Скорость. Назад в СССР 2

Они собирались группами и играли в «трамвай». Новую игру со ставками в которой был задействован московский городской общественный транспорт.

Участники выходили на улицу и ставили на номера маршрутов трамваев, и то в каком порядке будут приходить на остановку.

Маршруты каждый раз выбирали разные по жребию, чтобы никто не мог обмануть систему.

Правда, однажды произошел забавный случай — игрок выиграл восемь тысяч рублей, естественно дореформенных, что все равно было солидной суммой. Она соответствовала восьмистам после реформы шестьдесят первого года.

Но быстро выяснилось, что он сговорился с диспетчером. В следующий раз заметили, что он бегал в промежутках звонить.

Подслушали, разоблачили. И, конечно, лишили приза, поколотили и изгнали из мира черных букмекеров за жульничество навсегда.

Ставками на тотализаторе в разное время болели знаменитости, от Маяковского до Ширвиндта. Спортсмены, писатели и ученые со своими «системами выйгрыша». Тут случались настоящие жизненные трагедии.

* * *

Простой народ, дошедший до ручки, который так же страдал от тяги к ставкам называли «тотошками» или «тотошечниками».

Однажды я как-то видел толпу «тотошек» возле касс центрального московского ипподрома, представляющих из себя жалкое зрелище.

Я перепутал дату и приехал на «Гонку звезд», где должен был собраться весь цвет нашего автоспорта.

Это место пользовалось популярностью у совсем небогатых людей, прожигающих последние гроши на ставках.

Игроки-лудоманы — в большинстве своем были людьми пенсионного возраста.

Многие давно уже проиграли свои накопления, отложенные на черный день. Там же на ипподроме они проигрывали пенсии.

Они могли громко рассказывать друг другу истории про то как выигрывали тысячи.

Один из них заметил, что я смотрю на них с интересом, повернулся ко мне начал очень эмоционально советовать:

— Парень! Ты тут впервой? — он дождался моего кивка, — Ставь на номер «четыре-два»! Это верняк! Иди сюда.

Он отвел меня на пару шагов в сторону.

— Я с жокеями вас-вась, они мне всех темных заранее расписывают. Ходит шепоток. Не прогадаешь! Деньги есть?

Я растерянно кивнул еще раз, хотя лишних денег у меня совсем не было.

Я не знал, как отказать, чтобы он отцепился. «Тотошка» почувствовал мою неуверенность и принял ее за колеблющееся желание сделать ставку.

— Ты меня понимаешь? Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

— Ну вроде понимаю. Темные — это темные лошадки, которые могут неожиданно победить.

Он радостно хлопнул меня по плечу.

— Точно! Ну вот видишь, ты все понимаешь! Дело верное! Если не знаешь, как сделать ставку, то я тебе помогу. Только это, если выиграешь, не забудь отдать мне мою долю за то, что я тебе фаворитов сдал.

— Доля малая это сколько?

— Двадцать пять процентов от суммы, что получишь в кассе. Ставь на номер «четыре-два»! Запомнил.

Я снова кивнул. Но потом невольно бросил взгляд на его стоптанные ботинки.

Все «тотошки» выглядели не очень. Я сам конечно у портных не обшивался, «фирму» не носил. Но у моего собеседника, как и у других людей в толпе была неопрятная одежда, прохудившаяся обувь.

Его ботинки меня еще больше смутили. И я задал наивный вопрос, который может задать только неискушенный юноша. Вопрос очень расстроил носителя секретной информации о фаворитах.

— А почему вы сами не поставите на номер «четыре-два», если так уверены в победе? Дело же верное?

В моей интонации совсем не было сарказма или иронии. Я действительно недоумевал.

Он расстроенно опустил голову.

— Понимаешь… Не могу. Я деньги дома оставил.

Я так и дуал. Мужик решил сыграть за мой счет. И на тот момент его совсем не волновало, что перед ним стоял школьник. Он был готов меня обмануть.

Без зазрения совести. Он понял, что я не верю ему.

Он начал было терять ко мне интерес, как вдруг его осенила новая идея:

— А может, ты мне одолжишь денег на ставку. На один заезд? Я сейчас выиграю и верну тебе с процентами, а?

Глаза его горели надеждой, что меня всё-таки удастся уговорить. Но я твердно отказал.

— Извините, но нет. Я не собирался делать ставки.

Тогда он отошел, смешался с толпой и принялся с другими обсуждать лошадей.

Мне было любопытно их послушать.

— Саманта ходовая лошадь! Вот верняк.

— Да куда там, твоя Саманта, вечно жопится на старте, ноги у ней плывут. Ей только в колхоз навоз возить. Атлантида — мотор!

— Да, без шансов, твоя Атлантида. Помесь араба с будильником!

— А я вам скажу: Атлантида фаворит! Чует мое сердце выиграю я сегодня гроши.

А потом он запел песню про денежки из советского шансона:

— И ваше нежное шур-ша-ние, Приводит сердце в тре-пе-та-ние, Вы лучше самой легкой музыки, При-но-си-те покой! Ой,ой, ой!

— Тебе, дружок, проспаться бы, бухал небось всю ночь? У Атлантиды резвости нет, и не было никогда.

Кто-то со стороны поддержал критику.

— Это точно: скорости нет, мяса много, одна сила.

— Да что ты заливаешь, это у твоей Саманты мясо. Атлантида тягучая, на длинных дистанциях тащит как самолет!

— А я тебе говорю: она молния! Надежная как Аэрофлот и Сберегательный банк, вместе взятые! На нее можно ставить, хоть тыщу — верное дело!

Я не собирался здесь долго задерживаться, но решил дождаться результатов заезда.

Я наблюдал, как они болели. Забавный народ.

Если бы не явные признаки зависимости, то я бы сказал, что народ вполне симпатичный и в большинстве безобидный.

Они страстно переживали за «своих» лошадей, что надежда их не покидала до самой последней секунды. Азарт искажал лица до неузнаваемости. Казалось, что это и не люди вовсе.

Дед, ставивший на Саманту, ласково переиначив популярную в США кличку на русский лад, громко кричал:

— Гони! Гони, давай! Самаантушка!

Уже всё понятно, его лошадь плетется в хвосте, а он все еще вытягивал шею с головой, вглядываясь в финиш, сжимал шапку в кулаке, тряс руками и надеялся на какое-то чудо.