил, который избрал царем Давида, укажет нам на вождя. Мы ждем.

– Времена Давида прошли, - произносит Иуда, ломая фисташки и отправляя бирюзовые зерна в рот.
– Вождя нельзя назначить. Хасмонеев никто не назначал, когда они начали борьбу. Вождь должен быть политиком и в первую очередь договориться с Иерусалимом и получить поддержку Синедриона. Но Синедрион не признает никаких пророков, включая Иохонана.

Петр с большим вниманием слушает Иуду. Он почти не говорил с ним и совсем его не знает. Иуда говорит осведомленно и авторитетно, как человек, приобщенный к большой политике. Это вызывает уважение рыбака.

– Что же нам делать?
– спрашивает почтительно Симон. Он по-прежнему видит в Иуде комиссара своей партии и готов принять любые его инструкции.
– Мы ждем.

– Галилея может избрать собственного вождя и восстать отдельно от Иерусалима. У Антипы Ирода нет своей армии. Небольшая гвардия. Вернуть Галилее свободу будет нетрудно. Но у Пилата один легион в Цезарее, а в Сирии еще пять легионов у проконсула Виттелия. Это - сорок тысяч солдат. А еще конница и осадная техника. Конечно, Виттелию нужно стеречь границы с Парфией, но с ней как раз сейчас у Рима мирный договор. Способна Галилея противостоять такой армии? С ней будет то же, что с теми галилеянами в Храме. Долго придется смывать кровь с земли.

– Что же нам делать?

– Вам - ждать. Сам я ничего не жду.

– Не говорите так, господин.

– Говорю как есть, Симон. Я - стар, чтобы ждать чего-то от жизни. А вы ждите. Все может случиться. У Рима всюду враги. Если бы все покоренные народы восстали, империя не просуществовала бы и месяца. Почему это не происходит? Почему сто рабов служат одному господину? Магия власти. Иногда я думаю, что обезьяны умнее людей. На них не действует магия власти, поэтому их невозможно сделать рабами.

Хозяин дома понимающе качает головой. Петр тоже верит всем словам Иуды, который только что разрушил его патриотические надежды. Но как же Мессия, который освободит народ Израиля? Он смотрит на Иисуса.

– А Царство Небесное?

Но Иисус и не думает оспаривать слова Иуды.

– Царство Небесное - не на земле, - холодно напоминает он.

Петру это нужно заново осмыслить. Иисус говорил о Небе, о Святом Духе, о языке, о свободе от человеческого - сплошь о вещах абстрактных, которым еще нужно было придать житейский смысл. И Петр делал это по своему разумению. Простая и понятная речь Иуды не оставляла сомнений: Царство Небесное не из этой жизни. Владыка мира дьявол не страшил его, шесть римских легионов оказались опаснее. Мировая скорбь учителя не лишала простой человеческой надежды, короткая речь его хромого спутника принесла разочарование. Он смутно представлял себе цель их похода в Иерусалим, когда выразил желание пойти с Иисусом. Несомненным казалось только то, что в Святом городе Мессия совершит нечто значительное, и начнут исполняться многовековые пророчества. Но вот выяснилось, что никакие политические силы Израиля не имеют отношения к Царству Небесному. Зачем же они идут в Иерусалим?

– А ты, друг, - слышит Петр сквозь свои размышления, - тоже считаешь, что наше дело безнадежно?
– Это Симон обращается к Иисусу.

– Свобода в руках человека. Человек свободен, только не знает этого, не догадывается, что он свободен от всего.

– О какой свободе ты говоришь?

– Не о той, которую предлагают зазывала на рынке. У них свобода как рыба. Эта - поменьше и подешевле. Та - больше. Но стоит дороже. Они правы в одном: чем больше свобода, тем выше плата. Человек решает, сколько готов заплатить.

– Но ведь не больше, чем у него есть.

– У всех есть одинаково - и у раба, и у царя, и у пророка: их жизнь.

– Это так, - соглашается Симон. В это время его глазастая дочь на правах отцовской любимицы робко подходит к ним и прижимается к нему. Он нежно обнимает ее, а девочка разглядывает чужака в алом плаще.

Иисус ей ласково улыбается и продолжает:

– А жизнь, Симон, это очень много. Она всего мира стоит. Но, то и удивительно, что человек часто отдает жизнь за мир, которого не получает. Покупает то, чего лишается. Разве бывает сделка более странная? И мне хотелось бы понять, за что человек отдает свою жизнь?

– Он умирает за любовь, - высказывается Иоанн.

– Любовь - часть мира. Погибший не получает ничего от этого мира.

– Он умирает за награду на небесах, - пытается угадать его брат Иаков, который именно поэтому и пошел за Иисусом, следуя главному завету своего отца - фарисея: не остаться с пустыми руками.

– Это верно, награду он получит. Но какую?

– Вечную жизнь.

– Две армии убивают друг друга за свою свободу делать человеческое. Какая из них получит вечную жизнь?

– Правые получат.

– За что же умирают неправые? Странно, Иаков, что они сражаются так же отчаянно, как и правые. Разве возможна была бы война, если бы в ней были правые и неправые? Я полагаю, неправые отказались бы бессмысленно умирать.

– Они ослеплены дьяволом.

– Тут все ослеплены дьяволом. И боюсь, люди не скоро прозреют.

– Так за что же умирает человек, друг?
– спрашивает Симон, продолжая гладить по голове свою маленькую дочь.

– Я ведь сказал, что человек всегда умирает за свободу быть человеком - и ни за что другое. В этом он видит свою правоту, когда убивает другого человека и рискует быть убитым сам.