Скрепы нового мира

– Неужели ночные кошмары?
– я отмел дьявольский образ подальше от своего сознания.
– Распространенная болезнь среди... ох!

Острый носок лаковой туфельки с размаху ударил по моей лодыжке.

– Тут случайно Булгакова нет?
– резко повысила голос Саша.

– Как?
– отозвалась сидевшая рядом с ней дама.
– Милочка, вы разве еще не в курсе?

– Что ним случилось?
– неподдельно испугалась Саша.

– Так его же выпустили!

– Откуда?
– тут же переключился на новую тему я.
– Неужели из лагеря?

– Да нет же, из СССР, насовсем, - с величавым спокойствием разъяснила ситуацию дама.

– Сам Сырцов разрешили, вот Миша и укатил к брату в Париж, еще до первомая.

– Сбежал, контра!
– со странным полувосторгом-полузлорадством констатировал Зазубрин. Дотянулся до бутылки, и под тихий бульк пробормотал: - Правильно сделал, сук..н сын, все равно тут никому нах..й не нужен.*

При виде щедро расплескиваемой по скатерти водки я поторопился сам наполнить вином бокалы Саши и ее соседки; безобразные красные разводы совсем не то, что требуется нашему столу.

– Что ж, товарищи, выпьем за продолжение "Белой гвардии", - поднял неожиданный тост Зазубрин.

– Ему не придется писать смертельный "Батум"...
– тихо добавил я скорее для себя, чем собеседников.

Однако был услышан:

– Вы так хорошо знаете Михаила?
– вопрошающе подняла брови дама.

– К сожалению нет, - признался я и, поднимая рюмку, в полный голос заявил: - Но совершенно уверен, Булгаков тут единственный, кого потомки будут с удовольствием перечитывать через сто лет.** То есть был тут.

Над нашим краем праздничного стола повисла бестактная тишина.

Каждый писатель уверен в собственной нетленке. Каждый мнит себя великим. Мы тут никто - они все. Сплоченные в редакциях и коллегиях, десятках авторских союзов, сбитые на пьянках рабкоров, пер...трахавшие по кругу женщин своего круга, их сестер, подруг и, боюсь, многих братьев и мужей. В их шкафах спрятаны штабели скелетов. Они сплоченная, злобная, склочная стая. Мы никчемные чужаки. Только авторитет Бабеля дает нам шанс влиться, стать своими за свински ломящимся столом.

– Браво, молодой человек! Браво!
– без усилий сорвала флер напряженности дама.
– Давно я не слышала столь тонких комплиментов.

Она склонилась поближе к Александре, и принялась что-то ей тихо рассказывать по-французски. С каждым словом глаза моей супруги все больше и больше расширялись, пока не приняли совсем уже неприличный вид. При первой же паузе Александра быстро ткнулась в мое ухо, и на одном дыхании выпалила, почему-то тоже по-французски:

– Любовь Евгеньевна*** - жена Булгакова!

– Oh mon Dieu!
– схватился за голову я.

– Держи, поможет!
– Зазубрин недрогнувшей рукой протянул мне новую, полную дьявольской жидкости рюмку.
– Все проблемы в нашей жизни от женщин! Они лучше нас, мужчин, умнее, даже умирают они красивее!

– Красиво нужно жить, а не умирать, - проворчал я. Однако рюмку принял.

В борьбе с успевшим подостыть антрекотом я краем уха прислушивался к тихому щебетанию: Саша рассказывала новой знакомой историю про найденное утром письмо. Наболело у нее, не иначе; и все бы хорошо, да только с каждым словом жены глаза Любовь Евгеньевны все сильнее наливались тоскливой болью. Угрызений совести по этому поводу я не испытывал, меня раздирало на части любопытство. Кажется, я незаметно для самого себя достиг того странного состояния, когда подсознание уже решило для себя что-то очень важное, а вот сознание - все еще ждет финального толчка.

– Спаси вас Бог, милочка!
– наконец прервала затянувшийся монолог госпожа Булгакова.
– Тогда, в восемнадцатом, я с большевиком не смогла.

Саша не осталась в долгу:

– Собралась умирать, да встретила Алешу, - так удивительно просто она изложила историю нашего знакомства.
– Не допустила Пресвятая Богородица греха тяжкого.

– О, та жизнь, что колеблется все время на краю!
– очень по-своему истолковала слова моей жены Любовь Евгеньевна.
– Чужие лица, незнакомые слова, узкие кривые улицы. Грязный Константинополь, провонявший рыбой Марсель, серый мокрый Берлин. Тогда все вокруг казалась мне кошмарным сном. Каждый вечер я мечтала проснуться на утро, а за окном Литейный, пушистый белый снег, дворник у ворот о чем-то ругается с посыльным, - тени прошлого мира скользнули по ее лицу.
– А получала нескончаемые, глупые тараканьи бега в пыли, по жаре или стуже, да редкие танцульки ради куска хлеба. Если бы не Миша, я бы там верно погибла!

Тут, как раз на упоминании всуе тараканьих бегов, я вспомнил булгаковский "Бег". Конечно не саму пьесу - но снятый по ней кинофильм, а в нем нелепый, вяло плывущий по мужским рукам образ Серафимы. При девушке осталось все нужное для жизни: молодость, здоровье, образование и манеры, недурная внешность, знание европейских языков. С таким заделом ничего не стоит устроиться в любой стране огромного мира. Вместо этого она весь сюжет ошивалась возле сломавшихся генералов разбитой армии, а в финале, уже совсем от полной безнадеги, кинулась на шею юродствующему, здорово смахивающему на князя Мышкина, приват-доценту.

Видели мы с Мартой во множестве подобных фиф, когда запускали в Берлине торговлю воздушными шариками. Угораздило тогда меня попытаться подсобить бедствующим на чужбин соотечественникам, дать объявление о найме продавщиц в эмигрантской газете. Отклик вышел на удивление слабым, итоговый результат - того хуже. Кандидатки заваливали тесты все как одна - вместо улыбки на лице гримаса, тупой ступор, а не действия в сложной ситуации, про расторопность в обращении с кассой и говорить не приходится.

Сможет ли подобная дама научить нас с Сашей жизни?!

– Простите великодушно, Серафима Евгеньевна, - намеренно сбился я в имени.
– Никак не могу поверить, что полки универмага Wertheim не помогли вам проснуться.

Я рассчитывал, что жена Булгакова обидится, и наконец-то прекратит мучать Сашу и меня своей опасной патетикой. Но не тут-то было.

– Вы очень... необычный молодой человек, - обратила гнев в натянутую улыбку Любовь Евгеньевна.
– Милочка, - переключилась она на Сашу, - вы уверены, что ваш муж не большевик с дореволюционным стажем, или тем паче, не чекист?

– Абсолютно!

Вот ведь наказание, что ни новое знакомство, то супруге приходится открещивать меня от службы в ГПУ. Прямо повод задуматься, чем же так похож на чекиста?!

– Тем более удивительно!
– сокрушенно покачала стеклярусом на шляпке Любовь Евгеньевна.
– Но я все равно побоюсь поинтересоваться у вашего мужа, где ему удалось ознакомиться с Мишиной пьесой.****

– Он ее не не видел и не читал!

– Не надо, - изящным движением ладони Любовь Евгеньевна отмела сомнения.
– Так проще, я же все понимаю. Всем проще.