Скорость. Назад в СССР

За дверью никого не оказалось, он удовлетворённо кивнул, запер дверь на ключ, оставив его в замочной скважине, и вернулся за стол. Потом взял тетрадь, оторвал небольшой клочок бумаги и написал на нём цифру.

Не отпуская бумажку из рук, он показал мне цену. 1000 рублей.

— Увидел? — он снова тяжело дышал.

Я кивнул. Тогда он порвал своими пальцами-сардельками и без того мелкий клочок на ещё более маленькие и выбросил в сетчатую пластиковую корзину под столом.

— У меня только пятьсот. Это всё.

— Это несерьезный разговор, — он повернул голову в сторону, пытаясь скрыть свое разочарование, — пусть тебе твой Совтрансавто везет за такую цену.

У меня откуда-то взялась железобетонная уверенность, что я уломаю этого толстяка на такую сделку, которая выгодна мне.

— Ладно, Володя нам за пятьсот и привезёт — сказал я дружелюбным тоном, — как знаешь. Просто ты эти амортизаторы больше никому не продашь. Потом цена будет четыреста.

— Пф-ф, — он презрительно фыркнул, мол яйцо курицу не учит.

— Думаю, что погорячился с четырьмястами рублями. Будешь просить за триста забрать. Не веришь? Догадайся, а откуда я это знаю?

— Знаешь, Иннокентий, почему тот, кто заказывал амортизаторы, не взял их у Стрелкова? Кстати, его Серафим Белецкий зовут, он классный гонщик и точно не дурак, чтобы подставлять свой канал поставок запчастей.

Я весело подмигнул толстяку.

— Тут сам Стрелков лажанулся, поленился проверить размеры посадочных шпилек. Не подходят они на машину Белецкого, а переваривать чашки никто не будет. Потому что это другая жесткость, другой угол наклона стоек, другие тормоза и другие рулевые тяги. И то, если всё это заменить никакой гарантии, что подвеска правильно работать будет. Понимаешь?

Баклан слушал меня без энтузиазма. Он поморщился.

— Слушай, мне все твои стойки, тяги, жесткость до звезды. Цена такая. Берешь, бери. Нет иди ищи хоть в Совтрансавто, хоть на Луне, я таких как ты, каждый день пачками вижу.

— А я говорю не продашь. Таких, как я ты не можешь видеть, чувак. Они все другие. Не продашь потому что они подойдут только на машину ВАЗ 21013 с экспериментальной торсионной подвеской. Завод выпустил их ровно пятьдесят штук. Знаешь, сколько из них переделали под гоночные?

Он крутил в руках карандаш, уставился на меня и вопросительно поднял брови.

— Думаешь, примерно пятьдесят? — на этих словах он даже расслабился, сложилось впечатление, что морщины на лице разгладились, у него появилась надежда продать залежавшийся неликвид, — угадал, Иннокентий, ровно одна! И эта машина стоит в гараже нашей гоночной команды. Всего хорошего, Иннокентий!

Не знаю, что толкнуло меня так поступить. Во мне проснулся какой-то торгаш — авантюрист. Это было весело.

Я бодрым шагом направился к двери и взялся за ключ. При этом я блефовал, но излучал полную уверенность.

Если он согласится на шестьсот, а это был мой предел, то буду по вечерам шить чехлы для Сереги.

— Девятьсот.

Остановившись, я повернулся к нему:

— Четыреста.

— Восемьсот.

Я снова взялся за ключ и совершил один оборот. Замок громко щёлкнул.

— Я же говорил, будешь просить взять за триста.

— Слушай, пацан! — он явно разозлился, — ты мне мозгу не делай, не доводи до греха. Шестьсот или проваливай в бебеня.

— А тебе оставляю сто авансом, ты мне пишешь расписку, ещё пятьсот через неделю.

Он побагровел от злости. Нужно было спасать ситуацию.

— Подожди, Иннокентий, не злись. У меня только пятьсот. Я не рассчитывал на шестьсот. Но признаю — цена справедливая. Я деньги не печатаю и не загребаю экскаватором, как вы тут всё. Мне ещё стольник нужно где-то раздобыть, понимаешь? Для меня это весомая сумма.

— Гони свой стольник, четыреста привезешь до вечера. Еще стольник через неделю. Тогда и заберёшь свои сраные гоночные амортизаторы. Они у меня вот где уже.

Он приложил ладонь к своему горлу.

— Хорошо, пиши расписку на сто рублей.

— Чего? — он снова закипал.

— Без расписки не возьму. Я вечером приеду, а ты мне скажешь, не знаю никакого Александра. Плакали мои бабки. У нас тут даже нет свидетелей, кто мои слова подтвердит и то, что ты получил сто рублей.

— У нас так не принято. А если менты меня вместе с твоей распиской за жопу возьмут?

— Мы с тобой оба рискуем. Меня могут повязать не меньше твоего, у меня вообще суд скоро. Пиши расписку.

Я извлёк из внутреннего кармана купюру в сто рублей положил на стол, хлопнув сверху ладонью

Он разозлился, но достал чистый лист бумаги и спросил:

— На кого писать?

— Пиши на Саню Академика.

Глава 14

— Мы с тобой оба рискуем. Меня могут повязать не меньше твоего, у меня вообще суд скоро. Пиши расписку.

Я извелек из внутреннего кармана купюру в сто рублей положил на стол, хлопнув сверху ладонью

Он разозлился, но достал чистый лист бумаги и спросил:

— На кого писать?

— Пиши на Саню Академика.

* * *

Гонщик должен быть смелым, но не должен забывать,

что ничего не боятся только дураки.

Вальтер Рёрль

Моя душа ликовала, эмоции внутри меня звучали словно симфонический оркестр, а в крови бушевали неведомые стихии.

Я не знаю, как именно сработало моё воображение, но никакой торсионной подвески для нашего Жигуленка не существовало в природе.

Баклан наверняка хорошо разбирался в серийных запчастях, а вот вероятность того что он разбирается в гоночных подвесках, была крайне низка.

По выражению его лица с самого начала было видно, что он желает избавиться от этих амортизаторов как можно скорее.

Наверняка он купил их у Стрелкова за пять сотен рублей.

Но не один уважающий себя торгаш, к каким, несомненно, причислял себя Баклан, не позволит себе продавать товар без прибыли.

Жадность сыграла с ним плохую шутку. Он увидел «фирму» и тут же схватился за амортизаторы «Koni».

Скорее всего, он хотел на них наварить два конца, то есть сто процентов.