Скрипач

В мертвой тишине, изредка нарушаемой визгливым скрипом сидений, Ганс вырисовывал знакомые до боли пассажи, заученные, вызубренные, отработанные до последнего звука. Словно мельчайший бисер, нанизывались то короткие и звонкие, а то долгие и певучие звуки на нить музыки. Мелодия то взлетала вверх и делалась похожей на журчание ручейка, трели птиц или плач капели по весне, то спускалась вниз, напоминая тяжелые раскаты грома или едва слышное напряженное жужжание шмеля. Скрипач повествовал о весне, о пробуждении природы, о том, как мир просыпается после затяжного зимнего сна, и, кажется, в зале не было ни единого человека, который бы не почувствовал в этот момент прикосновения нежных, теплых лучей весеннего солнца к своему лицу, не вдохнул бы свежий, по-особенному легкий и невесомый аромат весны.

Свечи едва освещали лицо юноши, отчего вокруг него появлялась атмосфера загадочности и таинственности. Как юный волшебник, Ганс околдовал своей музыкой всех зрителей…

Но вот произведение подошло к концу. Юноша опустил смычок, подождал пару секунд и снял инструмент с плеча. В зале царила мертвая тишина. Вдруг откуда ни возьмись до слуха донесся сдавленный крик «Браво!», который поддержали бурные аплодисменты. Юноша испуганными глазами оглядел аудиторию, переступив с ноги на ногу. Волна страха сменилась теперь едва ощутимым волнением.

Ганс полностью погрузился в музыку и не замечал теперь ничего кроме неё. С оглушительным успехом отыграв оставшуюся часть первого отделения, а затем и второе – «лирическое» отделение, юноша устало раскланивался во все стороны под ритмичные хлопки и крики. Казалось, все вокруг ликовало в каком-то неведомом до этого чувстве искреннего восторга.

Несмотря на усталость и пустоту, мгновенно образовавшуюся внутри, Ганс с незнакомым ранее удовольствием кланялся, отвешивая почтительные жесты руками для благодарной публики. Какое-то новое, пугающее, но вместе с тем сладкое чувство собственного совершенства и превосходства над теми, кто находился перед ним, охватило скрипача.

Аплодисменты продолжались несколько минут, зал поднялся на ноги. Спустя ещё некоторое время на сцене появился Ришаль. Лицо его было необычайно радостно и взволнованно.

– Спасибо, спасибо, дамы и господа! – сказал Ришаль, кланяясь, – Мне вдвойне приятно оттого, что именно я отыскал и огранил такой превосходный алмаз. Я и мой ученик будем продолжать радовать вас и дальше. В ближайшем будущем состоится следующий концерт. Мы будем очень рады видеть вас на нем. Aurevoir, мадам etмосье!

Ганс недовольно поморщился на словах «я и мой ученик», но продолжал стоять, изображая искреннее удовольствие, получаемое от оваций.

Некоторые зрители продолжали хлопать, некоторые стали уходить. Ришаль, положив руку на плечо юноши, который, к слову, был порядочно выше режиссера, улыбался всем и каждому. Подождав ещё несколько минут, Мишель еле слышно шепнул что-то вроде: «Пойдем!» и ровными шагами направился к выходу со сцены. Юноша оглянулся на остававшихся ещё в зале людей, а затем последовал за своим руководителем.

Велев юноше подождать в гримерной комнатке сразу налево от сцены, Ришаль ушел неизвестно куда. Оставшись один в аккуратной, прибранной комнатке, заставленной мягкими диванами, столами и низкими пуфами для ног, Ганс уложил скрипку в футляр и присел на край одного из столов, внимательно разглядывая свое отражение в длинном узком зеркале, которое растянулось на целую стену. Аккуратно подстриженные и причесанные волосы, свежее, радостное лицо, блестящие темно-карие глаза, обворожительная мягкая улыбка… В этот момент он заметил в своем лице знакомые, материнские, черты. Интересно, мама бы гордилась им сейчас?

От этой мысли Ганс довольно улыбнулся, но вдруг подумал… Ведь мама лишь хотела, чтобы он всегда оставался самим собой, сохранил чистоту своей души… Хотя, продолжал рассуждать он, что плохого в том, что он совершенствует свое мастерство скрипача и делится им с другими людьми? И это новое, приятное чувство совершенства…

В этот момент вошел Ришаль, прервав размышления юноши. Режиссер бросил на стол стопку новеньких бумажных денег, потом придвинул стул, присел и принялся на глазах юноши пересчитывать. Ганс заворожено следил за движениями наставника. Досчитав, Ришаль довольно посмотрел на юношу, отделил небольшую часть денег и протянул ему.

– Ну что, с первым гонораром тебя, парень! – сказал режиссер, – За это надо выпить!

Оставшуюся значительную часть денег Ришаль свернул пополам и спрятал во внутренний карман фрака.

– Едем в ресторан к Буланже, решено! – заявил Ришаль, – Мосье, вы знаете, что такое ресторан?

Ганс отрицательно мотнул головой.

В те времена изысканное французское общество, а также приезжие иностранцы очень нуждались в заведениях, где бы можно было отобедать в приятной компании. Таверны не могли уже удовлетворить растущих культурных потребностей гурманов, поэтому и начали появляться так называемые «рестораны», где работали лучшие повара, играла живая музыка, иногда даже были разрешены танцы на небольших специальных площадках.

– О, уважаемый, ресторан – это такое место… такая кухня… м-м-м… а музыка, а танцы… – протянул Ришаль, – Это не объяснить словами. Соглашайтесь, все за мой счет!

Ганс пожал плечами, а потом утвердительно кивнул, давая понять, что согласен поехать.

– Вот и отлично, пойдемте! – сказал Ришаль.

Ганс, последовав примеру Ришаля, спрятал несколько данных ему купюр во внутренний карман жилета, взял скрипку и вышел из комнаты.

Накинув на плечи пальто, юноша, ведомый под руку своим наставником, вышел из здания театра, завернул к парку и, пройдя под сенью деревьев, вывернул к ожидавшему экипажу.

И вновь понеслись мимо широкие улицы вечернего Парижа. Стрелка часов приближалась уже к отметке «одиннадцать». За маленькими окошками кареты виднелось все ближе и ближе опускающееся к горизонту, скрытому за стенами и крышами домов, солнце, ещё отбрасывающее смутные красновато-оранжевые отблески. Мелькали яркие вывески, рекламирующие то или иное заведение. Среди них были: ателье, кафе, разнородные лавки и магазинчики, таверны, мастерские… Ганс не успевал прочитывать все, тем более, некоторые названия казались ему непонятными, так как были построены на игре слов, а юноша не настолько хорошо владел французским языком, чтобы улавливать юмор этих вывесок.

Но вот скрипнули колеса, и экипаж притормозил. Ришаль жестом дал юноше понять, что они приехали. Отложив скрипку на сидение, Ганс выбрался из кареты и подождал Мишеля. Сам ресторан располагался на первом этаже очаровательно украшенного белокаменного дома. Огромные окна, располагавшиеся длинным рядом, были занавешены легким тюлем и массивными бордовыми портьерами, расшитыми золотом. Внутри горело множество свечей, навевавших романтическое расположение духа. Сбоку, над стеклянной дверью в темной раме, красовалась вывеска: «Restaurant de Boulanger».