Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Скопец, сын Неба
Шрифт:

– Ты хочешь сказать, что римляне порабощают нас ради своей свободы?

– Ради человеческой свободы. Когда человек отказывался от желания иметь больше и жить лучше? Если у него есть возможность взять чужое, он считает это правильным. Слабые говорят о справедливости, сильные говорят о правах. Так уж получается в этом человеческом мире, что справедливость - это забота побежденных, победителей она не тревожит.

– И поэтому римляне считают себя правыми?

– Ты видел римлянина, которого мучит совесть? Он ест, пьет и делает все человеческое с таким же удовольствием, как и ты.

– Но я в своем доме! Пусть возвращается в свой дом и там получает удовольствие.

– Это было бы справедливым для тебя. Но он этого не сделает.

– Римские собаки!

Поэтому мы хотим их убивать.

Иисус хмуриться и, выдержав паузу, спрашивает:

– Скажи, Симон, за что готов умереть ты?

– Я умру за своих родных. Вот за нее!

Девочка понимает, что речь идет о ней, и еще теснее прижимается к отцу.

– Это достойная причина. И она предполагает жертву. Однако, Симон, ты когда-нибудь умрешь, и для этого, возможно, не потребуется жертва. Человек часто умирает просто так, как тот юноша, которого несли сегодня в гробницу, когда мы входили в Кану. Наверное, он умер от болезни или несчастного случая. Зачем умер он? Его жизнь не стала жертвой, и его мать сейчас очень хочет знать, за что умер ее сын. Думаю, она сейчас как раз об этом спрашивает Бога. Зачем умер ее сын?

– Никто этого не знает.

– А зачем умерли те галилеяне в Храме? Когда кровь их смешалась с кровью их жертвенного животного, они, наверное, думали: разве мы грешнее других, чтобы нам умереть сегодня? Человеку следует знать, зачем он умирает. Иначе придет неожиданно к нему его смертный час, как к этому юноше или к тем галилеянам, и будет он биться, и кричать, и роптать в руках своего палача или покорно пойдет туда, куда его поведут, и примет смерть в горьком молчании. Человек умирает либо как непокорный раб своего жестокого господина, либо как безропотная овца на заклании, мнение которой никто не спрашивал. Много ли тех, кто принял смерть как милость, а не как наказание? Многие ли умерли свободными, а не рабами? Говорю вам, их можно перечесть по пальцам. И вы можете оказаться в их числе.

Иисус смотрит на удивленного Симона, на довольного Иоанна, на Иуду, продолжающего мрачно щелкать фисташки, на серьезных братьев-рыбаков, на умного Матфея и продолжает:

– Конечно, если не заботит тебя твой смертный час, то нет нужды к нему готовиться. Когда он настанет, ты все равно умрешь - свободный ли, раб ли. Какая тебе разница? Не заботит же овцу то, что когда-нибудь ее зарежут. И у овцы, и у человека смертный час не долго длится. Но чтобы принять смерть, нужно отвергнуть жизнь. Чтобы принять Небо, нужно освободиться от человеческого. Это правда, что человек умирает часто по вине дьявола. Скажу вам более, только из-за дьявола он и умирает. Но правда и то, что получает он свою награду в Царстве Небесном. Эта награда - свобода, ибо смерть освободила его от власти дьявола. Он заплатил сполна владыке этого мира. Не жизнью заплатил, жизнью платят за жизнь. За каждый свой прожитый час ты тут же и платишь. Его плата на этот раз - смерть. Но ведь человек не отдает смерть, скажите вы мне, он ее получает. Именно так! Вот совершенная сделка: заплатить тем, что получил, чтобы получить во сто крат больше. Не даешь ничего, получая все! Ни одному торговцу этого мира не снилась такая выгода. Царство Небесное даром дается! Бесконечно милостиво оно к тому, кто его принял.

– Кто ты, друг?
– спрашивает Симон.

– Он наш учитель!
– оскорблено заявляет Иоанн. Ему опротивело слушать, как этот человек называет Иуду господином, а Мессию - другом.

– Извини, друг, - опять повторяет Симон, - мне никто не сказал. Вы гостили у меня осенью, и я думал, ты - из зелотов.

– Я и есть зелот! Я - зелот Неба.

Кананит переводит удивленный взгляд на Иуду, - такого он еще не слышал: патриот Неба, - и видит лишь невозмутимое лицо Иуды. Похоже, в Израиле появилась еще одна партия, и он говорит с ее лидером. Его сознание мгновенно проясняется и все акценты, мелкие штрихи чудесным образом встают на свои места. Он вдруг понимает, что главный здесь этот человек в алом плаще, от которого его любимица дочь не отрывает глаз. Становится понятным и то, почему комиссар зелотов Иуда

больше ничего не ждет от своей партии. Он теперь в партии Иисуса, в партии патриотов Неба.

