Скопец, сын Неба

– Я хожу в Завулонову общину. Там собираются зелоты. Посмотрите нашу скромную синагогу и послушаете людей. Вы не возражаете, учитель?
– Симон вопросительно смотрит на того, кто назвал себя зелотом Неба.

– Почему бы и нет, - равнодушно отвечает Иисус.
– Если остальные не против.

– Конечно, нет, - горячо соглашается Иоанн.

Остальные тоже не возражают.

– Сколько бывал на собраниях зелотов, разговоры всегда об одном: о преступлениях римлян, о пассивности Синедриона и как бы начать поскорее восстание,- хмуро замечает Иуда и бросает взгляд на Иисуса. - Ни о чем другом они слышать не хотят.

Иисус как-то странно улыбается и говорит ему:

– Конечно друг. Люди знают только собственную правду. Но сегодня я уже не там, где был вчера. Мы идем в Иерусалим.

Этот обмен взглядами и репликами остается непонятным для остальных. Симон реагирует на последнюю фразу:

– Я как раз хотел спросить, когда вы отправляетесь в Иерусалим?

– Завтра.

– Вы можете оставаться в моем доме, сколько сочтете нужным. Для меня - это честь, - уверяет он.

– Спасибо, Симон, - кивает ему Иисус.

– Я не смею вас задерживать, если вы торопитесь, но буду рад, если вы останетесь на день - два.

– Может быть, - неопределенно отвечает он.

Симон повязывает лоб платком маккавеев, рыбаки достают свои повязки. Группа направляется в синагогу. Хозяина дома сопровождает его старший сын, достигший тринадцатилетнего возраста, позволяющего ему присутствовать на собраниях взрослых мужчин.

Они направляются в северную часть города, где расположена Завулонова община, центр местных зелотов. Эта часть города мало знакома сыновьям Зеведея. На пути им встречаются группы людей в повязках маккавеев. Большинство из них знают Симона, некоторые почтительно приветствуют Иуду, иерусалимского комиссара, но Симон теперь уже знает, кто из его гостей главный, и самым близким друзьям сообщает, что человек в алом плаще - лидер новой партии, которая скоро заявит о себе в Израиле. Словом, гостей в этой синагоге принимают с большим почтением.

Иоанну кажется, что это прекрасная возможность для учителя прославить свое имя среди кананитов и пополнить армию учеников Мессии, но поведение Иисуса его разочаровывает. Он вообще не издает ни звука. Он слушает, смотрит и молчит, как посторонний наблюдатель, как чужак, которому нечего сказать этим горячим патриотом Израиля.

“Учитель не хочет себя прославлять, - думает Иоанн на обратном пути из синагоги, - потому что для этого у него есть ученики. Царя сопровождает свита, придавая ему величие. Мы - свита Мессии. Наш долг - нести славу о его величии всему миру”. Этими соображениями он делится с Петром. Рыбак соглашается. Не восхвалять же Пастырю себя среди овец! Его стадо должно петь ему осанну. Они посвящают в эту миссию Иакова, Андрея и Матфея.

Аллегория о пастыре и стаде нова для мытаря, но смысл аргументации Петра кажется ему здравым.

– Конечно, пастух не должен доказывать овцам, что он – пастух.

– Учитель так и сказал мне вчера, - подхватывает Иоанн.
– Я знаю, кто я, и мне этого достаточно.

– Несомненно, - соглашается Матфей.

– А если овцы не знают этого?

– Они должны узнать.

– Об этом я и говорю! - победно заключает юноша.
– Теперь мы будем прославлять учителя.

– Я бы все же спросил его, - осторожно замечает Матфей.
– Все великое заслуживает своей славы. Иисус - великий мыслитель. Но хочет ли он этого? Нам следует спросить его.

– Не нужно ничего спрашивать!
– возмущается юноша.
– Какой ты боязливый, Матфей. Разве учитель скажет: идите и прославляйте меня?

– Мудрец презирает славу, - в последний раз пытается усомниться мытарь.

– А он - Мессия!

И юноша начинает рассказывать свой вещий сон: Иисус стоял на горе Фавор в окружении Моисея и пророка Илии, и Господь с небес прославил его.

– Это был знак всем нам. Вы стояли рядом со мною. Вот я вам и рассказываю, - из любезности он умалчивает, что мытарь не был удостоен такой чести в его сне.

Симон, сопровождая идущих впереди Иисуса и Иуду, спрашивает их с гордостью гида, как им понравилось собрание.

– Все синагоги похожи друг на друга, - отвечает Иисус.

– В этом единство нашего народа, - охотно соглашается он.

– Пожалуй.

– Но размеры и убранство, конечно, разные,- продолжает беседу кананит.- Синагога Антипы у южных ворот побольше и побогаче нашей. Говорят, главная синагога в Александрии чуть меньше Храма.

– Это так, - подтверждает Иисус.

– Вы видели ее?

– Да.

– Какая она?

– Иуда знает ее лучше меня.

– Господин?
– кананит обращается к бывшему комиссару.

– Она огромна, Симон, - сообщает Иуда.
– Те, что стоят в последних рядах, не могут слышать первых. Им подают знаки, когда молитва окончена, и все собрание должно произнести “Амен” единым голосом. В нем семьдесят золотых кресел для Совета общин и одно - для Верховного раввина. Да ведь ты сам все знаешь.

Но Симону все равно приятно послушать хвалу грандиозным сооружениям своего народа. Каждый еврей должен гордиться Храмовым комплексом, дворцом Ирода, Александрийской синагогой и даже портом Цезареи. Нация должна напоминать себе о своем величии, чтобы не раствориться в ничтожности.

– Так вы еще не решили, когда идете в Иерусалим? Если бы вы мне дали еще один день, чтобы закончить дела, которые я не могу закончить в субботу, я бы с радостью стал вашим спутником. Это было бы для меня большой честью.

Иисус вопросительно взглядывает на Иуду.

– Я не спешу.

– Хорошо, Симон, мы задержимся на один день, - отвечает он. - Но мы пойдем в Иерусалим не самой прямой дорогой.

– Такое паломничество будет для меня еще интереснее.

Устроив гостей во дворе на ложах и перепоручив заботу о них своему старшему сыну, который сопровождал их в молельный дом, Симон с извинениями покидает дом. Иоанн с Иаковым следом за ним уходят повидать старых знакомых в Кане. Они значительно переглядываются с рыбаками, и те понимают, что братья отправляются на ловлю человеков - овец для стада Христова.

Иуда тут же устраивается на втором ложе, потребовав от подростка тюфяков и подушек, и дремлет. Иисус отдыхает на первом ложе, наблюдая за играми детей во дворе. Матфей садится рядом со своим подарочным Геродотом в руках. Заметив красочный свиток, сын Симона ломающимся подростковым голосом спрашивает его:

– Это Писание?

– Нет, это греческая книга.

– Она о Господе?

– Она о древних народах.

– Разве не мы самые древние?

– Есть более древние.

– Мой отец говорил так!
– настойчиво заявляет подросток.

Матфей на мгновение теряется, но быстро находит выход:

– Я уверен, что твой отец имел в виду, что израильтяне - первые перед Богом.

– Он говорил, самые древние.

– Ну, правильно! Самые древние, кого призвал Бог.

Подросток недоверчиво смотрит на мытаря, понимая, что тот почему-то лукавит. Матфею это вдвойне неприятно. Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть,- напраслина страшнее обличения. Этот юнец, наученный своим невежественным отцом, подозревает во лжи его!

– Подумай сам, - начинает объяснять он подростку, стараясь не подорвать авторитет хозяина дома, - ты ведь изучаешь Писание?