Скучный попаданец, или 500 лет назад
Шрифт:
Гридя, который на заднем сиденье складывал те самые слова в различные комбинации уже не шепотом, а вслух, не удержался:
–Кем же ты был там у вас, старче, что вот так все нам разложил!
–Был я, самый близкий пример по вашим меркам, управляющим отделения банкирского дома, или большой меняльной конторы, или купеческого товарищества. А учился вообще по типу Федора, экономике, то есть хозяйством управлять правильно. Вот только все то, что для вас – жизнь, для нас уже седая древность, чему у вас люди всю жизнь учатся, у нас в одной книжке на тридцати страницах прочитать можно. Выучить не выучишь, но запомнишь. Да ты не расстраивайся так, Гридя. В твоих условиях по
–Гречанка!.. Змея!… Ворожея ромейская! – послышались голоса с заднего сиденья.
–Ну вот, вижу, знаете хорошо. У нас среди ученых бытует мнение, что именно с ней пришло на Русь многое из тех закулисных… эээ… тайных дел и приемов подлых, и интриг, чем Византия веками, слышите – ве-ка-ми у себя занималась. Они и отравители, и тайные убийцы, и шпионы, то есть прознатчики, и любители заговоры составлять были чуть не тысячу лет. Каждый против каждого по три заговора составлял, все за всеми следили, никто никому не доверял. На этом и погорели, когда их османы завоевали. Представляете, какой опыт накопили?… А с учетом того, что молодость она в Риме при папском дворе провела, да как истинная католичка и там всего этого нахваталась…
–Как?! – ахнул Ефим – православная она была!
–Ну, у себя была православная, в Риме стала католичка, а как на Русь пристроится захотела, стала снова православная. Дело бабское, житейское, Ефим. Еще и не то за власть творят. Но вот привычки эти, ухватки, да видимо и людей кое-каких, в таких делах сведущих, она на Русь принесла. И люди эти, с чего я этот разговор начал, уже десятилетиями тут устроились и работают. Гридя против них – что вчерашний отрок, в дружину взятый, которому пару ухваток показали, супротив матерого дружинника. Он, может, и силен, да у того умений и опыта в десятки раз больше.
–Выходит, даже то, что спаслись мы кольчужками Федоровскими да чудом Божьим, вроде как и ни к чему… Что же с Рязанью да с Русью дальше-то будет, старче? Боялся я этот вопрос тебе задавать, да нам-то уж, видно, все равно теперь – выдавил из себя мрачный князь.
–Расскажу, княже. Я вам все расскажу, так как скрывать что-то смысла не вижу. Может, как раз для того я к вам сюда и попал. Вот только рассказ этот будет долгий, и вести его лучше в каком-никаком безопасном месте. Кстати, куда нам дальше? Развилка впереди.
Седов остановил машину. Все вылезли размяться и сходить до кустов. Начинало смеркаться, но час-полтора светлого времени у них еще был. От памятной полянки, по прикидкам Седова, отъехали около двадцати километров. Впереди была былинная тройная развилка, только без камня. Основная накатанная дорога явно уходила направо, в лес. Прямо шло слабо заметное ответвление, налево – дорога, видимо, в поля, так как в отличие от скошенных лугов, в основном попадавшихся до этого, здесь в полях было жнивье.
–Направо – наше Коробьино – сказал Федор – а нам прямо.
–Так – подтвердил Семен – еще верст пять так же по краю леса, а дальше тоже направо. Но дорога тут уже одна должна быть.
Все залезли обратно в машину и поехали дальше, разве что скорость Седов теперь держал чуть поменьше. После памятного разговора атмосфера в машине была мрачной.
–Давайте я вам, что ли, музыку поставлю – предложил Седов.
–А что у тебя, старче, тут и музыканты есть? – удивился Федор.
–Музыкантов нет, а музыки – сколько хочешь. Правда, вам она будет непривычна, но есть у меня кое-что…
Седов воткнул флешку и пару минут
искал нужное. Пассажиры тем временем, еще не устав удивляться новым чудесам, таращились на засветившийся экран бортовой системы, на котором вроде бы узнаваемыми буквами сами складывались и плыли в строках незнакомые слова.–Не пугайтесь, сейчас пойдет звук – предупредил Седов, и все равно все вздрогнули, когда из динамиков раздался перебор струн.
Седова и самого пробирало от Высоцкого, и хотя песня была не из тех, которые будешь слушать часто, но записи он с собой возил. А перебор тем временем кончился, и в салон ворвался знакомый, хриплый и печальный голос:
В сон мне – желтые огни,
И хриплю во сне я:
Повремени, повремени,
Утро мудренее!
Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
В кабаках – зеленый штоф,
Белые салфетки.
Рай для нищих и шутов,
Мне ж – как птице в клетке!
В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан.
Нет! И в церкви все не так,
Все не так, как надо.
Сперва таращащиеся в разные стороны, ища невидимого певца и музыкантов, пассажиры, на втором куплете уже начали вслушиваться в слова, почти все вроде бы привычные и понятные людям 16 века, но… какие-то не такие.
Я – на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло.
А на горе стоит ольха,
А под горою вишня.
Хоть бы склон увить плющом,
Мне б и то отрада,
Хоть бы что-нибудь еще…
Все не так, как надо!
Я тогда по полю, вдоль реки.
Света – тьма, нет бога!
А в чистом поле васильки,
И дальняя дорога.
Вдоль дороги – лес густой
С Бабами-Ягами,
А в конце дороги той —
Плаха с топорами.
Голос с надрывом, берущий за душу, свои невеселые раздумья о будущем, дальняя дорога, по которой они сами ехали, все это как-то сплеталось в один клубок, но странное дело – песня не усиливала тяжесть на сердце, а как будто наоборот – забирала ее и развеивала вместе с музыкой.
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги все не так,
А в конце – подавно.