– Прошу прощения, господин, - виновато произносит Симон к большому удовлетворению Иоанна, - я не знал этого. Иди, дочка, не мешай нам, - пытается он тут же спровадить ребенка подальше от важного гостя. Но девочка, словно завороженная, не хочет уходить.- Иди к матери.

– Не отсылай дитя, - останавливает его Иисус. - Она знает больше тебя про Царство Небесное, - и дружески ей улыбается.

Она принимает его улыбку, хотя совсем недавно не приняла улыбку Иоанна. Ее детское чутье на фальшь подсказывает ей, что этот незнакомец в огненной одежде честен с ней. Спустя полчаса она уже запросто держится с Иисусом. Симон не смеет прогнать свою любимицу, которую важный гость поставил выше него. Наконец, Иисус кладет руки на голову девочки, как священник, и торжественно произносит:

– Благословляю тебя, дитя, Святым Духом, который есть в тебе, и Царством Небесным, которое вокруг тебя.

Слегка ошеломленный таким благословлением, хотя и чрезвычайно польщенный, Симон отправляет девочку в дом на женскую половину. Гостей он устраивает здесь же, на дворовых ложах, сменив скатерти тюфяками и покрывалами. Пожелав гостям доброй ночи, Симон уходит в дом.

Иоанн занимает свое место справа от Иисуса. С ними на ложе остаются Иаков и Матфей. Иуда с братьями-рыбаками ложатся на другом ложе. После пешего дневного перехода все чувствуют себя усталыми.

Иисус лежит на спине, заложив ладони за голову, и смотрит в небо.

– Учитель, - шепчет Иоанн, - почему ты сразу не запретил Симону называть тебя другом?

– Друг - не худшее обращение.

– Он не должен тебя так называть.

– Меня называли по-разному. И тебя будут называть по-разному за твою жизнь, - устало отвечает Иисус.
– Услышишь похвалу, которая хуже поругания, услышишь ругань, подтверждающую твою правоту.

– Но он тебе не ровня.

– Я знаю, кто я. И мне моего знания достаточно. Мир меня не знает. И я не уверен, что это нужно.

– Как же так? Мир должен тебя узнать.

– Кем ты меня считаешь, Иоанн?

– Ты - Мессия.

– Мессия? Я больше, чем Мессия.

– Ты - сын Неба.

– Именно так, мой мальчик. И я хочу, чтобы все вы тоже нареклись сынами Неба. Это была бы память мне. Нет пророку чести в своем отечестве. Разве что -после смерти.

– Ты опять говоришь о смерти.

– Потому что я с ней породнился, Иоанн, и она меня зовет.

– Смерть зовет? Зачем?

– Есть много причин, по которым люди умирают. Ты знаешь пока самые простые из них.

Но ведь ты не умрешь? - неуверенно спрашивает юноша.

– Умру.

– Почему?

– Я умру по самой лучшей из причин. Ради свободы человека.

– Учитель, не говори так, - молит Иоанн. - Скажи, что не умрешь.

– Я умру, Иоанн. И это случится очень скоро.

– А как же я?

– Ты еще поживешь, но придешь ко мне в Царство Небесное, когда будешь готов.

– Правда?

– Правда.

– Учитель, пожалуйста, не говори больше о своей смерти.

– Постараюсь, мой мальчик. А сейчас давай спать. - Иисус закрывает глаза.

Глядя на безмятежный профиль возлюбленного учителя, успокаивается и Иоанн. Не может Иисус умереть. Он просто испытывает, как велика любовь его к Мессии, к тому, кто больше Мессии…

На соседнем ложе долго ворочается Иуда. Его искалеченная нога после долгого перехода ноет и просит покоя. В конце концов, он кладет под нее свой эбеновый ящик и укутывает пуховым платком, и боль утихает. Он лежит на краю постели спиной к братьям и пытается уснуть. После спокойной жизни в доме Матфея, где он спал на мягкой постели и грел свои кости у огня, ему приходится тяжело. Он предпочел бы купить коня и добраться до Иерусалима за несколько дней, но придется месяц идти пешком по извилистой траектории, которую изберет Иисус. Он не выражает недовольство, ибо никто не принуждает его идти. Это его добровольный выбор. Просто с его ногой ему приходится тяжелее других.

Поделиться с друзьями: