Скрепы нового мира

– С кольцовским-то напором?
– иронично вздернула бровь Александра.
– Еще бы он не построил! Зеленогородской** акционерный литколхоз с участием Бабеля станет раз в пять популярнее. Им остается только Горького заманить.

– Старого брехуна с Капри арканом не вытянуть.

– Кольцов другим возьмет, - болтовня ничуть не мешала Саше готовить сандвичи с первым, мелко порезанным зеленым луком, черемшой и постным маслом.
– Вчера правки твоего романа забирала, так он похвастался, что начал строить кооперативную птицефабрику.

– Подумать только, - поразился я.
– Огоньковские петушки! Скоро на прилавках столицы!

– Ну и что? Вполне в духе постановлений партии и правительства.

– Индустриальное сельское хозяйство - важнейшая задача пролетариата, - послушно отозвался я на заезженный канцеляризм свежим газетным лозунгом.
– Всего лишь один механизированный свинарник способен заменить сотню крестьянских дворов.

– Скажешь не так?

– Все так, Саш, все так. Да только лезвия прямо с завода тупые идут. А курицы кольцовские просто сдохнут, причем еще цыплятами.

– Да ну тебя!

– Сама же прекрасно знаешь, что советское животноводство даже антибиотики не смогли вытащить из вечной дупы.

– Знаю...
– сникла Александра. И тут же спохватилась: - Ты что, еще бриться не начал? На работу опоздать захотел?

– Уже бегу!

Впрямь, хватит болтать! Скорее, чайник в левую руку, мыльный порошок "Нега" в правую, смешать в чашке, взбить старорежимным помазком из щетины барсука, густо набросать пену на щеки, шею и подбородок. И потихонечку, полегонечку, почти не нажимая провести станком по коже. А потом еще и еще раз, не морщась; количество и глубину ран психологически легче оценивать по окончании процедуры.

– Ты подумай, пока бреешься, что Бабелю дарить, - напомнил Александра.

– Черт, ну под руку-то зачем!
– ругнулся я, ощутив первый порез. Вывернул голову, подставляя под зеркало другую сторону лица, и тут ответ сам собой попался на глаза: - Да хоть пейзаж с лодкой со стенки сними!

Одна из стен нашей комнатушки каким-то непостижимым чудом осталась нетронутой с дореволюционных времен. От мебели остались только недовыцветшие силуэты на обоях, паркет разобран и вывезен, а то и стоплен в буржуйках, фанерные перегородки срезали три четверти площади. А вот несколько живописных полотен как висели, так и висят, никому в новом большевистском мире неинтересные и ненужные.

– Картину?
– переспросила Саша.
– А ведь идея!
– Бросив нож на недорезанный лук, она через свежезаправленную кровать метнулась к пейзажу, всмотрелась: - Как же я сама не догадалась! Трогательный образчик луминизма, и рама еще крепкая.

– Скажешь Бабелю, всю мою месячную получку потратила на подарок.

– Старый плут нипочем не поверит, картины нынче в цене дров.

– Может с изнанки год есть?

Саша послушно перевернула раму:

– Сорок пятый!

– Однако! Приличная древность. Автор не подписал?

– Вроде нет... хотя погоди, половина холста под какой-то картонкой. Ого! Да тут письмо!

– Черт!
– дернулся я от очередного пореза.
– Подождать с открытиями никак нельзя?!

– Как интересно, - Саша уже запустила в конверт пальцы.
– Ассигнации, царские, - на кровать посыпались узорчатые листы бесполезных катенек, - еще и записка есть.

– Что там?

– А разве можно читать? Чужое ведь!

– Стесняться надо было в семнадцатом, - неуклюже пошутил я.

– Боже, что я делаю!
– записка выпала из Сашиной руки вслед за деньгами, соскользнула с дивана на пол и, как редкая бабочка, распласталось на тряпочном половике.

– Ведь правда, при маменьке я и помыслить не могла вот так взять и засунуть свой любопытный нос в чью-то чужую жизнь!

Ох, как же она неимоверно хороша в своем детском смущении! Теплая, аж до слез, волна чувств накрыла меня с головой. Никчемное раздражение от принуждения к бритью развеялось без следа.

– Мы другие, - отложив станок, я встал от зеркала, и как есть, полубритый, крепко обнял подрагивающие плечи жены.
– Великая русская смута выковала из нас великих циников. Мы целесообразны как питекантропы, мы не верим в Бога. Тем не менее, этот мир - наш, а раскрытое письмо - всего лишь ценная археологическая находка.

– Ты... ты думаешь?

– Я уверен!

Не желая дальнейшего спора, я поднял записку и начал:

– Marie, ma chere fille... дьявол его дери, ну и почерк!

– Лучше я прочту, - огоньки извечного женского любопытства с новой силой заиграли в Сашиных глазах.
– Иначе ты точно на свой завод опоздаешь.

– Тут совсем немного, - я еще сильнее раззадорил нетерпение Саши.
– Вот, слушай: Мари, моя дорогая дочь! Третьего дня бугорчатка доконала твою несчастную мать, я схоронил ее рядом с теткой Анной. В оплату могильщикам отдал наши обручальные кольца и всю муку, что оставалась в доме. Сегодня выезжаю с оказией в Петроград, после, коли Бог даст, направлюсь в Париж. Мне пообещали проводника-контрабандиста, который поведет через границу по льду залива. Нашу квартиру ни за что не бросай, лучше всего, выйди замуж за подходящего большевика. Прощай, и храни тебя Господь!

– И все?

– Прочти сама.

Саша взяла записку, тщательно осмотрела ее со всех сторон, и после недолгого раздумья вынесла неожиданный вердикт:

– Мне почему-то кажется, ты сильно переоценил наш с тобой цинизм.

– Возможно ты права, - не стал спорить я.
– Но именно мы извлечем корысть: из этого комплекта выйдет чудесный подарок Бабелю. Он обожает вещи с историей.

* * *

По выданному Бабелем адресу я ожидал увидеть дом культуры, профсоюзный клуб или, в самых оптимистических мечтах, сразу ресторан. Оказалось ни то, ни другое, и уж само собой, ни третье; искомое месте занимал недавно отреставрированный храм.*** Если, конечно, уместно зачесть за реставрацию штукатурку в небрежный розовый цвет и снос золоченных маковок с крестами.

В сомнениях, уточнил у идущей со мной под руку супруги:

– Айзек с адресом часом ничего не напутал? Это точно Новая площадь, двенадцать?

– Как видишь, - судя по голосу, Саша была озадачена не меньше меня.
– Он, правда, обещал сюрприз, но выходит как-то слишком масштабно...

– Даже для Бабеля, - закончил я мысль за отвлекшуюся супругу.

– Взгляни-ка туда, - Саша кивнула в сторону ворот, распахнутых с улицы во внутренний церковный двор.
– Зачем-то очередь толпится, да немалая. Может это и есть твои будущие коллеги-писатели?

– Свидетели бозона Хиггса исповеди алчут, или на худой конец причастия, - рассеянно отшутился я, пытаясь получше разглядеть происходящее.

Не вышло. У панели, напрочь перекрывая вид, тормознул лихач. Его задорная кряжистая лошаденка, радуясь долгожданной передышке, с конфузным всхрапом вывалила на брусчатку кучу "яблок". И тут же, будто специально дождавшись неловкого момента, из-под поднятого верха экипажа поднялась интересная, с немалым вкусом одетая дама. За ней - круглоголовый, бородатый мужичок в суконной толстовке и низеньких, с вырезами гусарских сапожках времен Отечественной войны. Взять их по отдельности - получатся совершенно обычные, во множестве встречающиеся на улицах Москвы совграждане. Однако вместе...